Людкина любовь

Людкина любовь
Стас Канин

Людка не хотела ничего в этой жизни, кроме любви. Она мечтала о ней, она верила в неё, и была уже совсем близко от своего счастья, но не учла одного – в этом мире, кроме любви и счастья есть ещё страх и безысходность, ложь и предательство. И она ищет выход из тупика, раздирая на куски своё сердце и душу.

Стас Канин

Людкина любовь

Прядь жирных волос, которая в обычное время прикрывала его лысину, раскачивалась из стороны в сторону в такт конвульсивных движений. Её кончик касался Людкиного лица, и она едва сдерживалась, чтобы не вырвать, так отвратительно это было, хуже чем смрадный запах, извергающийся изо рта человека, который нависал над ней и кисловатая вонь лохматых подмышек со сверкающими кристалликами соли, засохшими на кончиках каждой волосинки. На боль она уже не обращала внимания, нельзя сказать, что привыкла, просто перестала её чувствовать. Людка вообще ничего не чувствовала. Умерли чувства… Умерли в тот день, когда начался этот ад…

Глава первая

Вот оно, счастье – родители ушли на работу, и теперь можно, перед тем как бежать на пару, всласть покурить, не прятаться где-нибудь за гаражами, подальше от посторонних глаз, боясь вступить в раскисшие кучи дерьма, а неспешно насладиться любимым ароматом в спокойной обстановке. Люда прятала пачку сигарет на кухне за вентиляционной решёткой и была уверена, что мама её там никогда не найдёт и тайна продолжит оставаться тайной, ведь за пять лет родители так и не догадались, что их дочь курит. Для этого применялись все меры предосторожности – от зажимания сигареты между двумя спичками, чтобы кончики пальцев не становились коричневыми от табачного дыма, до жевания кусочка миндального ореха или зёрнышка кофе перед возвращением домой. Был среди девчонок, которые так же как и Люда скрывали свою страсть, негласный закон – не дымить друг на друга и ни в коем случае не курить в помещении, одежда и волосы предательски сохраняла запах, а отмазки, про мальчишек, которые накурили в коридоре уже воспринимались родителями с подозрением, особенно мамой. Её то Людка и боялась больше всего, ей казалось, что мир перевернётся если мать узнает, что она курит, боялась, что та проклянёт, перестанет её любить, а может быть и выгонит из дома. В непутёвой девичьей голове накопилось множество самых изощрённых наказаний, но больше всего страшила мамина нелюбовь.

Выйдя из ванной, Людка пододвинула к плите стул, запрыгнула на него, аккуратно поддела ногтем вентиляционную решётку, засунула руку почти по локоть и извлекла из глубины пыльную пачку "Стюардессы". Прошлёпав босыми ногами по горбатому линолеуму, подошла к окну, и открыв одну из створок, уселась голышом на подоконник. С улицы пахнуло привычной подвальной затхлостью, их квартира находилась на первом этаже и из разбитых окон мусорокамеры так пахло всегда. Да и стесняться было некого, окно выходило на задний двор и упиралось в кирпичную стену автопарка. Никто здесь никогда не ходил и уж тем более в окна не заглядывал. Но ощущение, что на её обнажённое тело пялятся сотни пар глаз, оставалось, и это возбуждало ещё больше, чем курение.

Людка чиркнула спичкой и сладостно прикрыв глаза, глубоко затянулась, так, что горячий дым обжёг лёгкие. Эта первая затяжка была сравнима с оргазмом, хотя никаких оргазмов она ещё никогда не испытывала, так, догадывалась, что должно быть приятно, но как именно, не знала. Девчонки, которым повезло испытать на себе таинство соития, рассказывали разное, но верилось им с трудом, уж слишком разнились описания. Поэтому единственным наслаждением для Людки была эта первая утренняя затяжка. Остальное когда-то должно было обязательно произойти, и она верила, что это будет гораздо приятнее чем выкуренная тайком от родителей сигарета.

Её мысли, как обычно, витали где-то далеко, поэтому она не услышала, как открылась входная дверь, не услышала шаги в коридоре, и скорее почувствовала всем телом обжигающий взгляд на себе. Она приоткрыла глаза и тут же вскочила на ноги, автоматически вышвырнув сигарету в окно. Секундное оцепенение прошло, Людка сжалась в комок, и стараясь прикрыться руками, рванулась к дери.

– Куда собралась?! – гаркнул отец, стоящий с выпученными глазами посреди кухни. Он сделал шаг назад, преградив дочери путь.

– Мне нужно одеться, пап, – чуть слышно произнесла Люда, – выпусти меня…, пожалуйста.

– Я что тебя голой никогда не видел? На что тут смотреть, – ответил он, блуждая взглядом во её дрожащему телу. – Я вот этими руками тебя мыл, пеленал, на горшок садил.

– Я прошу тебя…

– Не ной! – скомандовал отец. – Мать сегодня же узнает, что ты курила!

– Папочка, не надо, не говори ей ничего, – взмолилась дочь. – Умоляю. Я больше никогда не буду. Что хочешь для тебя сделаю. Только не говори маме ничего.

– Что хочу, говоришь…

– Да… Всё, всё, всё… По дому буду помогать, учёбу подтяну, стипендию буду тебе отдавать…

– Да насрать мне на твою учёбу, – он взял Люду за плечи и прижал к себе. – У меня другое желание… Пойдём…

– Можно я оденусь?

– Зачем? Как раз одеваться и не нужно. Садись, – он толкнул её, и Люда отлетела к дивану.

Отец достал из серванта два хрустальных фужера из маминого неприкосновенного сервиза и бутылку "Столичной". Сел рядом, и до краёв наполнил бокалы водкой.

– Выпей.

– Не хочу, – ещё крепче прижав колени к груди, ответила дочь.

– Пей, сказал, а то матери всё расскажу про курево!

Люда обхватила бокал дрожащими руками, при этом разлив на себя почти треть.

– Вот дура неуклюжая, сколько добра перевела. Попробуй ещё хоть каплю разлить!

Отец властным движением подвинул её руки ко рту. Люда с надеждой взглянула в его глаза, но ничего кроме равнодушного холода в них не увидела. Водка обожгла горло, дыхание перехватило, захотелось выплюнуть то, что осталось во рту прямо в бокал.

– До дна! – приказал отец, и дочь послушалась.

Уже через пару минут всё вокруг утратило чёткость, в ушах загудело, было полное ощущение, что её тело наполнилось мягкой ватой, а на лице, вместо гримасы ужаса, возникла вдруг дурацкая ухмылочка. Руки, утратив возможность сопротивляться, разжались и обмякшее тело сползло по спинке дивана, открыв взору отца все свои прелести.

– Вот видишь как всё просто, – довольный собой произнёс отец, он залпом выпил свой бокал и начал торопливо снимать с себя одежду. Вдруг, что-то вспомнил и запутавшись в трусах, попрыгал на одной ноге к входной двери, вставив ключ в замок, чтобы невозможно было открыть снаружи.

Люда не могла понять, что с ней происходит, она видела перед собой искажённое гримасой наслаждения лицо отца и при каждом его приближение ощущала боль, где-то внизу… И ещё эта мерзкая прядь волос, которая то и дело касалась её губ…

– Что это за пятно на диване? – спросила мама, раскладывая его перед сном.

Люда, только-только пришедшая в себя, украдкой взглянула на отца, а тот поднёс два пальца к губам, намекая на угрозу всё рассказать про курение.

– Это я случайно сок разлила. Мам, прости, я отчищу.

– Ладно, давай уже завтра. Какая же ты у меня рукожопая, – сокрушённо произнесла мать, поскоблив ногтем пятно. – Странный какой-то сок, хрен отчиститься.

Людка всю ночь пролежала неподвижно, ни на секунду не сомкнув глаз, вслушиваясь сначала в напряжённый шёпот родителей, а потом в ритмичный скрежет дивана и кряхтение мамы, изображающей страсть. Давно уже такого не было…

Почему-то все обитатели этой однокомнатной квартирки были уверены, что замусоленная занавеска, отделяющая детский мир от взрослого, способна была что-то скрыть. Пока Людка была маленькой, не было никаких проблем, но с годами жизнь в общем пространстве стала невыносимой для всех. Поэтому, или может быть из-за чего-то другого, но вот уже почти восемь лет как из-за занавески по ночам доносился лишь отцовский храп.

В шесть утра зазвенел будильник, и дом наполнился новыми звуками: зашаркали по полу тапочки, с булькающим грохотом опустошился сливной бочок в туалете, на кухне звякнула посуда и через минуту запахло яичницей с жареной колбасой, тут же засвистел чайник… и вот, наконец, хлопнула входная дверь… В квартире наступила мёртвая тишина… Люда боялась пошевельнуться, думая, что отец никуда не ушёл, притаился где-то в коридоре за шкафом и ждёт пока она выйдет из своего укрытия. Но время шло, а ничего не происходило. Она осторожно, чтобы не скрипнуть кроватью, спустила ноги на пол, нащупав тапки и отодвинула занавеску, осмотрелась. Никого… Дальше она действовала по чёткому плану, продуманному ночью, сваливая в чемодан только самое необходимое. Доев остатки яичницы, Люда вытащила из тайника сигареты, и сдув с пачки пыль, спрятала их в карман. Чемодан оказался не таким уж и тяжёлым, она поставила его на подоконник, рядом с этюдником и распахнув окно, спрыгнула на землю.

Её тень мелькнула за углом, и в то же мгновение из окна выглянул отец, озабоченно зыркнул по сторонам и с грохотом захлопнул створки. А вот теперь нужно было поторопиться. Люда, взобравшись на доминошный стол, перебросила чемодан через кирпичную стену автопарка, после чего перелезла сама, немного испачкалась, но к счастью, ничего из одежды не порвала, и главное, не разбила этюдник.

Отец долго метался по двору, расспрашивая соседей, не видел ли кто Людку, но увы, побег дочери остался незамеченным. Это не сулило ему ничего хорошего, тем более он снова опоздал, ворвавшись в кабинет декана, и дама вместо ответа на вопрос встревоженного отца, положила перед ним на стол заявление с просьбой предоставить Людмиле Брылёвой академический отпуск по семейным обстоятельствам.

– Я уж не знаю, Фёдор Иванович, что там у вас в семье случилось, – с укоризной произнесла она, – но это явно мешает девочке учиться. Решите проблемы сами и поговорите с дочерью. Я готова вернуть её к занятиям в любой момент. У неё талант. Мало кто из наших первокурсников так хорошо рисует.

– Ну вы прям окрылили меня, Октябрина Владимировна, – с нескрываемым ехидством ответил тот. – Осталось только найти то место, где я смогу поговорить с этой засранкой.

– К сожалению, ничем больше не могу вам помочь.

Вечером, вернувшись с работы, Людкина мама застала мужа спящим в кресле, рядом с ним на полу валялась пустая бутылка водки и трёхлитровая банка с помидорами, рассол из которой вытек прямо на ковёр. В довершение картины, в квартире было не продохнуть от перегара, и что самое удивительное, дочь не сидела в своём углу и лист ватмана, приколотый кнопками к её мольберту, был чист. На кухне и в ванной Люды тоже не было, не было и её кроссовок. Мама с опаской открыла дверцы шифоньера и отшатнулась – полка дочери была пуста.

– Вставай, придурок! – крикнула она, со всей силы толкнув мужа в плечо.

– Чё надо? – буркнул тот, приоткрыв глаза.

– Где Люда!?

– Откуда я знаю… Когда пришёл, её не было.

– Нажрался зачем?