Потому что (не) люблю…

– Ну как бы да. Пассаж.

Я усмехнулся, сбил пепел.

– В том-то и дело, что я её не трахал, братан. Никогда. И даже близко ничего такого не было. Она так-то пыталась клинья подбить, конечно, но не больше, чем остальные. Я их даже не замечаю, не интересно. А потом случилось восьмое марта. – Затянулся. – Знаешь, что такое бабский офисный корпоратив? Ведьминский шабаш. Нет ничего хуже, чем толпа голодных, неудовлетворённых пьяных баб. Они реально без тормозов. Поэтому я никогда на таком не присутствую. И в этот раз заскочил мимоходом, потому что не поздравить тоже нельзя. Цветочки, премии вручил и откланялся. Поднялся к себе на минутку, а там эта сидит. Голая. Жопой своей на моём дубовом столе. Я, говорит, Данила Саныч, давно пылаю к вам страстью, и вот решилась. Берите меня скорее, я вся горю. Я охренел. Говорю, ну-ка быстро оделась и свалила отсюда, минута у тебя. Вышел в приёмную, через минуту захожу, а она там же, только раком и жопой ко мне. Так, говорит, лучше? До сих пор удивляюсь, как я её там не прибил.

– И?

– И уволил на хер, чего ещё-то? А она, видишь, оказывается обиду затаила. Полгода уже прошло. Сука.

– Н-да уж. Пойди объясни это теперь Маринке.

– Маринка знает, что я ей не изменяю.

– Ну, братан, тут дело такое, – скептически хмыкнул Кирей. – Можно много чего знать на словах, а когда до дела доходит…

– Нет, тут другое. – Я помолчал, докуривая. – За все двадцать лет за мной был только один левак. И Маринка о нём знает, я сам рассказал. У нас тогда вообще лютая жесть в жизни происходила. Как раз после того, как… – раздавил окурок в пепельнице. – Ну понимаешь. Год тогда кое-как протянули, а потом рвануло. И вот когда по клочкам собирали друг друга, там без вариантов было идти дальше через брехню. С нуля так с нуля. Получится – значит, да. Нет – значит нет. Иначе бессмысленно. И такого друг другу порассказали… Сначала даже казалось, что не вывезем. Но ничего, справились. Потому что хотели справиться. И я ей поклялся тогда, что ни одной больше бабы на стороне. Никогда. И она знает, что я сдержу своё слово. А я знаю, что она сдержит своё.

– Тогда какая кошка между вами пробежала? Или, думаешь, не видно?

– Я не знаю, братан. Не знаю. Просто в один прекрасный момент раз, и всё. Лёд. Мне кажется, она просто устала от всего этого. Полжизни терять детей, пусть даже нерождёных, но всё равно – это каждый раз минус кусок от сердца. А после гибели Владлена – и вовсе… А тут ещё какая-то сука от медицины сказала ей, что теперь дело может быть в возрасте, и ещё через пару лет всё станет окончательно бесполезно. Маринка тогда почти неделю рыдала. От этого даже я устал, а про неё и подумать страшно. За неё страшно. За себя. За нас. Какая-то очередная жопа, короче.

– Так надо же что-то делать? Психологи там, семейная терапия. У вас же целый кризисный центр в распоряжении!

Я усмехнулся, и не ответил. Разве я не предлагал ей этого? Но она ведь твердит что у неё всё нормально. А сегодня я, кажется, убедился, что это действительно так. Просто в её «нормально» больше не вписываюсь я.

Сказав, что надо сделать пару звонков, задержался на террасе. Проводил Кирея взглядом, набрал номер. Сашка ответила почти сразу.

– Что там у вас, рассказывай! – с плохо сдерживаемым раздражением рявкнул я, наблюдая через панорамную стену, как Маринка мотает на палец прядь волос, пока Кирей киношным жестом подливает ей шампанского, а потом говорит что-то такое, от чего оба они начинают ржать, едва не съезжая под стол. – Доигралась, Саш?!

– Не ори на меня! – вскинулась она в ответ. – У меня и так нервы на пределе! Ты даже не представляешь, каково это, когда ребёнок прямо у тебя на руках теряет сознание и синеет, а ты ждёшь эту долбанную скорую и сделать ничего не можешь! – в голосе её сквознули слёзы. – Мне нельзя так волноваться. Я и так вчера должна была на сохранение ложиться, а тут такое!

Я выдохнул.

– Извини, просто я тоже волнуюсь. Как он, что врачи говорят?

– Влад спит, после капельницы температура упала до нормы. Врачи пока не знают в чём дело. Пока просто наблюдаемся.

– Ну а что за судороги-то? Отчего?

– Тоже непонятно. То ли на температуру, то ли ещё что-то, я не знаю. Завтра будем разбираться, сегодня уже ночь, тут только дежурные врачи, а им, похоже, вообще ничего не надо. Спасибо хоть отельную палату нашли. Ты перевёл деньги?

– Нет, закружился.  Сейчас договорим, кину. В какой вы больнице? Может, вас сразу в частную какую-то перевезти?

– Давай доживём до завтра, ладно? Надеюсь, утром всё будет понятнее. Погоди, кажется, Влад проснулся… Сейчас я…

Заминка, возня, хныканье, Сашкин голос: «это папа» на фоне, и наконец, заспанное:

– Пливет…

Дыхание застряло комом в горле. А по лицу наоборот – неудержимо расползлась улыбка.

– Привет, чемпион! Ты чего там, заболеть решил?

– Нет.

– Ну как нет, а мама говорит, вы в больнице?

– Да.

– Ну давай тогда так – ты же у нас мужик, да? Ну вот, а настоящие мужики всегда крепкие. Поэтому ты сейчас быстренько выздоравливаешь, и я дарю тебе большую такую, классную тачку, в которой ты сможешь ездить по-настоящему. Идёт?

– Да-а-а… – восторженно выдохнул он, и у меня предательски защипало глаза. Сдерживаясь, прижал к переносице кулак.

Владлен получил свою «настоящую тачку» в четыре года, на день рождения, я и до сих пор помнил его радость: затаённое от восторга дыхание, старательно высунутый язык, когда пытался вписаться в поворот за угол дома, отказы идти есть, купаться, спать, смотреть мульты… Дали бы ему волю, он бы жить в этой машинке остался!

Эта боль, наверное, никогда не пройдёт. И каждый новый этап взросления Владислава снова и снова будет резать меня по живому. Кашлянул, сбрасывая спазм с горла.

– Ну отлично! Какую хочешь? Гоночную?

– Жип!

– Не вопрос! Джип, значит, джип! Ты только давай там, не болей. Договорились?

– А ты утлом плиедешь?

Бросил взгляд на Маринку… Ещё одна моя боль болючая. Мой воздух, мой смысл. Моя нежность. Моя любовь. Как же я перед тобой виноват!

…Вот уже почти два года, стабильно раз в месяц уезжаю на два-три дня на «контроль периферийных объектов», а на самом деле – в соседнюю область, к сыну. И вся эта ситуация давно уже стала для меня хуже смерти. Иногда даже казалось, что лучше бы я действительно сдох в ту ночь, чем вот так… Но, во-первых, Маринка призналась как-то, что тогда и она бы обязательно довела начатое до конца, а во-вторых – тогда не родился бы Влад. И как бы там ни было, а эти две жизни однозначно стоили гораздо больше, чем моя изъеденная виной совесть.

– Да, приеду завтра утром. Только уговор – ты больше не болеешь, да?

В трубке долгая заминка, сопение.

– Влад, слышишь меня?

– А ты какой папа, Алтём или Даня?

Стиснул зубы, выдохнул.

– Я Даня, Владюш. Маме телефон дай, пожалуйста.

Она взяла с задержкой, понимала свой косяк. Впрочем, и я понимал, что сейчас не время качать права.

– Да?

– Скинь мне координаты, я завтра утром буду у вас. Сам поговорю с врачом и разберусь с больницей.

Пока дожидался геометку, перевёл Сашке денег на карту и вернулся за столик.