Канувшие в вечность

Что-то с памятью

Хоронили профессора технического университета. Три дня назад он строил планы, собирался съездить в Санкт-Петербург, пообщаться с учёными коллегами, и вот – на тебе, в ночь на субботу случился сердечный приступ. А неотложки, как известно, на вызовы торопятся не спеша. В общем, когда приехали, спасать уже было некого.

В понедельник утром, к выносу тела собрался кой-какой народ с кафедры, где работал наш профессор, люди с черными повязками на рукавах из ректората, ну и, конечно, безутешная вдова и дальние родственники, потому как ближних не было: детей от законной супруги профессор не имел.

Подкатил ритуальный автобус, а с ним мужички, назначенные осуществлять скорбные услуги. Погода с утра выдалась неустойчивая, набежали тучи, загромыхало. И аккурат в тот момент, когда гроб был поставлен для прощания на табуретки, сверкнула молния, загремел гром – разверзлись небеса, и полил дождь.

Все живые – кто к стене дома прижался, кто под козырёк крыльца пристроился, счастливцы под зонтики спрятались, а про покойника забыли. Косой дождь застучал по строгому лицу, и восковые черты его, вместе с заострившимся носом вдруг начали сглаживаться.

Когда дождь прекратился так же неожиданно, как начался, лица покойного не стало вовсе, оно исчезло, словно растаяло: так – плоская восковая поверхность, вроде дощечки. Но присутствовавшие на скорбном мероприятии ничего не заметили – складывали зонтики, переговаривались, отряхивались.

Накрыли гроб крышкой и повезли покойника отпевать в собор. Профессор не был верующим человеком, являл собой скорее воинствующий атеизм. Его нельзя было назвать образцом общественной морали, он пил горькую, был чревоугодником и большим охотником до женского пола, невинные студентки боялись его экзамена, как зубной боли. Вдова настояла: «Надо в церковь – для спасения души».

В соборе шла утренняя служба, и в ожидание её завершения одинокий гроб поставили на широкую скамью, недалеко от входа. Лица святых и угодников были суровы, колеблющееся пламя многочисленных свечей напоминало о вечности, и почти все, кто провожал профессора в последний путь, не вошли в храм, а остались на его ступенях подышать свежим, после грозы, воздухом.

Священник, закончив утреню, подошёл к гробу совершить требу и обомлел: многих покойников повидал он на своем веку: бомжей без роду и племени, потерявших человеческий облик, утопленников, с лицами, съеденными рыбами, солдат, обгоревших в огне взрыва, но такого, чтобы вместо лица ровная гладкая поверхность – никогда!

– Как звать усопшего? – Задан был вопрос.

Вдова, что у изголовья стояла, смутилась вдруг, затеребила свой чёрный кружевной платочек.

– Муж он мне, законный, столько лет с ним прожила в горе и радости, столько лет… – отвечала, а у самой в голове суматоха: «Сколько, в самом деле? И как же звать-то его?..»

– Имя мужа назови! – Начал терять терпение батюшка, но вдова сеяла частые слёзы, сморкалась в платочек и не могла вымолвить ни слова.

Прочие присутствующие от гроба стали отступать – имени родственника вспомнить никак не могут. Помнят точно, что родственник он им, покойник, но очень уж дальний, а как его звали – никто вспомнить не может. Так ничего и не добившись ни от вдовы, ни от других заторможенных, священник помолился «об успокоении души усопшего раба Божия… Безимени… и чтобы простились ему все прегрешения вольные и невольные».

К моменту выноса тела покойного профессора из храма и по прибытии на кладбище число провожавших его в последний путь и без того невеликое, сильно поубавилось. Короткий траурный митинг открыл представитель ректората, для которого присутствие на подобных мероприятиях вошло в привычку вместе с лицемерием, безмерным враньём и рафинированной печалью.

– Сегодня мы провожаем в последний путь… – уверенно начал он, уставив тренированно скорбный взор в землю перед собой, – нашего коллегу, безвременно скончавшегося на взлёте своих творческих способностей, профессора…

Тут выступавший поднял глаза, чтобы не сойти с привычной колеи, посмотреть, кто же тут лежит, и назвать имя покойного, но вместо лица увидел ровную, с восковым блеском, поверхность и… потерял сознание. Коллеги подхватили оратора, кто-то побежал к машине за аптечкой. Пока одни приводили его в чувство, другие безуспешно напрягали мозги, вспоминая, кого же они здесь собрались хоронить, что за курс читал покойный и от какой кафедры?

Оказалось: помнят, что курс очень важный, но какой именно вспомнить не могут. Всплывало в головах только то, что одолевали эту науку студенты трудно, удовлетворительная оценка считалась нормой, а на пятерки могли рассчитывать лишь девушки, которые ходили сдавать экзамен к профессору на дом.

Особенно настырные сослуживцы к венкам кинулись: ведь что-то на лентах написано, возможно, и имя покойного отыщется! Ан и здесь сюрприз: смыло дождём надписи на лентах, только и осталось: «Дорогому… незабвенному… от коллег», «Спи спокойно, дорогой…» и так далее без имени и фамилии.

Тем, кому, собственно, и вспоминать было нечего, вдруг вопросом озадачились: «А что это мы тут делаем?» и, не найдя ответа, потихоньку начали сматывать удочки. Не прошло и получаса, как ни одного человека, кроме вдовы да мужичков из ритуальной службы рядом с покойным профессором не осталось.

А тут и вдова вдруг хлопнула себя по лбу:

– Да что же это я к Наталье Петровне не заехала! – и выскочила из ворот кладбища в неизвестном направлении.

Мужички похоронной бригады оказались самыми стойкими и ответственными. Не дождавшись команды от распорядителей с чёрными повязками, затылки почесали и принялись искать на кладбище свежевырытую могилу, чтобы хоть как-то дело своё исполнить до конца…

В небесной канцелярии произошла заминка: прибыла душа, как положено с конвоем: по одну руку Ангел Хранитель, по другую – Бес Искуситель. Только вот что за душа – неизвестно. Свет от лика Архангела пульсировал негодованием: который уж случай отсутствия идентификации личности! Ангел смущённо потупился и был полон раскаяния: виноват, не досмотрел…

Бес нагло ухмылялся:

– Нам идентификация без надобности: была бы душа и к ней перечень грехов!

Архангел щёлкнул пальцами левой руки и материализовал перед собой вращающийся компакт-диск, провел по нему лазерным лучом из пальца правой руки:

– Пустой твой диск, Тёмный, нет на нём информации!

– Падлой буду, – взвился Искуситель, – была запись, гад какой-то стёр!

– Может, и стёр кто, в вашу контору не полезу разбираться, а у нас – презумпция невиновности: нет доказательств, значит, чиста душа!

Бес обиделся, хвостом крутанул и растворился в пространстве.

Снова щёлкнул пальцами Архангел – завертелся диск добрых дел, Ангел с надеждой воззрился на начальство.

– Тут что-то есть, – заметил Архангел, – только уж очень короткий файл! Так… что там, ага, вот: «В возрасте десяти лет сходил в магазин за продуктами для больной соседки, и сдачу отдал всю до копейки». Ну что ж, Хранитель, победа твоя, доброе дело, хоть и малое – налицо. Веди Безымянную душу в Рай…

Канувшие в вечность

Солнечные дни удалились вместе с тёплым ласковым летом. Хмурое небо, ветер, несущий солёную влагу, и волны бесконечной чередой набегающие на берег. Босоногий мальчишка, из аборигенов, поднялся на крутой берег по тропинке, оставив чёткие следы на песке. Двое стояли на пустынном причале.

– Жалко, – Произнесла Она.

– Жалко… чего? – Не понял Он.

– Лета, моря, всего, что было.

– Ты хотела бы всё вернуть?

– Я хотела бы сюда вернуться будущим летом.

– Нет ничего проще: брось монету в море!

– И правда, я забыла!

Он подал ей пятак, Она сняла перчатку и, не выпуская её из руки, размахнулась и бросила монету в волны. Вместе с монетой улетела перчатка.

Он засмеялся:

– Твоя перчатка канула в вечность, и теперь ты просто обречена приезжать сюда каждый год!

– Это что, такая примета?

– Нет, это судьба…

* * *

Корифей науки и великий магистр Этимон принял новую группу учеников, чтобы научить их всему тому, что знал и умел он сам. Среди тех, кто готовил себя к нелёгкой работе демиурга, оказался скромный юноша по имени Доминант, прибывший в столицу из далекой провинции.

Не было у Этимона более прилежного ученика, чем Доминант. Он внимал каждому слову учителя, боясь пропустить что-нибудь важное. Когда учитель прерывал занятия до следующего урока, Доминант продолжал заниматься самостоятельно, не давая себе отдыха.