Умирая, Бог завещал мне Землю

Манкин бегал из комнаты в комнату, громко разговаривая по телефону, чаще всего слышались слова «крысятничество», «ложь» и «измена». Манкин уж лет двадцать как был художественным руководителем рок-группы «Небесная терраса», исполнявшей песни на его стихи, получался такой религиозно-духовный рок. У них были поклонники и хиты, пусть не мирового масштаба, но вполне на уровне, чтобы чувствовать себя при деле в этом полоумном мире.

– Иуда, предатель, – увидев Петю, сказал Манкин.

– Кто? – попятился Петя.

– Да кто же еще, наш звездный вокалист! Артист наш!

– А, Митька. Ушел в запой и не вернулся?

– Я к нему как к родному! Как к брату, как к сыну! А он!

Манкин был на взводе и явно хотел все разъяснить. Судя по блеску глаз и запаху коньяка – дело серьезное.

– Пойдем на кухню, – схватил Петю за рукав Манкин.

– Пить не буду, у меня завтра важный день, съемки. Шоу-бизнес, сам понимаешь.

Манкин заскрипел зубами. Комплекции он был боксера легкого веса, роста невысокого, но в гневе становился неистовым и беспощадным. Прямо один из черных гусаров – этих ребят он уважал. Мог среди ночи включить гимн гусаров в исполнении хора Валаамского монастыря и громко и сурово подпевать: «Не стоят, а храпят кони вороные! Не ржавеют, а горят сабельки кривые! Я из гроба приду! Стану мертвым в ваш строй, где бессмертным стоял я, бывало!»

– Просто посижу с тобой, – согласился Петя.

На кухне он налил себе чаю, Манкин коньяк.

– Я к нему как к сыну, как к брату, – погнал по кругу Манкин. – Иуда!

– Перестань. Нормальный Митька человек. Даже симпатичный. Я же его знаю.

– Вот в этой симпатичности все дело. Харизмой берет. Все внимание к группе и нашу популярность приписывает исключительно себе. Выходит, он даже не понимает, о чем поет!

– Как это?

– Да вот так, все слова мимо сердца. А теперь он решил свой проект организовать, где мои песни собирается исполнять.

– И ты из-за этого на него взъелся?

– Да мы недавно поймали его за руку. Воровал деньги из общей кассы с концерта! Мы ему: как же так, брат?

– А Митя?

– Простите, говорит, бес попутал.

– Так у него сейчас семья, ребенок родился, можно понять. Ну, взял чуть больше, не из чужого же кармана.

– Понять можно. Но он предал нашу дружбу. И доверие. А всякий предающий и оскорбляющий любовь и дружбу, предает и оскорбляет Бога! Отрекается от него. И попадает под власть дьявола.

– Ну, это уже перебор. Митя творческий человек, стало вам тесно в одном коллективе, разойдитесь миром. Он ведь добряк по сути… как ребенок.

– Это он кажется таким. Это маска! А между «казаться» и «быть» лежит пропасть, которую можно перейти лишь с божьей помощью. Понимаешь?!

– Фуф, – выдохнул Петя.

Тут пришел четвертый сожитель. Павел, человек умный, терпеливый и неконфликтный, снимал на видеокамеру деловую житуху больших людей при власти, имел с них деньги и мечтал однажды послать все это подальше и написать книгу.

– Чего у вас тут? – спросил он, устало выгружая продукты из сумки.

– Наш обнаглевший до беспредела артист, иссохший от зависти, пытается не просто присвоить мои песни, а украсть у меня душу! – воскликнул Манкин, но видя, как поморщился Паша, негромко пояснил: – Я давно заметил, как Митрофан перенял у меня не только мимику, жесты, манеру говорить и вести себя, но и образ моих мыслей. Надо это понимать, иначе непонятно вообще, что происходит.

– Ладно, я спать, рано вставать, спокойной ночи, – попрощался Петя, чувствуя, что не может принять чью-либо сторону.

Еще некоторое время он слышал, как Паша разогревает себе ужин, а Манкин цитирует святых отцов:

– Чадо мое, будь осторожен с театром, который называется миром, ибо оборванцы и обыватели на его сцене одеваются в одежды царей и владык. Некоторые кажутся таковыми истинно и обманывают воображение зрителей. Когда же представление заканчивается, маски снимаются, и тогда все являются такими, какие есть на самом деле!.. От Суда Божьего не уйдет никто!

Манкин любил поговорить на религиозные темы с Павлом, он когда-то учился в Барнауле на факультете теологии и слушал с интересом и пониманием.

Утром Петя приехал в студию. Костюмеры долго подбирали наряд. Вчера на съемках в квартире, когда он появлялся в камере слежения, его внешний вид особо не волновал. А тут тщательно зачесали волосы назад, примеряли очки в разной оправе, пока не получился злодей низкой пробы. Увидь Петя себя на улице, так бы и плюнул вслед.

– Отлично, – сказал ему режиссер, – пару раз можешь чего-нибудь отчебучить.

– Чего отчебучить?

– Крикни чего-нибудь о своей невиновности, ну на мента этого, одноклассника твоего, наедь.

– Сделаем.

– Верю в тебя.

Слушание дела проходило бойко. Судья набрасывала вопросы, наседал обвинитель, адвокат флегматично отбрыкивался, тупила Марья Петровна, девица кокетничала. Наконец и Петя решил выкобениться, когда одноклассник стал отгружать в его адрес нелестные эпитеты, упирая, что Петя врун и подонок с детства. Петя нервно вскочил и прокричал:

– Да это он так говорит, потому что Ленка на выпускном меня выбрала! Он со школы мне завидует! И что я был любимый ученик – это тоже его всегда подбешивало! Это он все подстроил! Точно!

А когда вина была доказана и объявили приговор, Петя забился в истерике и прокричал:

– Нет! Этого не может быть! За что?! Я невиновен! Марья Петровна, не погубите! Марья Петровна! Родная! Это же я – ваш любимый ученик!

Адвокат пожал плечами. Марья Петровна выпучила глаза. Судья в черной мантии удовлетворенно, как опившийся крови вампир, кивнула и, откинувшись в кресле, прикрыла глаза. На Петю опять надели наручники.

Публика расходилась довольная, поглядывая на него, как на маньяка.

– Молодцом, – похвалил режиссер. – Вон у той женщины получите гонорар.

– А есть еще такая работенка? – спросил Петя.

– Нет. Теперь вам полгода светиться на экране нельзя. И не пытайтесь, вы в базе данных.

Петя перебросился еще парой фраз с режиссером, и они разошлись довольные друг другом. У проходной поджидала непутевая Ленка.

– Ты куда теперь? – спросила она по-свойски, будто и правда отучилась с Петей десять лет в одном классе.