Криминальный талант

– Самый натуральный гипноз.

Рябинин улыбнулся и даже поежился от удовольствия:

– Жуткий случай, а?

– Меня не тянет на юмор.

– Вот его-то тебе сейчас и не хватает, – серьезно заметил Рябинин. – Пока тебя не потянет на юмор, мы ничего толком не сможем обсудить.

Рябинин вскочил и пошел кругами вокруг стола, ероша и без того взбитые природой волосы. Петельников удивленно смотрел на него – следователь ходил и чему-то улыбался.

– Тебе же повезло! И мне повезло. Да неужели не надоели эти однообразные дела, стандартные, как кирпичи?! «Будучи в нетрезвом состоянии… из хулиганских побуждений… Муж бьет жену… Ты меня уважаешь… Вынес с фабрики пару ботинок…» А тут? Какая женщина, а? Она же умница. Наконец перед нами достойный противник. Есть над чем поработать, есть с кем сразиться!

– У меня болит правый бок, – мрачно вставил Петельников.

– Сходи в баню, попарься березовым веничком. Иди сегодня, а завтра надо приступать.

– К чему приступать?

Рябинин сел на диван рядом с инспектором и уставился в его галстук, на котором серебро и киноварь бегали десятками оттенков. Теперь он видел его вблизи и думал, где это люди берут симпатичные вещи – в магазинах вроде не найдешь, а одеты все красиво. У Рябинина было три галстука: один черный и шершавый, под наждачную бумагу; второй ровно-полосатый вроде старых матрасов; а третий неопределенно-мутного цвета с зеленью, как огуречный рассол в плесени. На последнем был изображен знак, который он считал гербом какого-нибудь нового государства, пока однажды не увидел в нем обыкновенную обезьяну. Рябинин стал подозревать, что все время покупал уцененные галстуки.

– Красиво, – заметил он. – Ну так что, Вадим, вся эта история значит?

– Серьезно, Сергей Георгиевич, грешу на гипноз. В общем, какая-нибудь телепатия.

– В принципе телепатию я не отвергаю. Но ты опять пошел по сложному пути, а я тебе, помнишь, говорил – природа и преступники выбирают самые краткие и экономичные дороги.

– Девка-то совсем другая! Ничего общего с той, которую описали ребята…

– Что ж, она изменила свой облик?

– Я не знаю возможностей телепатии, – пожал плечами Петельников.

Рябинин медленно поднял руку и как бы между прочим поднес ее ко рту. Инспектор покосился на следователя, который задумчиво обгрызал ноготь на большом пальце. Петельников не мешал, и в кабинете майора стало тихо, и в вытрезвителе было тихо, потому что утром пьяные не поступают. Инспектор смотрел выпуклыми черными глазами на руку следователя, а тот сосредоточенно разделывался уже с мизинцем.

– Их работает двое, – вдруг сказал Петельников.

Рябинин отрицательно помотал головой и медленно спросил:

– Вадим, на первом курсе всегда рассказывают случай, как во время лекций на юрфаке вошел пьяный и начал приставать к профессору?

– Помню, инсценировка. А потом студенты описывают, и каждый по-разному. А-а, вот ты к чему. Но показания наших ребят в общем-то совпали.

– Совпали, – тягуче подтвердил Рябинин.

Он говорил, будто ему страшно не хотелось выталкивать слова изо рта, будто они кончились. Для ясных слов нужна ясная мысль, а его мысль, почти ясную, нужно еще проверять.

– Есть величины постоянные, а есть величины переменные. Если, конечно, такие понятия применимы к человеческому облику. Что мы отнесем к постоянным признакам?

– Ну, рост, плюс-минус каблуки… Комплекцию, цвет глаз… – перечислил Петельников.

– Вот и давай. Твоя Вера какого роста?

– Чуть ниже среднего. Не полная, но плотная, с хорошими формами, такими, знаешь… – Инспектор изобразил руками волнистое движение.

– Чудесно! Ира-Клава ведь тоже такая. Глаза, взгляд?

– Ну, большие… Цвета не рассмотрел, но взгляд вроде задумчивого, смотрит и не спешит.

– Прекрасно! Про такой взгляд говорил и Капличников, – обрадовался Рябинин.

– Сергей Георгиевич, да не может быть! Черные косы вокруг головы, темные широкие брови, знаешь такие, как их называют… кустистые.

– А это, Вадим, величины переменные. В наш век косметики, синтетики, париков, шиньонов и синхрофазотронов из белой стать черной не проблема.

Теперь Петельников молчаливо вперился взглядом в следователя, оценивая сказанное. Рябинин, словно перевалив груз на чужие плечи, расслабился, встал с дивана и сел на край стола. Он молчал, давая инспектору время переварить эту мысль.

– Ну, Вадим, как?

– Не укладывается.

– Подумай, поприменяй к ней. Оно и не должно укладываться. Ты был настроен на беленькую девушку, у тебя сложился определенный образ. Ты от нее уходил?

– Да, за беленькой.

– Ну вот… Капличников и Торба тоже уходили.

– Черт его знает, возможно, – задумчиво произнес Петельников, но было видно – он сейчас не здесь, а там, в шумном ресторане с черной Верой, вспоминает все, что только можно вспомнить. Его грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющим простуженным боком: девчонка разделалась со старшим инспектором уголовного розыска, капитаном милиции, как хоккеист с шайбой. Он пошел ее ловить, а она его ограбила.

– Сергей Георгиевич… – начал Петельников, замолчал, согнулся и что-то поднял с пола. – Вот… кнопку нашел.

– Вадим, об этом случае никто не узнает, – твердо заверил Рябинин.

Петельников ничего не ответил, только глянул на следователя.

Они частенько не нуждались в словах. Рябинин знал: человеку словами не выразить и половины того, что в нем есть. Дружба молчалива. Все истинное немногословно. Все сильное и настоящее лаконично. Все умное кратко.

– Если ее не поймаю, то уйду из уголовного розыска, – мрачно заявил Петельников.

– А я из прокуратуры, – улыбнулся Рябинин и подумал, что теперь уголовное дело в его производстве и провал инспектора – провал следователя.

Следствие не началось, а провалы уже есть. Впрочем, он не знал ни одного серьезного дела, в котором не делались бы ошибки. Не было еще в природе штамповочной машины, выбрасывающей на стол прокурора новенькие блестящие дела.

– А что с удостоверением? – переспросил Рябинин.

– Его век никому не найти.

– Очень хорошо, – довольно поежился следователь.