Обретение чувств

VIII

В понедельник, утром, к Ивану в школу пришли трое крестьян, справиться насчет учебы своих взрослых дочерей, о чем их уговорил староста. Учитель спешил на уроки и договорился, чтобы сельчане пришли часа в три пополудни, когда он освободится и можно будет сговориться подробно об учебе девиц. Время наступило зимнее, работы крестьянской во дворах было немного и крестьянские ходоки в заботах о своих дочерях пришли в условленное время, обсудили условия учебы и плату за обучение: всё их устроило и со следующего понедельника уговорились о начале учебы девиц прямо в школе после уроков школяров.

За неделю Иван навестил и других сельчан, пожелавших обучить своих подросших дочерей, по списку составленному старостой, и в следующий понедельник после полудня в школу пришли двенадцать отцов семейств со своими дочерями, которые либо вовсе не знали грамоты, либо не доучились в земской школе, либо хотели подучиться основательнее для возможного

дальнейшего образования, как Татьяна – дочь старосты, хотевшая выучиться дальше на учительницу и пришедшая без отца, поскольку знала учителя лично.

Иван собрал девиц в классе вместе с их отцами, объяснил, как и чему он будет учить каждую из них в зависимости от грамотности и дальнейших намерений и уговорился о начале уроков завтра же, чтобы не терять даром время: пока зима – домашней и полевой работы мало, но с наступлением весны девушкам будет труднее уходить на учебу, ибо крестьянских забот прибавится. Плату за обучение Иван условился, по предложению старосты, в один рубль за месяц, что было посильно всем пришедшим зажиточным крестьянам, занимающимся ещё и отхожим промыслом в зимнее время года.

На следующий день Иван провел с утра уроки в школе, обучая малолеток, пообедал, отдохнул немного и скоро вернулся в класс, где уже собрались новые ученицы. Пришли и два отца, желающих посмотреть, как учитель будет обучать их дочерей и не зря ли они согласились платить рубль в месяц за их учение.

Ученицам было по 16-17 лет – в самом расцвете девичества, когда даже непритязательной внешности девушки свежи и обаятельны и потому выглядят весьма привлекательно для мужского глаза.

Иван рассадил девушек, чтобы ему было удобнее учить их в зависимости от уровня грамотности и, не медля далее, начал уроки. Для неграмотных вовсе, он начал с обучения буквам, для грамотных задал чтение, а для пожелавших совершенствоваться в учебе далее задал переписать из учебника в тетрадь по целой странице, чтобы оценить их уровень знаний. Таких учениц оказалось лишь две: Татьяна – дочь старосты и дочь лавочника.

Уроки с девушками прошли быстро: учитель объяснял, что и как делать каждой из них, смотрел в тетради, проверяя написанное, но стараясь не наклоняться близко, чтобы не возбудились его мужские желания от близости девичьих прелестей и не вызвать этим неудовольствие присутствующих отцов, зная строгость семейных нравов. К концу занятий, длившихся два часа, девушки вполне освоились, начальная девичья стеснительность исчезла перед молодым учителем, и Иван закончил уроки уже при взаимной доброжелательности и полном одобрении со стороны отцов, убедившихся в том, что они не зря будут платить деньги за обучение дочерей.

Ученицы разошлись. Иван прошел к себе в учительское жилище, где Арина уже приготовила ужин и собралась уходить домой. Успешные уроки подняли Ивану настроение, близость молоденьких девушек возбудила желания и он, обхватив Арину за груди, молча потянул женщину к дивану.

– Что вы, что вы, – испугалась Арина, – вдруг кто вернется или нечаянно зайдет сюда, тогда стыда нам не обобраться и вашему житью здесь наступит конец.

– Не беспокойся Аринушка, калитку я запер на крючок, пока открывать будут, мы приведем себя в порядок.

– Ну, если по-быстрому, то как пожелаете, Иван Петрович, – покорно проговорила женщина, удобно укладываясь на диван и принимая на себя всю тяжесть мужского тела, потому что учитель не стал раздеваться, сняв только пиджак и ботинки, в которых проводил уроки.

Соитие учителя и служанки было быстрым и бурным со стороны мужчины, так что женщина даже не успела настроиться на близость, как Иван достиг семяизвержения и затих неподвижно в теплом женском теле.

– Эвон как, Иван Петрович, вас девицы распалили, – обиженно сказала Арина. – Я даже не успела вкусить женскую радость, как вы уже закончили свое греховодство. Не дай вам бог, Иван Петрович, позариться по настоящему на ученицу какую: отец девицы может и на смертоубийство пойти за честь дочери и конец тогда моей службе у вас на кухне и на диване, а я ведь только-только вкусила женской сладости и начала подкапливать рубликов для своего отъезда в город, когда вы уедете тоже на свою учебу.

– Поэтому, Аринушка, и будем ублажать нашу плоть на диване, чтобы и мне глупость от мужского желания не совершить, и тебе получить удовольствие и доход от нашего греховодства, как ты говоришь, – ответствовал Иван, освобождая женщину от своей тяжести.

– И насчет девиц этих не беспокойся: пока нам хорошо вместе, у меня и мыслей насчет них не будет. И быстрота моя сегодня с тобой не в обиду тебе, а потому, что день я провел удачно, вот желание и разыгралось. Мужчина, наверное, завсегда хочет женщину больше, если дела сделал хорошо и доволен собою. Я сегодня доволен собою, отсюда и быстрота услады с тобою. Ничего, завтра я исполню всё это снова и только для тебя – чтобы напрасно не обижалась. А теперь поспешай домой: сынок, наверное, заждался матери, да и соседи мои могут почуять неладное, если ты будешь затемно уходить из школы.

Арина быстро собралась и ушла, оставив учителя наедине и в полном удовлетворении чувственной мужской плоти.

На следующий день, проведя уроки со школьниками и девицами, Иван исполнил свое обещание удовлетворить женскую страсть и Арина билась под ним на диване, стонала и кусала в плечо, содрогаясь от сладко-пронзительного осязания близости с мужчиной, захлестнувшего женщину с ног до головы сбывшимся чувственным желанием плоти.

Зимние дни замелькали чередой, как вороны над ближним лесом, в будничных заботах учителя об учениках и ученицах и в устоявшихся отношениях интимной связи учителя со служанкой.

Уроки со школьниками давались Ивану легко: он нашел подход к крестьянским детям, которые в охотку, а не по принуждению стали учиться грамоте, видя старания учителя.

Девицы тоже вполне охотно посещали занятия и показывали хорошие успехи в учебе, стараясь не сплоховать перед молодым учителем и осторожно заигрывая с ним в тайной надежде стать его суженой: не может же молодой одинокий мужчина не увлечься кем-нибудь из них: молоденьких, свежих и привлекательных, а дальше одна дорога – под венец.

Но эти мечтания девиц были тщетны: плотскую страсть учитель тайно удовлетворял со своею служанкой, а по душе избранницу он не искал, чтобы не увлечься ненароком и не связать себя узами брака в ущерб мечтам о дальнейшей учебе.

Беспокоила учителя лишь Татьяна – дочь старосты, которая почти в открытую показывала свою увлеченность учителем: в школе на занятиях и дома, когда Иван иногда приходил на воскресные обеды, но уже не ради угощения, а для бесед с уважаемыми людьми села: старшиной волости, священником и урядником, которые тоже бывали на обедах у старосты и в свою очередь давали обеды у себя на дому.

Эта Татьяна показала хорошие знания по литературе: оказывается, она почитывала книги из библиотеки священника, и несколько книг было в доме старосты. В письме у девушки была приличная грамотность и хороший почерк; она иногда помогала отцу составить отчет в волость или уезд, в том числе и по налогам, что требовало арифметических расчетов и пояснений. На занятиях Татьяна неотступно смотрела на учителя и иногда, вскинувшись взглядом на девушку, Иван ловил на себе пристальный взор её миндалевидных серых глаз из-под припущенных пушистых ресниц. Этот взор смущал и обжигал учителя нескрываемой чувственностью юной девушки, решившей, что она нашла своего избранника и теперь нужно лишь добиться от него ответного чувства.

– Если бы не Арина на диване, – я вряд ли устоял перед обаянием и настойчивостью этой прелестной девушки, рядом с которой мне легко и свободно, – думал Иван всякий раз, встречаясь взглядами с дочерью старосты в школе или у неё дома.

На Рождество Иван отстоял службу в церкви, а остаток ночи провел в гостях у волостного старшины, который принимал в эту ночь гостей со всей волости и лишь утром Иван вернулся домой, улегся спать и проспал до самого вечера. Арина в этот день была отпущена домой, чтобы провести праздник в кругу семьи и потому Иван удивился, когда услышал, что дверь отворилась и кто-то легкими шагами вошел на кухню.

– Видимо, Арина в честь праздника зашла поваляться на диване, – удовлетворенно подумал Иван, одевая халат на голое тело и выходя на кухню, чтобы прямо с мороза утянуть служанку на диван и там разогреть её до сладостных стонов своими любовными движениями и ласканием упругих грудей и податливого нежного тела.

Выйдя на кухню, Иван с изумлением увидел Татьяну, которая застыла на пороге, смущенно отводя глаза от голых ног учителя и обнаженной его груди, покрытой между сосками рыжеватой растительностью. Иван моментально запахнул халат поглубже:

– Хорошо, что подвязался поясом, а то увидела бы меня девушка во всей мужской наготе и в раз догадалась бы о моей связи со служанкой, если я, почти голый, выхожу в кухню, – подумал учитель, а вслух сказал:

– Извините, Таня, что вышел в таком виде на стук двери. Отсыпаюсь после всенощной и никого не ждал с визитом. Служанка, которую вы видели в школе, еще со вчерашнего вечера отпущена домой. И вам, Таня, удобно ли заходить в гости одной к одинокому мужчине на ночь глядя? Что подумают мои соседи? Доложат Тимофею Ильичу и придется мне оправдывать ваш визит.

– Не беспокойтесь, Иван Петрович, я зашла к вам из церкви, по просьбе отца: он приглашает вас к нам на праздничный ужин прямо сейчас и наказал, чтобы без вас я домой не появлялась, – ответила девушка, уже смело глядя на полуодетого учителя.

– Если так, то деваться некуда, – ответил Иван. – Вы пройдите в горницу и подождите немного, пока я оденусь, и пойдем вместе к вашему батюшке.

Татьяна прошла в горницу и присела на диван в ожидании учителя, который удалился в спальню, поспешно оделся и вышел в горницу уже готовый к походу в гости.

– Удобный у вас диван, Иван Петрович, – заметила по-хозяйски Татьяна. Надо папеньке сказать, чтобы купил такой же и поставил в комнате, – там можно будет присесть вдвоем и вести разговоры непринужденно.

Иван даже покраснел от этих слов, вспомнив о прелюбодеяниях на этом диване со служанкой: хорошо еще, что в темноте его смущение было незаметно.

– Женщины сразу чуют, для чего нужен диван, – подумал учитель, – вовремя Арина убрала подстилку с дивана – по её смятости можно догадаться, что здесь не сидят, а лежат и не просто лежат, а вдвоем и занимаются богоугодным делом мужчина с женщиной.

Учитель с ученицей вышли из школы и пошли сельской заснеженной улицей к дому старосты села, здороваясь на пути с редкими прохожими.

– Завтра, уже всё село будет обсуждать мою прогулку с дочерью старосты, – с тоской подумал Иван, – и меня запишут в женихи к Татьяне. Эх, если бы не планы на учебу, то я с превеликим удовольствием взял бы эту девушку в жены: и хороша собою, и умна, и чувствует моё настроение, а потому ненавязчива. Но отец говорит, что жениться можно лишь став полностью самостоятельным и имея возможность обеспечить своим заработком семью. Можно, конечно, и жениться с выгодой на богатенькой невесте с приданым, но тогда я перестану уважать сам себя, да и не бывает такого в жизни, чтобы невеста была богата и пришлась по душе.

В дом старосты набились его родственники: ближние и дальние в честь престольного праздника, и Иван с Татьяной присоединились к застолью, которое затянулось до глубокой ночи, благо что рождественские праздники длились всю неделю.

На селе немного посудачили об учителе и дочке старосты да и стихли, поскольку появились новости поважнее: началась земельная реформа, затеянная министром Столыпиным.

Несколько зажиточных крестьян, размежевали свои наделы и подали заявления в уезд о выходе из общины со своими земельными наделами, которые оказались лучшими землями во всей общине. Власти вырезали эти земли из общинных угодий и передали в собственность заявителя, которых народ тут же окрестил отрубами – ведь они отрубили свои земли от общинных. Следом за отрубами и несколько захудалых крестьян выделили свои земли из общинных и тут же продали землю отрубам, которые и присоединили покупную землю к своим наделам, которые странным образом оказались рядом. На селе ходили слухи, что худяки поддались уговорам отрубов и выделили свои земли из общины, чтобы продать их, а деньги пустить на ветер, либо пропить.

До самой масленицы всё село обсуждало эти события и решали сходом как жить дальше, но так и не решили: общинная земля оказалась разрезанной участками отрубов, собиравших свои земли вместе с покупными, словно зажимая их в кулак, и таких владельцев народ прозвал кулаками. Единая община раскололась по интересам: на кулаков, общинников и безземельную голытьбу, которые еще не начала враждовать между собой, но уже не здоровались, а у одного кулака вдруг ночью занялся огнем амбар и сгорел дотла, но усадьбу, удалось отстоять, забросав огонь снегом. Толковали о поджоге, но следов не было и кулак этот начал строительство нового дома на своей земле, выделившись из села хутором.

Однако, учеба в школе шла своим чередом, школьники показали успехи в грамоте, когда инспектор училищ приехал из уезда проверить работу учителя. Инспектор этот остановился на ночлег у Ивана, крепко выпил на ночь под горячую закуску, приготовленную Ариной, а на следующий день отсидел на уроках, послушал Ивана и ответы учеников, похвалил всех за прилежание и отбыл в санях обратно в уезд, сказав, что постарается отметить успехи молодого учителя небольшой премией от попечительского совета. И действительно, при очередном получении жалования, доставленного урядником из уезда, Ивану было добавлено 45 рублей вознаграждения за школьные успехи.

Пять рублей Иван пожаловал Арине за прилежное исполнение домашних дел и усердие на диване к взаимному удовольствию. За зиму от спокойной жизни и женской удовлетворенности, Арина похорошела лицом и налилась телом, которое из податливого стало упругим, что и не ущипнуть, как иногда старался сделать Иван, проходя мимо служанки на кухне. Однажды он не удержался и овладел Ариной прямо на кухне, подкравшись сзади и закинув подол платья ей на спину. Арина стерпела хозяйскую распущенность, но обиженно высказалась:

– Вы уж, Иван Петрович, больше не позволяйте себе такого баловства, чтобы сзади и по-собачьи пользовать бедную женщину. Не по-божески это баловство, да и приятности от него нет никакой. Давайте и впредь заниматься греховодством на диване, коль места в спальне на кровати для меня нет, да и сама я не желаю на кровати.

Больше Иван не позволял себе баловства с Ариной и ровные чувственные отношения между учителем и служанкой сохранялись к взаимному удовольствию обоих. Арина уже всегда пристально смотрела в лицо владевшего ею мужчины, прикрывая глаза лишь в последние мгновения, когда женская страсть захватывала всё её тело и она начинала стонать и извиваться, сжимая Ивана ногами и руками и покусывая его в плечо или в грудь, но осторожно и ласково, не оставляя следов от укусов.

Масленица в этом году была поздняя, наступила оттепель, и сельчане праздновали приход весны и проводы зимы шумными гуляниями и обильной едой в преддверии Великого поста.

Иван на масленицу посетил поочередно и старосту, и урядника, и старшину, и священника, и везде его встречали с уважением и почетом, поскольку дети и девицы наперебой расхваливали учителя своим родителям за его спокойный нрав, старание и терпение, а особенно за то, что Иван Петрович никогда не поднимал руку на учеников и не обзывал их обидными словами.

Прежний-то учитель чуть-что брался за линейку и больно бил ею нерадивого ученика по рукам или спине, не жалея даже малолеток и девочек, да и бранных слов не жалел, обзывая учеников дураками, невеждами и другими обидными прозвищами.