За тихой и темной рекой

– Так точно, Ваше высокопревосходительство. Разрешите высказать мою точку зрения? – Киселёв старался не смотреть в глаза губернатора. – Вчера, днём, господин Белый очень продолжительное время беседовал со штабс-капитаном Ланкиным. Из канцелярии артиллерийского полка. О чём был диалог, не известно. Ланкин после встречи с советником отозвался о нём, как о человеке поверхностном, недалёком. Мол, для проформы пролистал некоторые пустяковые документы, на том и успокоился. А я думаю: господин Белый имел с капитаном довольно откровенную беседу и предложил штабс-капитану сотрудничество. А тот его принял.

– И что вас настораживает?

– Белый приехал в казармы за час до того, как мы ожидали, – выдохнул Владимир Сергеевич.

– Вон как? Увидел проделки полковой канцелярии? – В голосе губернатора прозвучала плохо скрытая ирония. Киселёв поморщился.

– Он, конечно же, увидел фуражное зерно Бубновых. Точнее, как его переносили из одного сарая в другой.

– То есть, иначе говоря, перепрятывали, – уточнил губернатор, от чего губернский полицмейстер поморщился.

– Наверняка, – продолжил полковник. – Именно об этом наш инспектор и разговаривал в канцелярии. А ночью, после откровений штабс-капитана, одного из Бубновых убивают. Не знаю, как вам, а мне это напоминает звенья одной цепи. Особенно, если учесть, что в нашем городе до сей поры убийства были крайне редко, да и то на бытовой почве. А чтоб такого видного убить человека…

Они спустились с крыльца и теперь шли в направлении губернаторских дрожек.

– Ох, Владимир Сергеевич, – медленно, с расстановкой, произнёс Алексей Дмитриевич. – Доиграетесь вы! Попомните моё слово. Нет, я, конечно, вас понимаю. Не за горами отставка, пенсия… Молодая супруга, дети… Но… – рука губернатора произвела жест непонимания. – Да, странное совпадение. Однако, прошу заметить, – губернатор поднял указательный палец. – Пока только совпадение. К тому же, каковы мотивы убийства? Титулярный советник приходит в дом купца, для допроса? Ночью? Тот оказывает сопротивление, за что его и убивают? Смешно. Если вы подозреваете господина Белого в том, что он не тот, за кого себя выдаёт, тут вам и карты в руки. Сами же сказали, следствие идёт. Вот, пусть ваш Кнутов сделает выводы, представит их нам. Тогда и будем решать, случайно молоканина убили в день инспекции, или преднамеренно. Какие ещё места посетил наш герой?

– Кавалерийский и сапёрный полки.

– Ваше ведомство пропустил?

– Скорее всего, не добрался. Сегодня с утра выехал в Марковскую.

Алексей Дмитриевич внимательно смотрел на стремительно несущийся издали по прямой и широкой Большой улице экипаж.

– В одном я с вами согласен, Владимир Сергеевич, – Баленский говорил, не глядя на собеседника. Всё его внимание было сосредоточено на пролётке… – Олег Владимирович весьма неординарная личность. Опять – таки, поверьте моему жизненному опыту. И, если он действительно тот, за кого себя выдаёт, возложенные обязанности исполнит дотошно, качественно. – Алексей Дмитриевич на секунду повернулся в сторону полицмейстера. – У вас же имеется опыт по приёму инспекторов? Вот и действуйте.

«Вот те раз!» – вскинулся Киселёв. – «Сначала Белый делал намёки, а теперь и губернатор…»

Пролётка поравнялась с крыльцом. Кони, закусив удила, едва не встали на дыбы. На месте кучера, всё ещё не отпуская вожжи, сидел становой пристав Санатов.

– Ваше высокопревосходительство! – Голос пристава срывался на хрип. – В Китайском квартале буза! Китайцы дерутся! Околоточного Никодимова порезали!

Губернатор с полицмейстером быстро переглянулись. Киселёв, с молчаливого согласия Баленского, кинулся к дрожкам.

– Конную стражу вызвали? – Киселёв вскочил в пролётку.

– Перво-наперво! – Санатов хлестнул лошадей, и те понеслись. – Только, боюсь, толку от них не будет. Нужно солдат вызывать, ваше благородие! Иначе – беда!

Кнутова перехватили по дороге в Управу с десяток конников, направлявшихся к городскому кладбищу, вблизи которого и располагался квартал Китайка уже лет восемь, с осени 1892 года, когда Анисим Ильич ещё был столичным жителем. Он вернулся к дому Бубновых, слава Богу, что успел отъехать недалече от, и стремительно поднялся по лестницена второй этаж, к месту убийства. Труп Кузьмы Бубнова накрыли белой простынею, отчего теперь казалось, будто в коридоре, в духоте жаркого дальневосточного лета, лежит снежный, разве что принявший нечёткие очертания человеческого тела, сугроб.

– Селезнёв! – Анисим Ильич понятия не имел, где мог находиться помощник, а потому применил установившуюся за год совместной службы привычку: заорал.

Младший следователь вылетел из покоев вдовы, и вытянулся пред начальством, которое он никак не ожидал лицезреть в столь скором времени.

– Собирайся. Едешь со мной.

– А как же… – Селезнёв указал на труп.

– Позже. В Китайке резня. Следует утихомирить. Оружие есть?

– Никак нет.

– Эк ты… Пошли!

Не успели Кнутов с Селезнёвым сделать несколько шагов к лестнице, как в дверях спальни проявилась бесформенная, до безобразия полная, фигура вдовы Бубнова:

– Это куда же мы собрались? – Голос хозяйки был на редкость густой, грудной, полностью соответствующий внешности вдовы. – Это как – так в Китайку? Здесь, понимаешь, всё бросают, а меня, вдову, с малыми детьми, оставляют при моём горе? – детей у Бубновых, действительно, двое, тут же припомнилось Анисиму Ильичу. Первенцу из «малых» было двадцать пять, а второму шел двадцать первый год. – Это что ж на белом свете коится? А?

Селезнёв растерянно посмотрел на Анисима Ильича.

– И что делать?

– Быстро вниз, – отрезал Кнутов. – Я спущусь следом.

Анисим Ильич недовольно вернулся к вдове.

– Мадам, – начал он, подбирая слова. Но было не до сантиментов, и Анисим Ильич продолжил монолог, с каждой последующей репликой повышая голос. – Ваше дело для нас первостепенное. Потому как преступление такого масштаба есть нечто невероятное. Но, для Империи, для губернатора нашей области, – указательный палец сыщика взлетел вверх, указывая в потолок, – Для государя нашего, бунт есть дело политическое, влияющее на жизнь целого государства. А потому, пред большим имеется приоритет, по отношению к малому! Так как от большего зависит сие малое! И сие малое должно, обязано подчиниться данному приоритету! Понятно?

Вдова, естественно, ничего не поняла. Кнутов видел по её глазам, как она тщетно пыталась переработать его пылкую речь в своём далёком от столь мудреных идей сознании, а посему точку поставил следующим образом:

– Словом, так. Берите всех своих слуг, на дрожки, и ко мне в участок.

Кнутов склонился, поцеловал руку ошеломлённой вдове и стремительным шагом направился к лестнице.

– А как же Кузя? – Услышал он дрожащий голос Пелагеи Степановны Бубновой за спиной.

– Кузя? Кузю – в морг! – Не оборачиваясь, бросил Анисим Ильич и устремился к выходу.

Селезневу Анисим Ильич приказал сесть на козлы, и полицейские дрожки понеслись в сторону городского кладбища.

К моменту приезда Кнутова в Благовещенск, китайский квартал насчитывал всего три барака из необожжённого кирпича, один из которых выполнял функцию больницы, а второй каменного амбара, в котором хранили продукты и различную сельскохозяйственную утварь. Однако, за последние годы из-за Амура наехало столько переселенцев, что теперь на Китайке было бараков поболее десятка, и проживало в них, по непроверенным данным, тысячи три из Поднебесной. Китайцы занимались торговлей, имели в городе небольшие овощные, летние лавки, а зимой развозили свою продукцию по домам. В теплицах и на грунте выращивали овощи, фрукты, благо земли хватало, и за всё время на территории Благовещенска ни разу не создавали какой-либо «конфликтной» ситуации. И вот на тебе…

Драка в Китайском квартале шла жесткая. Со стороны разобрать, кто кого бьёт, было практически невозможно. Руки-ноги драчунов, молотили словно заведённые: свои – так свои, чужие – ещё лучше, пацан – несмышлёныш, тоже получи, нечего лезть туда, где и взрослые-то разобраться не в состоянии. Кто-то выломал из забора штакетину, и размахивал ею. Пошли в дело камни, стёкла в окнах ближних домов к приезду Кнутова были разбиты. В них сиротливо торчали женские и детские головы соседей. Вдоль дороги лежали без движения избитые: мужчины и дети.

Конная стража с гиканьем, не сдерживая скакунов, буквально ворвалась в кричащий, стонущий, перекатывающийся клубок человеческих тел.

– А, лярвы, разойдись-сь-сь! – Зычно гаркнул начальник стражи, ротмистр Хохлов, и нагайки пошли плясать по спинам драчунов. Клубок разорвался, китайцы, словно тараканы, бросились в разные стороны, лишь бы тугая казачья плётка не обожгла спину или лицо. Казаки быстро блокировали обе стороны улицы и, угрожая короткоствольными карабинами, принялись прижимать участников побоища к стенам домов. Если кто-то делал попытку прорвать оцепление и сбежать, его тут же сбивали с ног, хлестали плетью, и заставляли вернуться в окровавленный, очумевший строй. То с одной, то с другой стороны слышались выстрелы: стража стреляла в воздух для острастки, тем самым показывая, что пули могут полететь и в зачинщиков резни.

Хохлов цепким взглядом оценил обстановку и подъехал к Кнутову:

– Дрянь дело, Анисим Ильич, нужна подмога. Мы сами их не удержим. Разбегутся, сукины дети. Нужно вызывать солдат!

– На кой? – Кнутов спрыгнул на землю, скинул сюртук и забросил его назад в дрожки. – Селезнёв! – прикрикнул он на помощника. – Чего расселся? Давай ко мне.

– Не понял, Анисим Ильич, – Хохлов тоже спрыгнул с коня и вытянулся перед следователем. – Это как же так? Они же бунт подняли, а мы их что, отпускать?

– Именно. – Кнутов принялся всматриваться в лица китайцев, принимавших участие в драке. – Только не сразу. Сначала найдём виновных.