Шкура неубитого

– Я всю дорогу присматривался к его мундиру. Видите, на спине черные отпечатки ладошек? Одни повыше хлястика, другие гораздо ниже. Сыновья обнимали отца перед дорогой, вот и запачкали ненароком. А он за всю поездку так и не снял мундир, чтобы почистить – вечные хлопоты и суета.

– Ладно, про детей вы угадали, – согласилась девушка. – Но почему решили, что это непременно сыновья, а не дочки?

– Я не угадываю. Я изучаю фрагменты головоломки, а потом складываю их то так, то эдак, пока картинка не соберется полностью, – пояснил Мармеладов. – Отпечатки на мундире – это угольная пыль. Проводник живет бедно, потому пристроил своих детей помогать кочегарам, грузить уголь на паровозы во время стоянок. Это тяжкая работа, не для девочек. Зато мальчишки всегда на вокзале, вот и провожают отца.

Полина обернулась и чуть не упала, запнувшись о кованый сундук, оставленный посреди перрона.

– Ах ты ж… Понабросали! – возмутилась она, но мигом позабыла о досадной неприятности и задала сыщику новый вопрос. – Про больную жену как узнали?

– У проводника правый карман набит цитрусовой кожурой. Он лимон чистит, режет кольцами, чтобы пассажирам к чаю подать. А кожуру в карман собирает, чтоб дома отвар сделать. Добавит туда мед, вот и готово средство от кашля. Сам он по виду здоров, дети трудятся – тоже не хворые. Остается кто? Жена. Хотя, если кашель мучает ее в начале сентября, то это вряд ли простуда. Скорее чахотка, стало быть, уже ни отвар, ни доктор не спасут. Но на этот рубль проводник купит жене теплый платок из козьего пуха, да детишкам по прянику.

– Или пропьет от жизни такой, беспросветной, – вздохнула Полина.

– Не думаю. Он на все семь вагонов единственный из проводников, от которого поутру не пахнет водкой. Чего ты взъелась на меня за этот рубль? Я же не пять тысяч ему отдал, в самом деле.

Она залилась краской и отстала на два шага. Некоторое время шла по перрону не показывая виду, что знакома с Мармеладовым, но у самого входа в вокзал догнала сыщика и взяла за руку.

– Простите мою вспыльчивость. Рассердила категоричность ваших суждений, не люблю тех, кто строит из себя всезнайку, – Полина скорчила смешную гримасу. – Зато я убедилась, что вы настоящая ищейка! С таким чутьем нетрудно будет разыскать Александра.

– Для начала нужно напасть на след певички.

– Но как? Вы же не планируете обходить все эти вульгарные кафе…

– На это уйдет не меньше недели, а времени и так уже потеряно достаточно, – перебил сыщик. – К тому же в грязных кабаках, среди смрада, дешевого парфюма и табачного дыма, ищейке трудно взять след. Там ищейка бесполезна. Нужно нечто иное… Известно ли тебе, Полечка, как французы собирают трюфели? Они берут поросенка перигорской породы, который охоч до этого лакомства, и запускают в лес после дождя, когда грязи побольше. Сами просто крадутся следом, ждут, пока свиненок выкопает гриб из сырой земли, бьют по запачканному пятачку, отбирают деликатес и продают гурманам втридорога. Мы будем действовать также. Для того чтобы найти конкретную певицу в Петербурге, нам пригодится помощь специалиста по поиску шансонеток и иных талантов подобного рода.

– Лучшего специалиста?

– Напротив, худшего. Самого, что ни на есть, отвратительного. Обожающего копаться в грязи и обманывать своих нанимателей. Нам нужен не поросенок, а настоящий кабан!

– И вы нашли такого?

– Сразу двух. Я отправил им телеграммы и назначил встречу на Николаевском вокзале.

Полина огляделась по сторонам.

– Но как они узнают к кому подойти?

– Я сообщил, что буду стоять под императорским вензелем ровно в полдень, – сыщик кивнул на позолоченный барельеф. – Давай отойдем к стене, не то нас затолкают. Хочу предупредить, что телеграммы я подписал именем своего приятеля Ивана Кузьмина, известного в Париже антрепренера. Иначе этих жуликов не заманишь, а нам очень нужен трюфель.

– Понимаю вас и не осуждаю за этот обман. Готова подыграть по мере сил. Что я должна говорить?

– Ничего, Полечка. Ты должна молчать, что бы ни случилось.

Они стояли, разглядывая проходящих мимо пассажиров. В вагонах все разделялись по классам, но здесь, на вокзале, перемешались в одну суетливую толпу, напоминающую ежа – отовсюду топорщились удочки любителей рыбалки, зонтики от солнца и зонтики на случай дождя, белоснежные трости царскосельских ловеласов, длинные рукоятки крокетных молотков и не менее длинные черенки садовых лопат. Толпа сопела, шипела, возмущенно взвизгивала и ругалась на все лады. В один момент из нее кубарем выкатился прилично одетый мальчик, прижимающий к груди бело-зеленого воздушного змея с оторванным хвостом, но его тут же втянули обратно.

Часы пробили полдень.

– Первый прибыл, – Мармеладов тронул Полину за плечо и указал направо.

Через толкучку к ним пробирался высокий смуглый господин, одетый во все черное.

– Его зовут Долговязый Пьетро, – пояснил сыщик. – Выдает себя за итальянского импресарио, хотя приехал из Ростова, того, что на Дону. Насквозь фальшивый тип, прямо как брильянт в его булавке для галстуха.

– Откуда вам известно, что брильянт – подделка? – удивилась Полина. – Разве можно с такого расстояния распознать?

– Разумеется, нет. Но возле Пьетро крутились карманники – я насчитал как минимум трех, а на камушек не позарились. Стало быть, он не настоящий.

– Зачем же нам связываться с таким обманщиком?

– Он главный поставщик заграничных певиц в частные оперы и иные увеселительные балаганы. Правда, все итальянские примадонны на поверку оказываются румынками или осетинками, но надо признать, что под его крылом обитают девицы не без таланта. А вот и второй кабанчик!

Мармеладов повернулся налево и приветливо махнул рукой толстяку с идеально круглым лицом, в центре которого располагался огромный нос, покрытый ярко-красными прожилками. Мелкие глазки заплыли жиром до такой степени, что цвет их невозможно было определить – из щелочек проглядывали только черные точки зрачков.

– Погляди, как вырядился. Синий сюртук, белый цилиндр и голубой галстух. С каких это пор в столице вошла в моду столь вызывающая нелепица? – сыщик обратился к Полине, но та не ответила, завороженно глядя как толстячок пытается протиснуться боком между двух носильщиков с баулами на плечах. – К нам спешит сам Тарас Холодзяжко. Этот хлыщ привозит девиц для кафе-шантанов из Поволжья, причем не брезгует связываться с притонами и портовыми кабаками.

– Разве вы с ними знакомы?

– Нет. Но театральный критик “Московских ведомостей” прежде работал в столице и подробно описал мне этих двух субчиков. Исключительно для того, чтобы я держался от них подальше. Однако я считаю, что лишь подобные хитрованы способны отыскать певицу, которая нам интересна.

IV

Толстяк подкатился к ним на пару секунд раньше долговязого.

– Какая радость! Счастье и ликование! – причитал он, хлопая себя ладонями по широченным ляжкам. – Г-н Кузьмин, собственной, так сказать, персоной. Давно, давно мечтал познакомиться. Пожать вашу руку!

Он потряс ладонь сыщика своими пухлыми пальцами и попытался обнять Полину, но та отшвырнула его возмущенным воплем. Ничуть не смутившись, Холодзяжко продолжал рассыпаться в любезностях:

– Ох, батенька, что же вы устроили в Париже. Варьете а-ля рюс. Грандиозно! Божественно! Самому посетить не довелось, но наслышан, наслышан.

Недовольный Пьетро перебил его дребезжащим баритоном.

– Это как же понимать, Иван Яковлевич? Вы отправили телеграмму мне, а потом позвали конкурента?

– Ха! Конкурент? Будто бы нам есть, что делить, – тоненько завизжал толстяк. – Петербург – город большой, певичек на всех хватит. А мне вы написали, что ищете деву особенную. Или, может статься, уже отыскали?

Он покосился на Полину и панибратски подтолкнул Мармеладова локтем.

– Нет, сударь, это mademoiselle[9 - Мадемуазель (французск.)] Авелин, – сочинил на ходу сыщик. – Она почти не понимает по-русски, но весьма расторопно управляет труппой в моем варьете.

– Понимаю, пони-и-има-а-аю, – Холодзяжко облизнулся. – Я тоже люблю таких… Молоденьких, так сказать, и расторопных. Чую, мы с вами найдем общий язык.

Пьетро нахмурился еще сильнее.

– Я требую объяснений, г-н Кузьмин! Вы присылаете телеграмму, обещаете мне щедрый гонорар за то, что помогу отыскать певицу для осеннего сезона во Франции. Просите встретить вас на вокзале, и я бегу сюда, бросив все дела, из уважения к вашей…

– Щедрости, – толстяк захохотал, отчего его щеки задрожали, словно холодец на блюде. – Сто рублей-то на дороге не валяются.

– К вашей репутации, – сурово продолжил импресарио. – Но вижу, что вы затеяли какую-то сомнительную игру, допустив в наш тесный круг этого шарлатана.