– Даже в сейфах, – вставил Петельников.
– Даже в холодильнике, я читал. Кстати, у меня есть английский детективчик.
– Ну?! – оживился инспектор, смахнув на миг заботы.
– Можешь не просить, завтра принесу. Слушай, а почему мы любим детективы? Казалось, нам на работе уголовщины хватает…
– Потому что закручено.
– Это верно, – согласился Рябинин и тут же добавил: – Потому что детективы никакого отношения к уголовным делам не имеют. Это просто оригинальный жанр литературы.
– Попадается и неоригинальный. А почему бы тебе, Сергей Георгиевич, не написать детективную повесть? – вдруг весело спросил Петельников и не то чтобы хитро посмотрел, а как-то слишком серьезно для такого легковесного вопроса.
Рябинин замолчал, словно забыл, о чем они говорили. Ему стало слегка неприятно, будто он что-то тщательно спрятал, а оно, это спрятанное, оказалось торчащим на виду. Вот так шел он как-то по безлюдной улице, думал очень плохо об одном человеке, не собирался никого встретить, но повернул за угол, столкнулся с тем самым человеком нос к носу. Рябинин не успел изменить выражения лица и до сих пор убежден, что тот увидел его мысли. Здесь было проще – Петельников заметил, что он готовит материал впрок, как хозяйка осенью консервы.
– Нет, Вадим, – вяло ответил Рябинин, – я плохо играю в шахматы, с математикой не в ладах… А чтобы написать детектив, надо рассчитать двадцать ходов вперед.
– То-то и рассчитывают, – буркнул Петельников. – Прочел тут милицейский детектив известного автора, не одну книгу написал, кино ставили… И вот читаю, что инспектор уголовного розыска заезжает к прокурору взять ордер на арест. Здорово?! Как просто – заехал и взял. И неужели редактор не подсказал, что у нас нет ордеров на арест! Потом заезжает за ордером на обыск, у нас их тоже нет. Автор Сименона начитался.
– Ну, бог с ними, с детективами. Что у тебя?
Петельников начал рассказывать. Он сел поплотнее, выпрямился, застегнул пиджак и как-то подтянулся, словно на нем оказался китель капитана милиции, в котором Рябинин видел его только однажды. Видимо, так он докладывал розыскные дела начальнику уголовного розыска или в Управлении внутренних дел.
– Ну вот, – заключил его рассказ Рябинин, – а ты говоришь, нет детективов.
– По-моему, здесь больше телепатии, – пожал плечами инспектор.
– Сегодня я уже телепатию вспоминал, – усмехнулся Рябинин. – Ну, начнем по порядку. У нас два потерпевших, два эпизода.
Рябинин встал и пошел по кабинету. Инспектор, который уже расслабился, вынужден был подтянуть свои длинные ноги в матово-белых брюках и молочных ботинках.
– Потерпевшие сидели в разных местах?
– Один в углу, второй у входа – разные концы зала.
– Обслуживал один и тот же официант?
– Разные.
– Так. Какой разрыв во времени между эпизодами?
– Пять дней.
– И оба потерпевшие отмечают сонное состояние?
– Сначала. А потом теряли сознание.
– Они просто заснули, – буркнул Рябинин.
Он снял очки и стал протирать их, дыша на каждое стекло и засовывая его почти целиком в рот. Петельников ждал, наблюдая за этой процедурой. Рябинин посмотрел очки на свет, надел их, сел за стол и, взглянув на галстук инспектора, сообщил:
– Сегодня было градусов двадцать восемь.
– Ну? – удивился Петельников, уселся поудобнее и оглушительно хрустнул стулом.
Они немо смотрели друг на друга, будто чего-то выжидая. Петельников слегка выкатил черные заблестевшие глаза – они у него всегда чуть выкатывались от недоумения или тихой злости. Сейчас наверняка от недоумения. Рябинин знал это и улыбнулся.
– Ну, если нечего сказать, как выражаются, по интересующему нас вопросу, то и двадцать восемь градусов сойдет, – заключил инспектор и элегантным жестом поправил галстук.
– Они наверняка пили водку, – вдруг сообщил Рябинин.
– Водку, – подтвердил Петельников.
– По ее предложению, – утвердил Рябинин.
– Первый по ее предложению, а второго не спросил.
– Можешь не сомневаться, – заверил Рябинин.
– Ну и что? – пожал плечами инспектор. – Кто что любит.
– Дело в том, что в коньяке есть букет, а в водке… Вадим!
Рябинин театрально отпрянул от стола. Он тряхнул лохматой головой, сморщил нос, взбугрил щеки, прищурил глаза и стал водить стеклами по инспектору, что означало скептический взгляд. Петельников его перетерпел серьезно, как ненужную шутку.
– Вадим! – все еще прищуриваясь, спросил Рябинин. – Ты меня не разыгрываешь?
– Только за этим и пришел.
– Я не верю, что у тебя нет никаких соображений.
Петельников шевельнулся на стуле. Он переложил ноги из-под стола к стене. И уперся в нее, хрустнув теперь грудной клеткой, которой без движения было тесно под пиджаком.
– Понятно, – заключил Рябинин. – Соображение есть, но ты в нем не уверен. И я знаю почему. Мы только что честили писателей, которые закручивают. Еще раз торжественно заявляю: природа, жизнь и преступник без нужды сложных путей не выбирают…
– Думаешь, снотворное? – неуверенно спросил Петельников.
– Разумеется. А посмотри, как все просто и, я бы сказал, красиво. Попробуй женщина обворовать мужчину. Нужно вести на квартиру, а он еще запомнит адрес. Надо напоить, да ведь не каждый напьется. Потом надо лезть в карман. А тут? Снотворное в бутылку – и веди в парадную или сквер. Просто и естественно. И редко кто пойдет жаловаться, не поймут или постесняются. Да и какие доказательства: пьяный, мог потерять, уронить…
– А снотворное… так быстро и сильно действует?
– Разное есть. Например, барбамил. Есть и посильней, надо в справочнике посмотреть. А с водкой его действие усиливается.
– Почему-то я версию со снотворным отбросил, – задумчиво сказал инспектор. – А вот с коньяком действительно не уловил.
– В водке горечь или примесь меньше заметна.
Петельников мотнул головой, пытаясь ослабить узел галстука. Но Рябинин знал, что сейчас его давит не галстук, а чуть задетое самолюбие. Так бывало частенько: придет за советом, а получив его, начинает тихо злиться, что не мог додуматься сам. И было не понять – на себя ли он взъелся, на Рябинина ли.