Эстетика бродяг

? Ну что, друзья, до встречи. Сейчас доползу до полки и вырублюсь, – Кобзарь пожал нам руки и исчез, словно его и не было.

Стёпа посмотрел на меня уставшими глазами, один был совсем не живой.

? Ты стиральные машинки подключать собираешься? – спросил он. – На завтра есть три заказа. Один могу тебе отдать.

? Инструменты ищу. К тебе можно переночевать?

? Нет. Печалька. С женой сегодня поругались, я на работу не вышел, денег нет, в холодильнике пусто. Хорошо от тещи посылка пришла, сало и варенье точно есть. Куда поедешь?

? В Алтуфьево, к Сатиновым.

? С утра звони, если надумаешь подключать.

Дни радости и печали нанизаны на жизнь, как бусины на нитку. Впрочем, это все по-человечески условно. Наше дурное восприятие жизни зависит только от того, что запрятано глубоко внутри нас. Это глубже всего остального, что-то такое, что боится солнца и радости, оно задыхается и боится простора. Оно твердое, как первый камень земли. Это мрачное «нет» жизни, эликсир смерти, корень тьмы. Таким был крик Земли под первыми лучами солнца. Это то, чем пользуются мертвецы, извлекая это из нашего нутра, как доказательство своей истины.

Утром трясущимися руками я набирал номер зеркальщика Лёвы, он обещал одолжить инструменты. То ли я набрал не те цифры, но после треска в телефоны я услышал чужие голоса:

? Что теперь? ? спросила женщина.

? Все складывается как нам надо, ? ответил мужчина, ? он паникует. Значит, скоро будет у нас, больше ему деваться некуда.

? Он сам это понимает?

? Да. Можно и не следить за ним.

Явно говорили обо мне.

? Мертвецы! – воскликнул я,

Голоса в трубке исчезли.

? Ты чего? – выглянула из кухни Таня Сатинова.

? Мне мерещится или я, и правда, на крючке, ? сказал я.

? Бросал бы пить, – посерьезнела Таня. – Мы тебя, конечно, любим. Но у всего есть предел.

Я ещё раз набрал нужный номер, Лёва не ответил.

? Что собираешься делать? – спросила Таня, накормив завтраком.

? Пойду на поклон к мертвецам.

? Это что значит?

? Это значит, надежда растаяла, как прошлогодний снег.

Чтобы мертвецы сильно не мучили, нужен был посредник. Глыба среди живых и мертвых. Я позвонил Гаррику. Он был матерый буддист, пару лет прожил в монастыре Непала, не пил, не курил и уже достиг бы уровня Миларепы, если бы не слабость на женщин. Он-то и увел Ракету с той лекции, после которой я уехал в Уймонскую долину строить ковчег. Теперь Гаррик жил в столице, занимался разными делишками и подкидывал работенку нуждавшимся землякам. Это он нанял наркокурьера Тараса на разовую халтуру разрушать стены. Только я заикнулся о работе, как он сразу назвал адрес, куда подъехать.

У нужной двери на улице Кедрова стояли Гаррик и худощавый мужчина лет пятидесяти с выправкой военного.

? Нам сейчас требуется персонал, ? громко говорил он Гаррику. ? С сегодняшнего дня будем набирать.

? Что нужно делать? ? сходу спросил я.

Гаррик показал военному знаками, что я тот самый, о ком он недавно говорил.

? Продавать лес, ? ответил военный.

? Это мне знакомо. Продавали. В какой должности?

? Можешь быть, кем пожелаешь, грузчиком, кладовщиком или даже менеджером. Смотря, на что потянешь. Твое последнее место работы?

? Торговал медом, подключал стиральные машинки, ? доложил я, решив умолчать о куклах.

? Представляешь примерно систему учета?

? Безусловно.

? Тогда мы тебя берем, ? сказал военный.

На следующий день приговор привели в исполнение. Работа напоминала каторгу. За забором с колючей проволокой, в холодном ангаре, в валенках, шапке ушанке и ватнике я походил на заключенного. Нужно было складировать доски. Я ходил между ними и ощущал на душе груз дерьма. Казалось, туда посрали тысячи немытых бродяг. Почему? Я заступил на вахту к мертвецам.

До вечера я бродил между досок и думал, что именно из них мне сколотят гроб. Я попал на эту сторону бетонного забора, обнесенного колючей проволокой, а новая жизнь осталось на другой. Однажды выбрав верный путь, хотя бы раз да свалишься обратно в волчью яму.

Узнав, что я без жилья, меня поселили в недостроенной сауне, находившейся при складе на огороженной территории. В эту пору друг Сатиновых уезжал работать в Америку и не знал, куда скинуть остающееся барахло из квартиры. Моя сауна пришлась кстати, я обставил её полки домашней утварью и застелил постелью. Печь накрыл скатертью. В итоге получилось что-то наподобие кукольного домика для Гулливера. Это и впрямь выглядело забавно. Уют портили только крысы, бегавшие внутри стен. Они почуяли жилой дух и искали лазейку.

Ранний подъем. Я вылезал сразу из пижамы в робу и начинал работу – сортировать редкие породы красного дерева. Хорошо хоть не надо было спускаться в метро, проходить через турникет и погружаться в подземное царство мертвецов.

? Живые люди передвигаются по земле, а мертвецы под ней, ? говорил я, всякий раз спускаясь вниз.

Теперь по выходным я прогуливался пешком от своего барака с сауной на улице Красной Сосны до ВВЦ.

В первую же субботу колоссы с серпом и молотом указали на подъезд, из которого вышла Таня. Её я знал немного – приятельница Джонни, искусствовед. Жила в Барнауле, переехала в Москву. На кого поработали её родители, чтобы купить квартиру на проспекте Мира? После нашей случайной встречи у монумента «Рабочий и колхозница», стоявшего под окнами её дома, Таня стала зазывать меня на чай.

Таня жила с типом по кличке Воробей. Странная парочка. Они тоже сходили с ума от будущего. Таня по чуть-чуть, а Воробей уже был законченным психом. Но это не страшно. Состояние психа присуще всем, кто видит границу между живыми и мертвыми и чувствует, что отравленный мир дожевывает последнюю, приправленную смертью пищу. Близок момент, когда всё изменится и повернется вспять, снося привычное и мертвое. А пока психам надлежало висеть на крестах из кипариса, певги и кедра, сколоченных бесноватыми кровоядцами.

Мы сидели на кухне. Воробей показывал, как в его присутствии часы теряют ориентиры, и стрелки болтаются в стороны, как пьяные. Сначала я подумал, что он издевается надо мной. Мало ли, какие часы у него на руке. Но я засвидетельствовал на его запястье десяток разных часовых механизмов, перевиравших время.

«Черт подери, да это не парень, а просто черная дыра какая-то», ? подумал я, понимая, что он никого не обманывал, и поток времени сбивается об него, как река о каменный порог. И спросил:

? Что ты чувствуешь, Воробей?

? В каком смысле?

? Как тебе живется в этой шкуре?

? Хорошо живется. У меня нет никакой шкуры.