Еще один день

История эта произошла три года назад. Таня лежала на своей общежитской койке, подперев голову ладонями, и читала книгу. Книга была неинтересная, она взяла ее у подруги, чтобы убить время. Верки не было, она ушла за покупками. Завтра они должны были ехать на преддипломную практику. Верка в Курган, Таня в Среднесибирск. Обеим предстояло практиковаться в областных газетах. Путь в Курган лежал через родное Веркино село Киприно. В нем она хотела на денек задержаться и поэтому вчера долго обсуждала с Татьяной, какой подарок купить матери. Татьяна посоветовала шерстяной плед. Уж слишком красиво он смотрелся, и цена была вполне терпимая. Верка засомневалась: все-таки дороговато.

– Чего там, – возразила Татьяна, показывая на плед. – Ты только потрогай его. Он же мягкий, как котенок. – Татьяна погладила плед ладонью и подняла глаза на подругу. – Твоей командировочной сотни на практику все равно не хватит. В редакции наберешь побольше заданий. Проси в основном очерки, за них хорошо платят. Вывернешься.

Верка, не отрывая взгляда от пледа, нерешительно сказала:

– Ты думаешь, там нет очеркистов?

– Ну и что? Они сами по себе, ты – сама по себе.

Татьяна была искренне уверена, что если ехать на практику, то сразу надо выдать такой материал, чтобы о тебе все заговорили. Лучшим жанром в этом случае, конечно, является очерк. Хотя и статья, и фельетон тоже будет неплохо. К тому же эти жанры оплачиваются приличными гонорарами. Верка, подумав, согласилась. Сегодня пошла в универмаг. Как всегда, там было не пробиться, к каждой кассе стояла большая очередь. Кошелек Верка положила в левый карман жакета. Когда подошла к кассе, сунула руку в карман, но вместо кошелька нащупала лишь носовой платок. У нее екнуло сердце, и она со страхом начала шарить руками по карманам. Но кошелька не было ни в одном из них. Еще не веря в худшее, Верка прошла вдоль очереди, внимательно глядя на пол. Повторно прошла туда-обратно. Кошелька не было. Она отошла в сторонку и снова ощупала карманы. Вконец растерявшись, спросила у нескольких человек, не поднимали ли они небольшой коричневый кошелек: «Потертый такой, на молнии. У молнии вместо ушка канцелярская скрепка». Никто, конечно, кошелька не то что не поднимал, но и не видел.

Поняв, что случилось, Верка в ужасе кинулась в общежитие. Толкнув плечом дверь, она как слепая прошла через комнату, и рухнула на кровать. Ее разрывали рыдания. Плечи ее тряслись, она размазывала слезы ладонью и, захлебываясь ими, не могла вымолвить ни слова. Таня бросилась к ней, пытаясь узнать, что случилось, но та только отмахивалась. Наконец, шмыгнув носом и в очередной раз утерев слезы, произнесла:

– Все. Теперь надо уходить из университета. Где взять деньги? У матери пенсия сорок рублей…

Таня поняла, что она потеряла командировочные. И тут же стала лихорадочно соображать, как выручить подругу.

Татьянин отец был полковником, мать – учительницей. Получали они прилично, и деньги для нее особой проблемы не представляли. Поэтому она обозвала Верку дурочкой (так и сказала: не будь психованной дурочкой) и предложила:

– Возьмешь мои командировочные. Я смогу обойтись без них.

Верка перестала плакать, села на кровати и, не мигая, долго смотрела на Таню. Потом обняла ее за шею, поцеловала мокрыми губами в щеку и снова заголосила с такой силой, словно это был последний день ее жизни. Таня отдала ей деньги, а самой пришлось заезжать к родителям. Крюк был немалый – четыреста километров. И поэтому на свою практику она опоздала на два дня. Она была уверена, что просто так ей этого в «Приобской правде» не оставят. Но пугало не это. Больше всего не хотелось с первого шага зарекомендовать себя человеком необязательным.

Весь путь от вокзала до редакции Татьяна думала, какую причину привести в свое оправдание. И ни одна не казалась ей правдоподобной. Причем самой нелепой выглядела та, что была правдой. Поразмышляв об этом, она все же решила не врать. А там будь что будет. Правду надо выдержать, за нее не может быть стыдно.

И уж никак она не ожидала, что на ее опоздание никто не обратит внимания. Словно она была не из университета и ее вообще никто не посылал на практику.

По крайней мере, такое впечатление у нее осталось от встречи с секретаршей редактора. Когда она назвала свою фамилию и попросила сказать редактору, что она, Ростовцева, приехала, секретарша, даже не удостоив ее взглядом, равнодушно спросила:

– А вы по какому вопросу?

Татьяна повторила:

– Я – Ростовцева.

Секретарша пожала плечами, и по недоумевающему взгляду Татьяна поняла, что ее фамилия этой «фифочке» ничего не говорит. Тогда она назвала себя полностью:

– Ростовцева Татьяна, из Уральского государственного университета (на слове «университет» она сделала особое ударение), приехала в «Приобскую правду» на практику. С Александром Николаевичем я говорила по телефону еще перед выездом из Свердловска.

Неизвестно, то ли секретарша на самом деле что-то вспомнила, то ли сделала вид, что в курсе дела, но уже по-другому посмотрела на Таню и сказала:

– Да, да, я вас соединяла.

Таня смутилась и хотела объяснить причину задержки, но секретарша торопливо нырнула за дверь, обитую черным дерматином, и через несколько мгновений показалась обратно:

– Александр Николаевич вас ждет.

Она переступила порог, оставив дверь открытой. Татьяна вошла. Не очень просторный кабинет выглядел уютно и как-то очень обжито. На улице стоял яркий ноябрьский день. Солнце заливало комнату светом через широкие, хорошо промытые стекла. За столом, обложенным папками, отдельными бумагами и бумажками сидел крупный мужчина лет пятидесяти с немного продолговатым лицом и гладко зачесанными назад волосами. Увидев Таню, он улыбнулся такой широкой улыбкой, словно давно и с нетерпением ждал ее. Таня шагнула к его столу, но в это время задребезжал телефонный аппарат. Александр Николаевич взял правой рукой трубку, а левой указал на одно из двух кресел, стоявших перед столом, приглашая Татьяну садиться.

Татьяна, мучившаяся опозданием, думала, что как только закончится телефонный разговор, Александр Николаевич сразу же спросит ее, почему задержалась. Но вместо этого он, все так же улыбаясь, добродушно продекламировал:

– Итак, она звалась Татьяной… – И, положив на стол длинные руки, сказал: – Ну что, с приездом. Как добралась, где устроилась?

Татьяна, считавшая себя уже сложившимся журналистом, посмотрела на редактора, не зная, как себя вести с ним. Его обращение к ней как к девочке-школьнице не понравилось ей. Тем не менее она тоже улыбнулась и ответила:

– Добралась нормально. А об устройстве еще не думала. С вокзала прямо к вам. – Она задвинула ногой под стол сумку, с которой вошла в кабинет редактора. Теперь поняла, что ее надо было оставить в приемной у секретарши.

– Как тебе Среднесибирск? – спросил редактор.

– Я его не рассмотрела, – откровенно призналась Таня. – Я ведь ехала не в город, а в газету на практику.

Снова зазвонил телефон. Александр Николаевич минуту-другую слушал, потом сказал раздраженно:

– А это позвольте решать нам. – И решительным тоном добавил: – Да, да, печатать материал или не печатать, мы решим самостоятельно. – Положил трубку и, видимо, не в силах сдержать раздражение, сказал не Татьяне, а себе под нос: – Дожили, еще начальник облторга не указывал газете, что ей печатать, а что нет. – И тут же обратился к Татьяне, но уже почему-то на «вы»: – Вы уже думали над тем, как бы вам хотелось построить свою практику?

Татьяна, конечно, думала об этом. Для нее было все равно, в каком отделе практиковаться, главное, чтобы удалось написать несколько значительных материалов. Поэтому ответила, помедлив:

– Я бы хотела поработать в отделе культуры. Хочется познакомиться со здешней театральной жизнью. В прошлом году на практике в Оренбурге я написала несколько рецензий. На летучках говорили, что получилось неплохо.

Сказав это, Татьяна посмотрела на редактора. Его лицо не выразило никаких эмоций, но в глазах, как ей показалось, мелькнули хитрые огоньки.

– Рецензии – это хорошо. – Он с опаской посмотрел на телефон, явно не желая, чтобы тот зазвонил снова. – Но если сказать честно, мне не хочется, чтобы вы начинали с нашего театра. В этом году у нас новый режиссер. Первый спектакль его оказался просто провальным. Боюсь, что и второй будет таким же. Думаю, не следует разбивать кулаки о лежачего, у него ведь впереди целая жизнь. – Он вдруг резко оживился и спросил: – А не хотели бы вы слетать на Север? Посмотреть на геологов, на то, как живут там люди?

Татьяна, не ожидавшая такого предложения, растерялась и медленно произнесла:

– Вообще-то о производственной теме я не думала.

– А зачем вам производство? Для газетчика главное – люди. Вы о них пишите. Через них читатель увидит и производство.

Татьяна растерялась совсем. Лететь к геологам, да еще на Север у нее не было и в мыслях. Она и не думала, что геологи живут на Севере. Там сейчас, наверное, уже морозы, а у нее даже теплых колготок нет. С другой стороны, кто из ее сокурсников может привезти с практики материал о геологах Севера? Да никто! Они же умрут от зависти, когда Татьяна покажет им полноценный северный очерк.

– Ну так что? – Редактор изучающе смотрел на нее.

Татьяна, всегда любившая повторять, что риск – благородное дело, при этом старавшаяся никогда не рисковать без особых причин, махнула рукой и решительно произнесла:

– Где наша не пропадала! – и внимательно посмотрела на редактора.

Александр Николаевич понял, что с этого момента сам назначил себя ее опекуном. Татьяна была стройненькой девушкой с очень приятным личиком и выразительными серыми глазами. К тому же она была не чужда юмора, а это верный признак острого ума. Глядя на нее, редактор подумал, что из-за такого личика и длинных стройных ног многие могут сойти с ума. В том числе и редакционные ловеласы. Свеженькая всем бросается в глаза. Поэтому он решил непосредственное шефство над ней возложить на серьезного человека.

– Вы, поди, еще и не завтракали? – спросил редактор.

– Нет, – мотнула головой Татьяна.

Александр Николаевич нажал на кнопку селектора, негромко сказал:

– Люся, пригласите ко мне Семена Петровича. – И обратился к Тане: – Сейчас я познакомлю вас с нашим завхозом. Он покажет буфет, кстати, весьма приличный, и устроит в гостиницу. С гостиницами, говоря на бытовом жаргоне, у нас напряженка. Сегодня отдыхайте, а завтра к девяти утра будьте любезны ко мне. Будете жить в режиме штатного сотрудника. Ни дня без строчки.

Он подвинул к себе стопку машинописных страниц и потянулся за ручкой. Татьяна поняла, что аудиенция закончилась. В кабинет вошел пожилой, сухощавый мужчина, слегка припадающий на левую ногу. Редактор поднял на него глаза, сухо сказал: