«…Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» (Бродский И.)
– Ныне ветер облака погнал куда-то —
– Неба синь дают лишь фото Инстаграма.
– Помнишь, питерский декабрь – кусочек ада:
– Холод, тьма, подарков списки по карманам…
– Посылаю (обещал) тебе монеты.
– Обновишь свою коллекцию, возможно.
– Я сижу, читаю несвои комменты.
– Несвои читать легко, комментить – сложно.
– Как Европа? Загнивает? Голубеет?
– Цезарь наш её бичует в каждом спиче:
– Только новыми налогами повеет,
– Толерантностью пугает неприличной.
– Ты просил прислать украинского сала —
– Не смогу, мы до сих пор ещё воюем.
– Прилетай весной, во что бы то ни стало.
– Посидим за пивом – вдосталь потолкуем.
– Скоро друг твой, тот, что памятью гордится,
– Юдоль эту будет вынужден отринуть.
– Угораздило в Империи родиться
– И в её руинах, видимо, откинусь.
– Сяду где-то между Стиксом и Коцитом.
– Пиво, гренки, напоследок рюмка водки.
– По Ватсапу черкну всем живым: «Не ссы там.
– Все здесь будем. Обживусь – запощу фотки».
Он давно не выходит на связь, мой приятель-нумизмат. Я боюсь писать ему во Вконтакте. Мне кажется, что замшелой фразой «построил дом, вырастил сына и сад» мы выражаем нашу тягу к бессмертию.
И создаём красоту, боясь небытия – как умеем. Пишем посты и комментарии, как бы надеясь на воскрешение по «отпечаткам личности», как в романе Симмонса «Гиперион» воскресили Китса.
Дохристианский потусторонний мир располагался сразу за околицей села, и туда можно было сходить. Христианство удлинило дорогу, а социальные сети опять её укоротили – можно оставлять сообщения, поздравлять…
Теперь, после нас останутся ещё и страницы в социальных сетях, на которых мы – молодые, красивые, держим солнышко на ладошке.
Я поверил режиссёру довольно нудного фильма «Искусственный разум», когда последними словами робота-жиголо (в исполнении великого Джуда Лоу) оказались:
«… Скажи им, что я был! Я существовал!»
Оружья нет, страшнее вилки
Я – стремителен.
Иногда, зря.
30 апреля сколько-то лет назад ломанулся на дачу. На майские.
Перед этим, я задолбал мечтами и разговорами про дачу семью (жена не едет – дети маленькие), коллег (они без отпуска в майские – не пустили), подчинённых-коллег (их в отпуск не пустил я – кто-то же должен работать!). Всех.
На работе, перетерпев вопль внезапно прозревшего руководства: «Отпуск в четыре дня между майскими праздниками плюс отгул перед – ты охамел!!!»
,выдержав скандал в семье:
«Эгоист, ты нас бросаешь!!!», я поднялся в четыре утра и, опережая пробки, пронёсся четыре сотни километров и поспел к завтраку.
Бабушка не знала, как и порадовать любимого внучка:
– Яишенку?
– С удовольствием!
Пока завтрак шкворчал, я успел обежать весь участок, пересчитать подснежники, проверить, что все деревья, включая трёхсотлетний дуб, на месте, дать пинка пролетавшей пчеле и примчался на кухню.
Есть хотелось с вечера, поэтому я так торопливо закидывал куски в рот, что с третьего заброса укусил вилку.
И мой передний зуб вывернулся из челюсти и встал под углом в 90 градусов…
…
Больно не было. Было страшно. Страшно обидно, что некого обвинить.
Минут пять я метался по дому от зеркала к зеркалу с раскрытым ртом, с вилкой в одной руке, скомканным хлебушком в другой и ужасом в сердце.
Добавьте к этому испуганные причитания бабули («Да что не так-то тебе?!»), ноющую боль в нижней челюсти и ненависть в сердце, и картина будет полной.
Это – конец.
Мир больше не будет таким, как прежде. Красивые девушки никогда не взглянут на меня, маленькие чумазые дети будут тыкать в меня пальцем и хохотать, а бомжи у помоек начнут зловеще шептать мне вслед:
«Ты наш-шш!»
Через пять минут метаний, я встал у зеркала и потным пальцем вправил зуб обратно.
Страховая записала меня через неделю на удаление в Пскове, но… надо было косить, сажать и колоть (причём, одновременно).
Забил.
Ел я все майские праздники, конечно, с трудом – «на боках» но, вернувшись в Питер, пошёл к стоматологу на рентген.
Зуб живой. Нерв живой. Прирос. Пошатывался месяца три.
Никто не верит.
Мануальное вправление зубов по памяти, ага.