Криминальный талант

– Вам кого? – вежливо спросила она.

– Тебя, милая, – ответил Петельников и шагнул в квартиру. За ним гуськом потянулись понятые, участковый инспектор и Леденцов. Все сбились в передней, кроме Петельникова, который для начала быстро обежал квартиру – нет ли кого еще.

– Хам, – пожала она плечами.

– Так, – сказал Петельников, вернувшись в переднюю. – Товарищи понятые, садитесь и смотрите, что мы будем делать. А вы, гражданка, предъявите свои документы.

– Дайте переодеться, – попросила она и шевельнула телом.

Сразу все увидели, что халатик на ней детский не детский, но почти все ноги открыты.

Петельников взял со стула юбку с кофтой, глянул, нет ли карманов, и протянул ей. Она лениво приняла одежду и пошла на кухню, словно угадав мысль инспектора, который не хотел, чтобы она закрывалась в ванной. На кухне было спокойнее: квартира на пятом этаже, в окно не выскочит и будет на глазах. Инспектор побрел за ней, как верный пес.

В кухне она усмехнулась:

– Может, отвернешься?

Петельников отступил в коридорчик, повернулся к ней спиной и начал рассматривать комнату, кусок которой был ему виден.

Квартира удивила инспектора. Он думал, что попадет в проспиртованный притон, но оказался в чистенькой, уютной квартирке в старом доме с четырехметровыми потолками и лепными карнизами. Красивые, со вкусом подобранные обои… Книжные полки, подсвечники… На стене висит «Даная» Рембрандта… На столике пишущая машинка и журналы… И какой-то особенный уют, который бывает только в девичьих комнатах, куда не ступает нога мужчины.

Петельников слышал, как она одевается: щелкает резинками, натягивает чулки и вжикает молниями. Он смотрел на букет цветов, который стоял на стеллаже и, казалось, был подобран по всем правилам японской икебаны. В такой квартире читать стихи при свечках, а не обыск делать.

Она еще пошуршала за спиной и затихла.

– Все? – спросил Петельников.

Она молчала. Ее можно было оставить на кухне под присмотром Леденцова, но обыск рекомендовалось делать в присутствии подозреваемого.

– Ну все? – еще раз спросил инспектор и шелохнулся, показывая, что сейчас войдет.

Она молчала. Петельников резко обернулся и шагнул в кухню – там никого не было. Он бросился к окну и рванул раму, но та оказалась запертой на шпингалеты – значит, не открывалась. Петельников заглянул в ванную и туалет, хотя знал, что она могла туда пройти только мимо него. Инспектор опять уже вместе с Леденцовым влетел в кухню, непроизвольно дотронулся рукой до пистолета.

Ее не было, словно она растворилась в воздухе вместе со своими оригинальными духами, которыми еще пахло. А может, пахнул халатик, брошенный на стул.

На второй день Рябинин сидел у себя в кабинете и смотрел в тусклое мутное небо – кусок неба, потому что в городе небо только кусками. Дождя не было, но облака набухли и ползли упорно, набухая все больше.

Инспектор ерзал на стуле, хотел сесть поудобнее, и все никак не получалось. Бывают в жизни такие неудобные стулья, на которых ушлые люди долго не сидят. Работники приходили в уголовный розыск и уходили, ошарашенные темпом, стилем и спецификой; уходили, ничего не увидев, кроме мотания по городу и бессонных ночей; уходили в отделы сбыта и кадров, переучивались, устраивались – уходили, как туристы из музея. Оставались прирожденные сыщики. И сидели на этих жестких неудобных стульях, которые они, и сами не зная почему, не променяли ни на какие бы кресла. Но сидеть было неудобно. Стул скрипел, скользил по полу, будто хотел вырваться из-под инспектора.

– Да не ломай ты мебель, – ворчливо бросил Рябинин.

– Сергей Георгиевич, ну чего ты на меня взъелся!? Отвыкли мы от старых домов и от черных лестниц! Не могу же я все предвидеть…

Рябинин словно ждал этих слов – молчавшего ругать труднее. Он вскочил и пробежался по своему трехметровому кабинету.

– С вытрезвителем, Вадим, я тебе ни слова не сказал. Там ошибиться мог каждый. Но тут! Уже знал, с кем имеешь дело! Черт с ней, с черной лестницей… Почему оставил одну переодеваться?!

– Женщина ведь.

– Понятую бы посадил в кухне, дворничиху. А деньги? Мы их не нашли. Значит, взяла с собой.

– Кофту и юбку я проверил.

– А лифчик ты проверил? А кухню ты проверил, прежде чем пускать ее? Интересно, что тебе сказал начальник уголовного розыска?

– Неприличное слово, Сергей Георгиевич, – вздохнул Петельников.

Инспектор сидел розовый и чем-то непохожий на себя. Следователь замолчал, пытаясь понять, чего же не хватает Петельникову… Самоуверенности. Он потерял самоуверенность, которую обычно носил на себе, как значок. И она шла к нему – вот что странно.

Рябинин кашлянул, чтобы перейти на другой тон, и сказал уже спокойно:

– Чего я злюсь, Вадим… Такой случай больше не представится. Как ее теперь ловить? Жди, когда и где она всплывет…

– Теперь мы знаем ее фамилию. Карпинская Любовь Семеновна, двадцать восемь лет…

– А что толку? Прописываться она же не будет.

Петельников медленно и невкусно закурил. Рябинин ощутил его горечь на своих губах, но все-таки не удержался:

– Глаз-то должен быть у тебя зоркий… На кухонной стене висит ковер… Но кто вешает на кухне ковры?

– Мало ли… Безвкусица, – вяло возразил Петельников.

– Хотя бы вспомнил «Золотой ключик», картину у папы Карло, под которой была дверь. Впрочем, чего я ворчу – у тебя начальник есть. А мне вынь ее да положь.

Петельников сунул руку в широкий карман плаща и действительно вынул и положил катушку с магнитофонной пленкой.

– Вот, в порядке компенсации.

– Где записали?

– В такси.

Рябинин открыл нижнее отделение сейфа и достал портативный магнитофон. По обыкновению, тот ему не давался, как и всякая техника вообще. Он крутил, щелкал кнопками, чертыхался и делал вид, что тот неисправен. Петельников встал, лениво протянул длинные руки, незримо отстранив следователя. Магнитофон сразу гуднул и дернулся катушками. Сквозь скрип и шум, как из космоса, послышались голоса:

«– Понимаешь… Ты мне с первого взгляда пришлась… Один к одному…

– Как это: один к одному?

– Ну, в смысле, раз на раз не приходится.

– Вот теперь понятно. Ты только сиди прямо.

– Курикин сидит, стоит, ходит… живет… прямо. У тебя хата приличная?

– Для тебя сойдет.

– А выпить найдется?