Еще один день

– Да, в городе, – ответил Андрей.

– А это кто с тобой? Жена, что ли? – с ехидной ухмылкой кивнула в сторону Тани заведующая.

– Родственница, – не дав Тане раскрыть рот, ответил Андрей. – Ее тоже надо устроить.

– Да уж вижу. – Заведующая достала из стола два ключа. – Ей придется ночевать с двумя соседками, – она кивнула в сторону Тани, – а вас с Василием Ивановичем я устрою в отдельный номер.

Она протянула ключи и бланки, которые нужно было заполнить.

Когда Таня брала ключ, заведующая не смотрела, а ощупывала ее глазами. Таким взглядом оценивают вещи, и Таня поняла, что она не поверила Андрею. Ее глаза словно говорили: «Знаем мы, что делают с такими родственницами, как только закрывается дверь номера». Таня почувствовала, как от стыда начало пылать лицо.

– Какая я вам родственница? – гневно бросила она Андрею, когда они вышли в коридор. – Зачем вы солгали? Я бы устроилась и по своему командировочному удостоверению.

– А вот могу спорить, что нет, – спокойно ответил Андрей. – Заведующая сказала бы, что свободных мест нет, и никто бы ей ничего не сделал. Она очень не любит газетчиков.

– Да уж вижу, – сказала Таня. – Такая из своей должности выжимает все, что можно. А с газетчика что возьмешь?

– Вот именно, – согласился Андрей. – Сейчас все построено на принципе: ты – мне, я – тебе. Без этого шагу не ступишь. Чиновника кормит не зарплата, а должность. Слышала анекдот, как Брежнев приезжал в грузинский колхоз?

– Может, и слышала, – сказала Таня все еще сердитым тоном. – Напомни.

– Приехал Брежнев в грузинский колхоз. Там устроили застолье. Тамада произнес тост: «Давайте выпьем за нашего высокоуважаемого гостя. Но не как за генерального секретаря – за это он получает зарплату. Не как за председателя Президиума Верховного Совета СССР. За это он тоже получает зарплату. Не как за маршала Советского Союза и председателя Совета обороны. И за это он получает зарплату. А как за человека, который первым понял, что в наше время на одну зарплату не проживешь».

– Не смешно, – сказала Таня.

– На шутки не обижаются, – произнес Андрей. – Но в каждой шутке есть доля правды. Иногда горькой.

Татьяна посмотрела на своего спутника долгим внимательным взглядом. Взгляд этот, если его можно было бы расслоить, как радугу, означал многое. В нем были и догадки, и размышления, не было только ответа. Где-где, а именно здесь, в такой обстановке и при таких обстоятельствах, Татьяна не ожидала встретить человека с подкладкой. Разделение правды, это что: плод собственных наблюдений и раздумий, или Андрей повторил чьи-то слова, которые в свое время ему понравились, и он решил, что они интересны для всех без исключения? Татьяна была молода и красива, поэтому ей старался понравиться не один. В ранней юности она не могла отличать собственные рассуждения человека от заемных, потому что умозаключения черпала из книг и любое умное слово вызывало у нее восхищение. В студенческие годы, когда книжные впечатления стали заменяться житейскими, она постепенно постигла необходимую истину: о людях надо судить не с налету, а по проникновению.

Долгий взгляд, которым она одарила Андрея, озарения не принес, и она, пожалуй, обманывая саму себя, решила: «Чего это я стараюсь? Какое мне дело до того, что он за человек? Сегодня мы встретились, завтра расстанемся и больше не увидимся никогда».

Подведя Татьяну к четырнадцатому номеру, Андрей отомкнул замок, распахнул дверь. Внутрь заходить не стал, посторонившись, пропустил Татьяну. Подождал, пока она пройдет в комнату, и после некоторой заминки спросил:

– Может, поужинаем вместе? Есть все равно надо будет. Здешняя столовка с семи вечера работает, как ресторан…

Татьяна повернулась к нему. Ей хотелось понять, почему он решил пригласить ее на ужин. Скрасить вечерний холостяцкий досуг или завязать серьезные отношения? Но о каких отношениях могла быть речь, если он знал, что она летит в Андреевское всего лишь в командировку? Пробудет там неделю, ну две и навсегда исчезнет из его поля зрения. Поэтому сказала:

– Спасибо за приглашение, но мне сегодня не до ужина. Если сказать честно, я после полета чувствую себя так, словно меня только что вытащили из бетономешалки.

Татьяна говорила правду. Она действительно чувствовала себя неважно, и самым большим ее желанием было лечь в постель. Но Андрей понял это по-другому. Ему показалось, что Татьяна обиделась на него.

– Я ведь не ради себя солгал заведующей. Ради вас…

– Я вам благодарна за койку в гостинице, – не дала ему договорить Татьяна. – Честное слово… Но я правда устала. И потом, надо собраться с мыслями. Мы ведь еще не расстаемся. Завтра нам опять лететь вместе.

Она говорила так искренне, ее глаза смотрели на него с такой теплотой, что не поверить ей было невозможно.

– А в Андреевском вы со мной поужинать не откажетесь? – спросил он.

– В Андреевском нет. – Таня засмеялась. – Ну и настойчивый же вы…

– Может, это мой единственный шанс, – сказал Андрей и, опустив голову, закрыл дверь.

Татьяна осталась одна. Послушав, как в коридоре затихают шаги Андрея, она осмотрелась. Три покрытых серо-буро-малиновыми одеялами кровати – две вдоль стен, одна посередине, тусклое окно, под которым виднелся когда-то крашенный белой краской, а ныне грязно-серый радиатор центрального отопления. Обеденного стола не было, письменного тоже. Их заменяли приткнутые к изголовью кроватей тумбочки. Кровать у правой от входа стены и средняя были заняты – под ними лежали чемоданы.

Татьяну не смутил казенно-неприветливый вид ее временного жилья. Более того, от него повеяло родной общагой, и душа Татьяны, томившаяся с утра, неожиданно успокоилась.

В комнате было сумрачно. Татьяна сняла пальто, подошла к свободной кровати, положила на одеяло сумочку. Достала из нее зеркальце, посмотрелась, поправила волосы рукой. Затем села на кровать, сняла сапоги. И до того ей не захотелось вставать, что она даже не стала разбирать кровать. Она вытянулась на ней, накинула край одеяла на ноги и, закрывая глаза, почувствовала, что проваливается в глубокий сон.

Когда она вновь открыла глаза, сквозь окно едва пробивался мутный свет уходящего дня. Вставать не хотелось. Она лежала, глядя в сумеречное окно, и приходила в себя. В детстве она любила подолгу лежать в кровати и мечтать о чем-нибудь. Сейчас она думала о том, правильно ли поступила, отказавшись ужинать с Андреем. Но ни к какому выводу так и не пришла.

Полежав еще немного, Таня встала и решила пройтись по поселку. Надо было начинать хотя бы шапочное знакомство с Севером, ведь она попала сюда впервые. Она ногой нашарила под кроватью сапоги, натянула их, затем надела пальто.

На улице ее обдало холодом. По земле, закручиваясь в белые, шелестящие язычки, мела поземка, электрические лампочки, позванивая, раскачивались на столбах в порывах снежного ветра. Где-то вдалеке скрипела незапертая калитка. В некоторых местах снег перемел тротуары и дорогу. Татьяна удивилась, как быстро изменилась погода.

Она постояла немного на перекрестке, раздумывая, стоит ли идти дальше. По поселку надо гулять днем. Что можно увидеть сейчас, тем более в такой снег? Но, заметив невдалеке двухэтажное деревянное здание, над которым развевался красный флаг, двинулась дальше. Над крыльцом здания красовалась заметная издалека вывеска. Оказалось, что здесь размещались райком и райисполком. Ни в одном окне не было света, и здание походило на мертвый, застывший дом. Таня повернулась и быстро зашагала в противоположную сторону.

Вскоре она вышла на набережную Оби. Под крутым берегом, запорошенные снегом, мерзли два небольших катера. За ними, смутно белея, простиралась закованная в лед река, противоположный берег которой даже не проступал сквозь сумеречную пелену. У Тани возникло такое чувство, что она попала на край земли. Так далеко от нее были и «Приобская правда», и университет, и родительский дом. И ей вдруг нестерпимо захотелось назад, в большой город, к его огням, теплу и людскому гомону. Она решила, что смотреть в Никольском ей больше нечего, и повернула назад.

Ночью гостиница походила на ночлежку еще больше, чем днем. В коридоре горела тусклая электрическая лампочка. На всех раскладушках у стен спали люди, укрытые серыми одеялами. Те, кому не повезло, ночевали в аэропорту, сидя на скамейках.

Не зажигая свет, Таня разделась и нырнула под холодное одеяло. Она долго не могла заснуть, пытаясь ответить, как ей казалось, на самый простой вопрос: почему мы так плохо заботимся о себе? Заставляем людей готовить лес в суровой северной тайге и не строим для них квартиры? Об этом очень резко говорил на редакционной летучке в «Приобской правде» Гудзенко. Строим такие занюханные ночлежки, как эта? Ведь мы же безумно богатая страна. Откуда эта убогость? И почему мы спокойно уживаемся с такими людьми, как здешняя заведующая гостиницей? Говорим одно, а в жизни все совершенно по-другому? Вопросы лезли в голову, но ни на один из них она не находила ответа.

Проснулась Таня от голосов в коридоре. В комнату пробивался тусклый голубоватый свет, окно затянуло толстым морозным узором. Обе ее соседки уже встали и молча укладывали свои вещи в сумки. Они летели в поселок нефтеразведчиков Таежный.

Татьяна вышла в коридор, где ей пришлось отстоять длинную очередь к умывальнику, наскоро ополоснула лицо обжигающей холодом водой и поспешила на аэродром. Оттуда уже доносился рев самолетных двигателей. Механики разогревали машины, готовя их к полету.

На улице было еще холоднее, чем вечером. Мороз щипал щеки и коленки, и Таня прибавила шагу. Только теперь она поняла, что одета совсем не по-северному. Впрочем, даже если бы она знала об этом раньше, изменить что-либо вряд ли удалось. У нее не было другой одежды. Поэтому, когда она вошла в здание аэропорта и увидела Андрея с полушубком в руках, ее захлестнуло чувство благодарности. Она поняла, что эта теплая вещь предназначается ей.

– Возьмите, иначе не долететь, – сказал он, протягивая ей полушубок. – Сейчас будут объявлять посадку.

Он накинул на нее полушубок и, словно подгоняя его по фигуре, слегка стиснул ее плечи ладонями. Этот жест означал более чем простое желание согреть незнакомого человека. Она посмотрела ему в глаза. Впервые в жизни ей захотелось раствориться во взгляде мужчины, и она испугалась этого.

Только в самолете Таня поняла, какую неоценимую услугу оказал ей Андрей. К замерзшим металлическим сиденьям нельзя было прикоснуться, от дыхания людей клубами валил пар. Таня удивилась этому потому, что вчера, перед вылетом из Среднесибирска, в самолете было относительно тепло. Она не знала, что там на стоянках самолетов имеются специальные калориферы, которые греют их перед полетом. В Никольске ничего этого не было. Она подстелила полушубок и села, укрывшись им. А чтобы не замерзли подошвы, стала пристукивать сапогами. Так и долетела до Андреевского.

Когда самолет подрулил к зданию аэропорта, из пилотской кабины первым вышел Андрей. Открыв дверь, он пригласил пассажиров к выходу. Таня встала вместе со всеми, но Андрей, поймав ее взгляд, сделал знак рукой, чтобы она не торопилась. Пассажиры вышли. Подняв полушубок с сиденья, Таня протянула его Андрею и произнесла:

– Спасибо. Он так меня выручил.

– Оставьте его здесь, – сказал Андрей и добавил: – Я провожу вас хотя бы до аэропорта.

Он первым спрыгнул на снег и протянул руку Тане, помогая ей выйти.

– Куда вы сейчас? – спросил он, когда они медленным шагом направились к зданию аэровокзала, но по его тону она поняла, что спросить ему хотелось совсем о другом. О том, когда они встретятся снова.

– В районную газету, – ответила Таня.

– Тогда подождите, я через пару минут освобожусь и провожу. Нашу редакцию так просто не найти.