Всю жизнь я верил только в электричество

Но явился Дружка дядя Гриша Гулько и в секунду всех усмирил, остановил и привел к общему знаменателю зычным призывом

– А ну, станишники, сгрудились все взад за своими столами! Второе действие пьесы про светлые совет да любовь – пошло. Третий звонок!

И он сделал губами  – тррр-ррр-рр-рр!

Три раза. Гости  тут же прекратили скучные свои занятия и бросились по местам, к веселью, пробуждающемуся от запахов вкусной еды, волшебного звона бутылочных горлышек о стаканы и общего фонового гула, подтверждающего нерушимое застольное единств и идейную близость. По очереди стали говорить тосты. Короткие и длинные. Понятные или закрученные узелками, да скрученные в бараний рог. Их никто не понимал, но все одобрительно выкрикивали «век жить молодым побогаче, да подружнее», а также «деток нам давайте пяток, не менее того!» Жених с невестой, то есть муж с женой, искренне веселились от тостов и неторопливо ужинали. До тех пор, пока дядя Гриша снова не объявился позади них. Он раздвинул молодых руками подальше друг от друга и объявил предстоящее так громко, будто имел цель оглушить не только ближних, но и сидящих на выселках, в конце всех столов:

– А до сих пор вам, милочки, всё было сладко, да? Да! И вот скоро ночевать пойдете – ещё слаще будет!

Засмеялись по-доброму абсолютно все.

– А вот народу, гостям нашим  вот ровно сейчас и стало горько! Да так что некуда горше! Как вам, гости дорогие, незабвенные живется сей момент?!

– Горько!!! – хором и в одиночку отметили своё состояние все. – Ой, как горько! Не естся и не пьётся, обратно всё льётся!

Дядя Гриша резво отскочил назад и молодые, оставшись без его опеки, вытерли рушниками губы, поправили одежду и Серёга медленно наклонился к жене и скромно поцеловал её в уголок губ.

Лет через пятнадцать мне отец случайно сказал, вспомнив ту свадьбу, что у казаков именно такой скромный поцелуй считается демонстрацией большой любви и нежности. А не то, что сейчас: глубокий,  длящийся под аккомпанемент хорового счета до двадцати. А если меньше – то и не любовь у молодых. А так, забава одна, временная.

После поцелуя тосты стали носиться над столами с удвоенной силой и скоростью. Прозвучало их не меньше тридцати. Даже мама моя скромная прочла громко и с выражением, на какое способна хорошая учительница русского языка и литературы, сочиненную лично и конкретно для них стихотворную здравицу. Прочла, помахала молодым рукой и села на место под бурные продолжительные аплодисменты. Я очень порадовался за маму. Стихи были красивые и берущие за душу.

Я пошел в двор, Саша достал из кармана два больших охнарика, подобранных возле столов, нашел возле чана около дров спички, спрятался за угол дома и с удовольствием выдолбил один чинар, а второй спрятал тут же. в траве возле угла. И только присел передохнуть от шума, как услышал душераздирающий дамский вопль:

– Невесту украли!! Украли бедную! На глазах у честного народу! Ты, олух,  куда смотрел, дышло тебе в нюх!!!?

– Да стихомирься, Марья Игнатьевна, по нужде отошла она. Что ей, подохнуть, что ли? Надо, понимаешь? Сама, небось, раз десять бегала!

Игнатьевна пропустила слова Серёгины мимо себя и заверещала ещё истошнее:

– Да где ж охрана-то была? Где старшой у нас? Что теперь, жених один жить должен? А? Отвечай, Гринька!

И она не по-женски тряхнула дядю Гришу так, что с него ажник фуражка соскочила.

– Народ! – почти отчетливо сказал дядя притихшим гостям. – Всем миром, да отыщем! Так говорю?

– Любо, Гриня! – пьяно заорал кто-то с середины застолья. – Вставай, братцы! Горе у нас. Невесту украли, паскудники!

И всё ожило, задвигалось, замельтешило и собралось в приличную толпу. Один Серёга сидел на месте и мирно ел куриную ногу.

Искать начнем с Сашки-пастуха! – крикнул мой дед Панька. – Он вор ещё тот. Арбузов у нас с бахчей прямо из-под носа натягал мешка три.

– И трансформатор в запрошлом годе с МТС он же и спёр, – сказал главный механик совхоза, знатный гость на свадьбе.

– Тогда айда до Сашка всем кагалом! – дядя Гриша рванул, если можно так выразится, первым. А за ним широким ручьём потекла раскаленная гневом лава гостей. Мои мама и бабушка Стюра тоже поднялись и тихонько ушли домой к Паньке. Спать, наверное. А я побежал смотреть, как у пастуха будут отбирать Серёгину жену. Становилось всё интересней и таинственней. Чего я совсем не ожидал от радостной свадьбы.

Бежать было не так уж и далеко. За угол, потом по переулку, над которым по всей его длине склоняли, соединяясь почти у земли, желтые ветки ивы. В этом переулке не было домов. Здесь раньше существовал большой пруд. Его, жившего не меньше сотни лет, закопали по приказу очередного директора совхоза лет десять назад. Так мне рассказывали местные. Чтобы можно было напрямую проехать из одной половины деревни в другую, а не делать крюк в три километра. В пруду поймали бреднями всю рыбу и перенесли её в большое озеро возле клуба. Закопали. А директора сняли через год за неправильные посевную и уборочную.

Бежал я сзади всех вместе с Шуркой, ещё пятью пацанами и тремя девчонками. Орава, как ей казалось, наверное, летела как скорый поезд, болтаясь вкривь, иногда вкось. Некоторые вылетали с дороги, рушились там оземь и путь их к справедливости прекращался в кустах полыни и чертополоха, которые полем росли плотно и далеко, до самых домов. Добежали до пастуховского дома то ли самые сильные, то ли менее пьяные. Количеством их осталось с десяток, хотя разбег брали мужиков пятьдесят, не меньше. А вот где все припали к  родной земле и, видать, задремали малость,  даже мы не заметили. Ворота у Саньки-пастуха были закрыты на засов, поэтому сыщики стали использовать все способы проникновения на территорию злодея. Те, кто полез через забор, опали  с него как сухие шишки с ели. Не задерживаясь в воздухе вроде осенних листьев. Они, успевая выкрикнуть одно и то же слово «мля!», валились грузно в траву. Маленько там пошебуршели и тоже прикорнули минут на сколько-то. Стоячих осталось четверо. Среди них мои дядя Гриша Гулько и дядя Вася. Они судьбу пытать не стали, а просто постучали в ворота и в окно.

Вышла жена пастуха Нинка Митрохина. Её все уважали, так как она в сельпо была посменной продавщицей и мужикам бормотуху всегда давала в долг, под запись.

– Здорова была, Нинок! – завел непринужденную беседу дядя Гриша.–  Чего товар с городу, справно ли возют? Нет ли перебоев и шатаний в сторону от сортности и ГОСТа?

Нинка оглядела представших перед её трезвыми глазами искривленных водкой да бражкой потных от забега и красномордых от смеси всех удовольствий мужиков. Она уперла ладони в косяки калитки и, выговаривая слова по буквам, чтобы дошло до прибывших, осведомилась:

– Вам надо какого хрена? Если Санька, то он отдельно за вашу свадьбу нажрался браги в сенцах и шчасс мечтает заснуть. Но пока не может. Вон он, из нужника выполз. Тошнит его и рвёт навыворот. Хотя бражка хорошая. Сама проверяла. Вот на свадьбу вы нас не позвали, а в гости приходите. Это зачем, интересно?

– Ну, вся деревня не войдет на свадьбу. У нас столов всего четы…– Дядя Гриша долго силился сказать слово четырнадцать. Но не шло никак. Не тот был день и время ещё не то.

– Завтра к невесте на двор и приходите. Специально пришли позвать как положено. Колька с Зинкой послали оповестить вас, однако! – Это уже встрял дядя Вася. После чего поднырнул под руку Нинкину и кое-как сблизился с Саньком, потому что оба шли зигзагами и под разными углами. Нинка рванулась к ним, освободив путь и дяде Грише.

– Санец! – культурно произнес дядя Вася и с ходу влепил ему аккуратную дамскую пощечину. – Пошто ты, зверюга, стыбдил со свадьбы нашу невесту?

Плачет жених и лезет повеситься на шнуре от лампочки. Родители сидят там, яд разложили перед носами и ждут полчаса. Если не приведем Натаху -съедят яд. Полный стакан. Послезавтра похороны всех троих.

– Мужики! – выровнялся от пощёчины пастух Санька – Хрена, мля, мне ваша невеста? Жена ж, ото ж, туточки! И разводиться не мечтаем. Живем, бога в душу! То есть, не так. Живем, Бога ради! Вон и детишков у нас трое. Чего вы?

– А ну давай, Гулько! И ты, Короленко, валите валом отсель! – Нинка взяла возле порога ухват. – Чего меня дразните? Невесту он, значит, украл и в солому зарыл. А меня с дитятками завтра на попутку, да обратно в Янушевку, где взял? У-у-у, охальники! Пошли давай, пока можете. А то огрею поперек горбов, ползком к утру прибудете на свадьбу свою.

– Насчет сена – это ты, Нинка, вовремя проболталась! Даже пытки к тебе не надо теперича применять. – дядя Вася обнял старшого по свадьбе за шею и они неровно, но точно по курсу двинулись к стогу в конце двора.

Мы скомкались все пятеро в калитке и глядели с открытыми ртами на всё, что двигалось и стояло. Саня-пастух уперся ладонями в колени и так замер. Отдыхал, возможно. Тётка Нинка поставила ухват обратно и села на завалинку, поправляя на голове косынку. На ходоков она глядела без зла, с

припрятанной улыбкой и любопытством.

Дядя Вася перед стогом отклеился от напарника и первым  ухватил вилы. Дядя Гриша тоже взял рядом вилы покороче и они начали протыкать сено в  разных местах аж до середины черенка. Потом они выбились из сил и привалились спинами к сену.

– Гля, Гриня! Нету там, – дядя Вася размазал по лицу пот и протер его пучком соломы. – Она, видать, в сенях привязанная мается.

И он. петляя, побежал к двери. Открыл и пропал там минут на пять. Тётка Нинка Митрохина посмотрела на нас издали и сказала:

– Шли б вы спать, мелюзга. Эти дурни ещё долго будут шарашиться.

Для них же свадьба, что тюремному воля. На свадьбе живешь дней пять, как хочешь. А потом опять – кто за рулём трясётся до ломоты в  костях, кто брёвна таскает, пока руки не отвалятся, а третьи стога вон мечут из соломы на полях. Тоже горбы гнут. Пусть расслабятся маленько. Э-эх, жизнь крестьянская!

– Не! Мы отоспимся. Ничего. Посмотрим пока. Интересно же! – крикнул я из ворот за всех.

Из сеней лениво вышел дядя Вася, вытирая рот рукавом пиджака.

– Бражка натурально хорошая. Доведённая. С такой гнать можно. Первач пойдет – я те дам какой!

Он подошел к Нинке и попросил, чтобы она Саньку отпустила на пару часиков молодых поздравить. А, мол, сама завтра у невесты дома поздравишь в пять часов. У них на второй день намечено всё и готовое ждёт.

– А пошто, Васёк, ты меня по морде приложил? – мирно поинтересовался Саня-пастух. – Мы ж разве так договаривались? Ну, придете, спросите, что не я ли спёр невесту. Я, как уговор был, вас бы всюду провел посмотреть, а вы бы не нашли и забрали меня, как честного пастуха, догуливать.

– Да как-то само вырвалось! – изумился дядя мой. – Извиняйте оба, коли пошалил я манехо. Ну, пошли, что ль?

– Вы его чтоб к утру домой принесли,  – тётка Нинка проводила  всех до калитке, а Саньку кулачком по спине постучала. – Ты там смотри, с копыт не сбейся. Знаю я тебя, змей.