Шкура неубитого

– Да, выдался денек… Все стараются затащить меня в столицу. Сговорились вы что ли?

– Сговорились? – недоумевала она. – С кем?

– Это не важно, Полина. Но… Я не поеду с тобой.

– Как, не поедете? Почему?

– Мне нельзя возвращаться в Петербург, понимаешь? Нельзя. Я стараюсь держаться подальше этого города и всего, что с ним связано. Если я вернусь туда, – он запнулся и поспешно оборвал фразу, – может случиться что-нибудь ужасное.

– Но если вы не поедете, то случится нечто еще более ужасное! – вскрикнула она, тяжело опустилась на стул и сказала потухшим голосом:

– Мой жених умрет.

– Жених? – переспросил сыщик.

– Вас удивляет, что кто-то согласился взять меня в жены?

– Полина, я совсем не то имел в виду. Просто годы пролетели незаметно. Так странно думать, что ты уже невеста…

– Будто вы много думали обо мне все эти годы! – вздохнула девушка. – Нет, вы не верите, что судьба сиротки может сложиться наилучшим образом. Но я теперь тоже в этом сомневаюсь, хотя неделю назад готовилась к свадьбе и была самой счастливой девушкой на белом свете, – она вздохнула еще горше. – Вы, наверное, не помните, а может, и не знаете, но когда умерла маменька, нас пристроили в сиротский приют. Один добрый человек, Аркадий Иванович. Он в Америку уехал… Жили хорошо, никто нас не обижал. Кормили вкусно, учили понемногу. А как сравнялось мне восемнадцать лет, выяснилось, что у нас еще и капитал имеется – по полторы тысячи рублей на каждого. Все тот же благодетель положил, не поскупился. На эти деньги я наняла квартиру, забрала брата и сестру к себе. Открыла артель – книжки издаю. Но я об этом уже говорила. А зимой на катке в Юсуповском саду я встретила молодого офицера и недавно он посватался…

– Узнал про капитал и сразу посватался? – уточнил Мармеладов.

– Что вы! Он до сих пор об этих деньгах не знает ничего, – чистосердечно, и как-то сама запутавшись, призналась Полина. – К тому же Александр из богатой семьи, для него мои капиталы просто смех. Недавно он певице из кафе-шантана пять тысяч рублей отдал без всякого сожаления.

– Похвальный жених! В ожидании свадьбы развлекается с шансонетками, – присвистнул сыщик. – Да еще и тебе об этом докладывает?!

– Нет, это не то! – вспыхнула девушка, вскакивая со стула. – Как вы могли вообразить такое?!

– Ты же сама сказала: отдал кучу денег девице из кафе-шантана. Разве не очевидно…

– А вот и нет! Александр просто пытался спасти бедняжку. Ах, если бы вы знали! Ее держат в том кафе насильно, на положении рабыни. Семья певицы задолжала десять тысяч нечистоплотному дельцу. Этот негодяй обманул их и подсунул фальшивые банковские билеты, но вексель за подписью отца несчастной девушки успел выкупить антрепренер, и заставляет каждый вечер исполнять куплеты, – она запнулась и покраснела. – Омерзительно фривольные куплеты. Я сама не слышала, но Александр, когда говорил об этом, покраснел… В его положении нельзя выглядеть излишне скромным и чувствительным. Армия не терпит сантиментов. Поэтому он и ходит по кабакам с полковыми кутилами, хохочет над всякими пошлостями, и вынужден даже пить водку! Но поверьте, он знает меру и никогда не напивается до бесчувствия. Простите, это лишние подробности. На чем я остановилась?

– Куплеты, – подсказал Мармеладов.

– Верно, куплеты… Страдалица вынуждена петь эту пошлость каждый вечер на публике, раздетая до белья. Жалования ей не платят, все деньги забирают в счет уплаты отцовского долга. Это ужасно! С таким кристально-чистым сопрано пристало в опере блистать… Мог ли благородный человек оставаться глухим к такому горю?! Александр, услышав ее историю, пообещал свернуть шею бездушному рабовладельцу. Но певица вздохнула – вексель-то никуда не денется.

– Можно прогнать мерзавца, – согласился сыщик, – но завтра появится новый кредитор и заставит отрабатывать оставшийся долг.

– Именно это она и объяснила. Тогда Александр предложил выкупить вексель и порвать его на мелкие кусочки. Певица испугалась, что он потребует взамен чего-то более фривольного, чем куплеты, – щеки Полины вновь запылали, – но мой жених уверил, что ничего подобного не случится. Показал фотопортрет с невестой… Мы, знаете, недавно ходили в ателье, Александр носит эту карточку у сердца… Втайне от остальных офицеров.

– Чтобы не выглядеть рохлей в их глазах, – хмыкнул Мармеладов. – Это я уже уяснил. Но что за опасность грозит жениху?

Она окончательно смутилась.

– Дослушайте, и все поймете. Александр поведал мне об этой встрече и сказал, что отнесет деньги певице при первой же возможности, поскольку не может поступить иначе. Я горячо поддержала его намерения.

– И что же, ты совсем не ревнуешь своего жениха?

– Могу ли я ревновать? Он святой! Много вы знаете людей, которые бескорыстно отдадут пять тысяч рублей, чтобы выручить из беды случайно встреченную девушку? На это способны люди с сердцем из чистого золота. А для меня его поступок дороже всего на свете! Вы ведь понимаете почему? Вы понимаете! Кто же сумеет понять, как не вы?!

Тоненькие, как спички, руки обхватили сыщика, голова склонилась к его плечу, и девушка тихо заплакала, прижимаясь лицом к нему все крепче и крепче. Он не сделал движения, чтобы обнять Полину, не стал нашептывать утешительные банальности, не провел рукой по ее волосам, выбившимся из-под съехавшей на бок шляпки. Просто стоял неподвижно, как скала в бушующем море, и лишь пламенеющие глаза выдавали ту бурю, что разыгралась у него в душе.

Спустя пять минут девушка успокоилась, вытерла слезы и заговорила.

– Простите… Я не хотела, но… Не важно… Через два дня Александр исчез. Без всякого предупреждения.

– Он офицер. Может быть, спешно отбыл на фронт?

– Его полк по-прежнему в городе. Я ходила на квартиру к жениху, но выяснила немного. Говорят, он черкнул небольшую записку, вложил в конверт, куда-то с ним ушел и уже не возвращался. Но это письмо он послал не мне! Во всяком случае, я ничего не получила, – она всхлипнула, но на этот раз удержала слезы. – Первое время я не обращалась в полицию, и к эскадронному начальству тоже. Боялась навредить жениху. Ведь идет война и если выяснится, что Александр по непонятным причинам оставил службу, его сочтут дезертиром, а это трибунал и смертный приговор. Выждала еще три дня, потом отчаялась и пошла в участок. Надо мной посмеялись. Сказали, что если у молодого офицера в руках окажутся пять тысяч рублей и певичка, то он вернется, только прокутив с ней все до копейки. Пристав посоветовал: “Сама поищи у шансонетки под юбками”. Это было так мерзко, что я…

– Надо было сходить к певице и задать прямой вопрос, – перебил сыщик, предчувствуя новые рыдания.

– Но я не знаю, как ее зовут! – с надрывом крикнула Полина и тут же зажала рот ладонью, испугавшись, что их кто-нибудь услышит. – Александр упомянул, что девица примерно моих лет, она брюнетка и чуть-чуть картавит.

– Не густо. А кафе-шантанов в столице полсотни наберется.

– Больше, гораздо больше. Но я бы обежала их все, по очереди, однако в такие места приличным девушкам входа нет. Меня попросту не пустили в два или три заведения… Потому я и поспешила к вам, Родион Романович, – она и вправду бросилась к нему, вцепилась в лацканы пиджака и умоляюще заглянула в глаза. – До столицы дошла молва, что вы довольно успешно занимаетесь сыском. Заклинаю, помогите! Больше надеяться не на кого.

Девушка попыталась встать перед ним на колени, но Мармеладов успел подхватить ее.

– Ну, зачем ты, Полечка! Разумеется, я помогу. Приложу все усилия, хотя для поисков одного имени маловато… Александров в России много, один даже на троне сидит.

– Ах да, я не назвала вам фамилии жениха, – стушевалась Полина. – Поручик гвардейской кавалерии Изместьев.

– Красивая фамилия будет у тебя после свадьбы, – улыбнулся Мармеладов и поцеловал девушку в лоб. – Запомни, в дни великих тревог важно не терять головы. И, вообще, ничего не терять, – сыщик поднял оброненную тетрадь в коленкоровом переплете и посмотрел на часы с кукушкой, висевшие на стене. – Мне нужно закончить дела в редакции, отправить пару телеграмм, собрать дорожный саквояж… Стало быть на вокзал я приеду часа через три. Как раз успеем сесть на курьерский поезд.

III

Мармеладов вышел на перрон и зябко поежился. Недавно прошел дождь. Солнечные лучи пробивались сквозь прорехи сизых туч, тщетно пытаясь высушить этот вечно промокший город. За десять лет на столицу изверглись три тысячи ливней, но даже им не удалось отмыть с улиц и домов въевшуюся копоть нищеты.

Петербург засел глубоко в его памяти черной занозой, размером, пожалуй, с Адмиралтейскую иглу. Занозу уже не вынуть, не выбросить из головы, сколько ни пытайся. В Москве еще получалось ненадолго ускользать от этой изощренной пытки, но сейчас игла раскалилась и жгла нестерпимо. Каждый шаг давался тяжело, будто ноги снова заковали в кандалы. Вместо птичьего щебета сыщик слышал голоса – злобные, пропитые, вкрадчивые. Они напоминали о давно изжитом чувстве вины, о той непосильной ноше, что прежде давила на плечи, заставляя сутулиться и прятать глаза от прохожих. Он и теперь согнулся, не в силах поднять голову, переполненную тяжелыми мыслями. Все вокруг казалось исковерканным и безнадежно больным, величественные дворцы, приветливые люди и гарцующие лошади, отражались в темном омуте воспоминаний как уродливые кособокие призраки.

Призраки прошлого…

Полина выпорхнула из вагона и крепко сжала его руку, рассеивая наваждение.

– Слава Богу, мы добрались!

Проводник вынес саквояжи, отдал носильщику и замер с протянутой рукой в истрепанной перчатке. Мармеладов достал из кармана серебряный рубль.

– Доброго дня, ваш-ство! – улыбка железнодорожника засияла гораздо ярче унылого петербургского солнца.

– Какая расточительность! – шепнула Полина. – Вы отдали целый рубль?

– У проводника работа тяжелая, – бесцветным голосом заговорил сыщик. – Вагон в чистоте держать. За кипятком на каждой станции бегать и подавать чай капризным барышням. Открывать и закрывать оконца по первому требованию. Уверен, эти порыжевшие перчатки скрывают изрядные мозоли… К тому же у него двое малых детей и жена серьезно больна.

– Вам-то откуда известно? Разве вы знакомы с этим человеком?