Обретение чувств

Мечты, мечты – где ваша сладость, – закончил Иван вялые рассуждения о любви и браке и забылся в сладкой дреме, не услышав ухода служанки, которая заглянула в комнату, прикрыла наготу учителя теплым одеялом и тихо вышла из дома, улыбаясь полученному удовольствию от мужчины и поздравляя встречных сельчан с воскресением Христовым.

– Вот уж я разговелась, так разговелась, аж ноги ломит, – прости господи и ты, мой муженек, прости меня на своих небесах, ибо грешу я и каюсь, потому что грешу ради сыночка моего, а то что грех этот мне в радость, так это не моя вина, а учительская: этот разноглазый какую хочешь распалит для плотского удовольствия.

Взглянешь ему в разноцветные глаза и сразу любовная истома захлестывает всё тело, ударяет в голову сладкой болью от которой начинаешь стонать и вжимать его в себя до крайнего предела, – счастливо думала удовлетворенная женщина, направляясь домой к праздничному столу, на который и она выставит немалые угощения, как и велел ей учитель-сожитель.

Учитель, тем временем очнулся от дремы, встал, отдел халат, и прошел на кухню позавтракать: после любовных скачек с Ариной, он изрядно проголодался и нуждался в пополнении сил. Присев за стол рядом с ворчавшим самоваром, который Арина растопила перед своим уходом, Иван налил чаю и только принялся за расстегай с мясом, как послышались торопливые шаги, в дверь постучали и не успел Иван ответить, как в дом ворвалась Татьяна: именно ворвалась, потому что запыхалась от быстрой ходьбы. Глаза девушки смотрели прямо и решительно, как у человека, принявшего важное решение.

Иван встал ей навстречу, несколько смущаясь своего вида: в одном халате на голое тело и в шлепанцах. Не обращая внимания на обнаженность учителя, Татьяна подошла вплотную и тихо, но четко произнесла:

– Пришла похристосоваться с вами, пока другие не нагрянули. Христос воскресе, – и не ожидая ответа от Ивана, обняла его и поцеловала прямо в губы, что было не по обычаю и дозволялось лишь мужу с женой.

От этого поцелуя горячих девичьих губ у Ивана закружилась голова, он отстранился от девушки и в замешательстве предложил ей пройти в комнату:

– Проходите, Таня, в горницу, а я заварю свежего чаю и принесу вам: кухарку-то я отпустил домой и теперь хозяйничаю сам.

Девушка прошла в комнату, а учитель налив две чашки свежего чая, поставил их на поднос, добавил кулич, плюшек, вазочку с медом и понес угощение в горницу. Войдя в комнату, он остолбенел от увиденного. Татьяна, обнажившись донага, стояла перед ним совершенно голая во всей красоте девичьего тела.

Черные шелковистые волосы девушки ниспадали до пояса, оставляя открытыми чашечки грудей, призывно светившиеся в лучах солнца розовыми сосками. Ниже талии тело девушки раздавалось округлыми упругими бедрами, в центре которых манил мужской взгляд тёмный треугольник девичьего лона. Татьяна смотрела учителю прямо в глаза, немигающим взором, словно отрешившись от своего поступка. Поднос едва не выпал из рук учителя от увиденного. Он неловко поставил поднос на стол, чувствуя, как мужская плоть восстает навстречу обнаженной девушке.

– Что это вы удумали, Таня! – опомнившись, воскликнул Иван, немедленно оденьтесь, пока кто не вошел и не застал нас вместе в таком виде.

Но девушка смело подошла к учителю и прижалась к нему всем телом, ощущая через халат восставшее мужское естество.

– Возьми меня здесь и сейчас, Ваня, и пусть я подарю тебе на Пасху свою невинность, а дальше будет так, как тебе угодно, мой любимый, – прошептала девушка, прижимаясь дрожащим телом к мужчине и целую его в губы. Горячая волна желания ударила учителю в голову, и если бы не утренняя разгрузка похоти со служанкой на диване, он едва удержался бы от исполнения девичьего предложения. Но пересилив огонь желания, Иван отпрянул от девушки и учительским тоном, не терпящим возражения, громко приказал:

– Немедленно оденьтесь, Таня, а потом обсудим наше положение, – и выскочив за дверь, бросился в спальню, судорожно, одеваясь и моля бога, чтобы кто-нибудь случайно не вошел в дом и не застал этой сцены, что устроила ученица учителю: ведь никто не поверит, что девушка сделала это нарочно и не по учительской воле. Тогда стыда не оберешься и даже женитьба на этой Татьяне не смоет позора связи учителя с ученицей до брака.

Но в доме было тихо, и одевшись, Иван осторожно заглянул в комнату. Татьяна, одевшись, но с распущенными волосами, сидела на диване и беззвучно плакала в оскорблении чувств: если бы учитель знал, чего стоило девушке решиться на такой бездумный поступок, чтобы завлечь любимого мужчину своим девичьим естеством, он бы не отказался от предложенного ему и стал бы её мужем перед богом, а перед людьми они бы оправдывались вместе.

Иван, понимая, что своим отказом, он нанес смертельное оскорбление девушке, которое она будет помнить всю свою жизнь, не зная, что делать, присел рядом с Татьяной на диван, на котором совсем недавно занимался умиротворением страстной похоти со служанкой, вскрикивая от удовлетворения. Он погладил девушку по голове и на это его движение Татьяна зарыдала в голос и, прижавшись к груди мужчины, всхлипывая, выговорила: – Я тебя, Ванечка, сразу полюбила, когда увидела в нашем доме и взглянула в твои разноцветные глаза, но ты не обратил на меня внимания, вот я и решилась завлечь тебя своим телом. Бабы говорят, что ни один мужчина не устоит перед голой девушкой, но ты устоял и значит я тебе совсем безразлична, – закончила Таня свое объяснение в любви и зарыдала еще громче от своих разбившихся мечтаний соединиться с любимым человеком – пусть и во грехе.

– Нет, Танечка, ты мне не безразлична и часто снишься, иногда и таком виде, как только, что была, – расслабленно отвечал Иван, поглаживая девушку по плечу и вдыхая сенный аромат её волос. – Но не могу я сейчас жениться и завести семью: не достиг ещё мужской самостоятельности и независимости, чтобы и делом заниматься, и семью содержать.

Хочу доучиться и быть не простым учителем земской школы в глухом селе, а преподавать в гимназии или даже в университете в большом городе и не только учить, но и заниматься наукой. Иначе я не буду уважать сам себя, а когда человек находится в разладе сам с собою, то и близким к нему людям тоже становится плохо. Ты не знаешь, каких усилий мне стоило сдержать себя, когда увидел твой порыв отдаться мне. Нельзя только на плотской страсти строить отношения между мужчиной и женщиной: страсть проходит с годами и наступает пустота в отношениях – даже дети не смогут её заполнить, если не будет духовной связи между нами. Ты думаешь, что любишь меня, а это, может быть, молодость просит утехи, да ещё и весна страсти прибавляет.

Тебе, Таня, тоже учиться надо: ты способная девушка и вполне можешь выучиться в учительской семинарии на учительницу и будешь, как я учить детей. Я хочу через год поступать в учительский институт и может быть года через два, если наши чувства не изменятся, мы сможем быть вместе, но уже не просто в постели, а как друзья-соратники. А теперь, Таня, успокойся и иди домой: я к вечеру зайду к вам поздравить твоих отца и мать с Пасхой. Надеюсь, никто не узнает о том, что здесь случилось.

Таня постепенно успокоилась, перестала плакать, вытерла остатки слез и буквально через пару минут уже приняла свой спокойный прелестный вид, как ни в чем не бывало: правду говорят в народе, что девичьи слезы подобны майской грозе, которая налетит неожиданно и так же мгновенно исчезнет, оставив после себе посвежевший воздух и омытые дождем листву деревьев, траву и прозрачный воздух, напитанный ароматами весны.

Таня нехотя отстранилась от учителя, связала волосы в узел, который заколола шпильками, повязала яркий платок, в котором пришла, потом смущенно отвела глаза и тихо сказала: – Ваня, ты видел меня в полной наготе, и я все равно буду считать тебя своим мужчиной, как если бы ты владел мною. Если ты говорил правду, что я тебе снилась, то по первому твоему слову я готова прийти вновь сюда и делай со мною всё, на что ты не решился сегодня. Так и знай, мой любимый, – она подошла к учителю, чмокнула его в губы и, засмеявшись, выскочила из дома так же торопливо, как и вбежала сюда час назад или чуть меньше.

Иван, оставшись один, вновь подивился случившемуся, мысленно поблагодарил Арину, которая вовремя сняла его мужское томление – иначе не устоять ему перед прелестями гордой и решительной степнячки Татьяны, и, одев сюртук, пошел в село поздравлять знакомых со светлым праздником Пасхи, который едва не ввел его во второй грех плоти за день.

Ближе к вечеру, когда Иван зашел к старосте поздравить с Пасхой, Татьяна встретила гостя совершенно спокойно, как если бы видела его в этот день впервые и, как хозяйка, поцеловала учителя трижды в щеки, залившись, однако, нежным румянцем и потупив глаза, скрывая их блеск за пушистыми ресницами.

– Однако диковатая красота делает Таню лучшей девушкой на селе, – подумал Иван, вспоминая её прелестную наготу, открывшуюся ему утром.

В остальном, Светлая неделя прошла в веселии людей накануне весенней полевой страды: всем хотелось отдохнуть и повеселиться перед тяжелым крестьянским трудом в полях от весны и до поздней осени, когда подводятся итоги этого труда по запасам в амбарах и клетях, погребах и подполах, скотных дворах и свинарниках.

С того дня, всякий раз, когда Таня снилась Ивану во всей своей обнаженности или вспоминалась утром, после пробуждения, учитель понимал, что надо вести служанку Арину на диван, чтобы видения Татьяны во сне или поутру пропало на пару дней до очередного наплыва страстного желания девичьего тела.

Так, женщина Арина, удовлетворяя похоть учителя, помогала ему избавиться от плотского желания другой девушки Татьяны: иначе плоть учителя могла бы победить его разум, и он пошел бы под венец с желанной девушкой, забыв о намерениях учиться дальше, чтобы выйти в образованные и независимые люди.

В трудные минуты жизни, годы спустя, Иван частенько сожалел потом об отвергнутой любви этой девушки, которая, исполни он её желания, могла привести к спокойной человеческой жизни даже в выпавшую на их долю жизнь в эпоху перемен с лишениями и крутыми поворотами судьбы.

X

В начале мая ученики перестали посещать школу, занявшись в помощь родителям работами в поле и в огородах: добыча пропитания на будущее есть более важное занятие для крестьянских детей, чем добыча грамотности на уроках в школе – пропитание нужно всегда, а пригодится-ли грамотность во взрослой крестьянской жизни, это еще не факт.

Из уезда приехал школьный инспектор, что был у Ивана и зимой, вдвоем они аттестовали выпускников школы, которых Ивану с трудом удалось уговорить зайти в школу за свидетельством об её окончании:

– Зачем нам эта бумажка, – обижались ученики, – грамоте обучились и довольно, а бумажка, что школу закончили вовсе и ни к чему крестьянским детям.

Выдачей свидетельств школьные занятия Ивана закончились до осени, на селе ему делать было нечего, жить в одиночестве не хотелось и он решился уехать на всё лето к отцу в родное село, где ему будет не так одиноко, хотя без утех с Ариной будет трудновато укрощать мужские желания.

Получив причитающееся учительское жалованье, Иван расплатился с Ариной за все лето вперёд, наказав присматривать за домом и школой, что она охотно обещала сделать. Потом учитель собрал чемодан вещей в дорогу и пошел прощаться с сельчанами, с которыми сдружился за зиму.

Первым делом он навестил батюшку Кирилла, который занимался устройством свадьбы своей старшей дочери Даши: объявился –таки поповский сынок из соседнего уезда, что учился в семинарии и должен был непременно жениться, чтобы получить приход вместе с саном священника – поповская дочка в самый раз и сгодилась ему в жены. Отец Кирилл благословил Ивана в дорогу на родину и напутствовал словами:

– Хорошего вам отдыха, Иван Петрович, от мирских хлопот по обучению крестьянских отроков. Непременно возвращайтесь к осени: как раз моя следующая дочка Маша войдет в возраст и заневестится: может вы присмотритесь к ней, и возьмете заботу о дочери на себя – хватит вам одному-то жить при школе. Пора и семью заводить: лучше поповской дочки вам на селе жену не сыскать, помяните моё слово. На том и расстались.

После отца Кирилла учитель зашел к старосте, который случайно оказался дома. Тимофей Ильич тут же усадил гостя за стол, его жена соорудила обед, позвала дочек и прощание Ивана с семьей старосты превратилось в застолье, где староста, по случаю, махнул пару графинчиков водки, несмотря на зной, наступивший в этом году неожиданно рано, в середине мая, и стоял уже две недели без единой капли дождя с раскаленных небес, вызывая тревогу крестьян за будущий урожай зерновых.

Таня, открыто и доброжелательно глядя Ивану прямо в глаза, рассказала, что вскоре уедет тоже в Могилев к сродному брату отца и надеется устроиться в учительскую семинарию, если выдержит испытания.

– Должно пригодиться мне ваше, Иван Петрович, обучение, а если не поступлю, то вернусь сюда обратно и придется вам меня доучивать дальше, – лукаво улыбнулась девушка и зарделась румянцем, видимо вспомнив свой пасхальный визит к учителю. Иван, поняв её смущение, почти пожалел, что не овладел этой прелестницей в тот раз, расстроился от известия об отъезде Татьяны, но напутствовал девушку пожеланиями успехов в учебе: – Может вам, Таня, и не придется работать учительницей, но обретёте знания, поживёте в большом городе и тогда сами сможете выбрать себе судьбу и суженого по сердцу, а здесь вам пару, под стать вашей красоте и характеру вовек не сыскать, даже с фонарём средь бела дня. – Пошутил Иван, ощущая легкую грусть от полученного известия о скором отъезде Татьяны в город.

Дочери старосты вышли во двор, а Иван ещё посидел с Тимофеем Ильичем, попил чаю, попросил присматривать за школой, чтобы кто лихой не учинил зла селу и не спалил школу. Такое было в прошлом году в соседней волости: забулдыга устроился ночевать в пустой школе, когда учитель с семьей тоже уехали отдыхать, закурил цигарку, уснул и спалил школу дотла и себя сжег заживо, оставив село без школы. Староста обещал присмотреть и за школой, и за Ариной, чтобы не допускала запустения в доме при отсутствии учителя.

– Как вам Арина, впору пришлась, Иван Петрович? – вдруг спросил староста.– Если чем недовольны, то скажите, и я пришлю другую женщину: здесь много желающих найдется прислуживать учителю, кормиться при нем, да еще и деньгу получать хорошую за легкую работу. Арина-то вон расцвела вся за зиму спокойной жизни – прямо невестой выглядит: жаль у нас на вдовых женщинах жениться не принято, а то враз-бы такую кобылицу какой-нибудь добрый молодец охомутал и увел на свой двор.

Арину-то я спрашивал не раз о службе на вас, так она не нахвалится: учитель, мол, скромен, тих, без выкрутасов, не злобится понапрасну, ученики довольны и она довольна услужить вам и впредь. Иная жена о своем муже столько похвалы не скажет, как Арина говорит о вас, Иван Петрович. Повезло шибко этой женщине, коль так расхваливает своего хозяина, – закончил Тимофей Ильич разговор о служанке.

Иван вспомнил разом, как Арина стонет и бьётся под ним в женском удовольствии, кусает его в плечи, царапает грудь, заходясь в страсти и ответил старосте:

– Ариной я вполне доволен. Ведет хозяйство моё аккуратно, сама чистенькая и опрятная, претензий у меня к ней нет, пусть и далее служит мне экономкой по совести, а я её сыночка грамоте уже выучил и ещё подучу: на добро надо отвечать добром. На этом, простившись со старостой, Иван вышел из дома, столкнувшись в сумраке сеней с Татьяной, возвращавшейся со двора.

Неожиданно для себя, он обнял девушку и поцеловал в нежный изгиб шеи, где билась пульсом синенькая жилка. Таня вздрогнула от неожиданности, но тотчас прижалась всем телом к учителю и стала целовать его в губы и щеки, ощущая, как мужская плоть уперлась ей в бедро и вздрагивает, словно ищет путь к её лону. На крыльце послышались шаги, и Иван едва успел отстраниться от Татьяны, как в сени вошла её сестра Ольга. Иван торопливо простился с девушками и вышел со двора, намереваясь уехать сегодня же – иначе, чего доброго Таня придет к нему ночью и тогда не устоять учителю перед девичьими прелестями ученицы.

Время было три часа пополудни, и Иван вернулся в школу продолжать сборы в дорогу. Он собирал вещи, когда служанка вошла в спальню, смело подошла, сунула свою руку учителю в пах и нащупав возбужденную мужскую плоть, хрипловатым от желания голосом, выговорила:

– На посошок, Иван Петрович, не удовлетворите бедную женщину? Мне теперь без сладкого вашего колышка придется всё лето обходиться, так вбейте его в меня так, чтобы воспоминания услаждали одинокие дни бедной вдовы, – и Арина потянула учителя к заветному дивану. Желание к Татьяне перекинулось у него на Арину и добрый час Иван терзал служанку, которая несколько раз заходилась то стонами, то счастливым смехом, пока учитель, совершенно изнурившись, опустошенно не скатился с неё, замерев в неподвижности сладкой дремы.

Арина прикрыла наготу Ивана простыней, привела себя в порядок, придала лицу строгость и скорбь, присущие вдове и ушла домой, зная, что завтра с утра хозяин уедет в уезд, попутчиком к лавочнику, собравшемуся в город за товаром. К отъезду она намеревалась сготовить завтрак и собрать припасы в дорогу: кое-какую снедь она уже приготовила и оставила в леднике погреба. Тело женщины ныло сладостной истомой после мужских ласканий.

– Прямо как с цепи сорвался, Иван Петрович, – думала Арина, выходя их школы. – Хотел, наверное, насытиться, на всё лето, но так не бывает: такой сладостью не насытишься даже на пару дней и про запас не оставишь.

Хороший мне барин попался – жаль в мужья не может быть как простой крестьянин. Но и так ладно получается: и деньги платит за работу, и свою и мою страсть греховную удовлетворяет, – думала служанка, покидая школу, где в своей половине мирно спал учитель в изнеможении чувств после страстного соития со служанкой, которая в сонном забытьи представлялась ему юной и нагой девушкой Татьяной.