Потому что (не) люблю…

– Извините, Дмитрий Николаевич, это ужасное недоразумение! Но мы сейчас же что-нибудь придумаем!  – и мимо меня промчался администратор.

Я слегка обернулся и тут же поднялся, протянул руку:

– Дмитрий Николаевич, добрый вечер! Где бы ещё встретились! А я вот только сегодня с Юрием общался, вас вспоминали.

– Надеюсь, не матерным словом? – ответил на пожатие Горовец-старший, отец Юрки Горовца. За его плечом мило улыбалась Анжела, моя бывшая секретарша. Сам же Горовец недовольно озирался: – Нет, ты видал, что творят? Сервис, твою мать!

– Проворонили ваш столик? – догадался я, чьё именно место сейчас занимаю.

– Ну так! А у меня встреча, – глянул на золотые часы на запястье, – вот прямо сейчас. Не с собой же её тащить! – кивнул на Анжелку.

Он ни на что не намекал, но я понял. Повёл рукой в сторону нашего столика:

– Могу предложить присоединиться к нам. Ко мне брат приехал, и мы тесным семейным, так сказать. Но всегда рады хорошей компании.

Горовец обернулся на Анжелу, она с готовностью закивала. В этот момент закончился очередной музыкальный номер, Маринке с Киреем хлопал уже не один столик, а почти все.

– А я смотрю, тут сегодня как никогда весело! – усмехнулся Горовец и тут же посерьёзнел: – Ладно, я тогда пошёл, а вы тут в тесноте, да не в обиде. Спасибо, Данил. Выручил! Думаю, надолго не задержусь.

– Шампанского? – машинально предложил я Анжеле, когда он ушёл, и глянул в сторону эстрады: Кирей говорил о чём-то с мужичком за роялем, Маринка, разрумянившаяся и сияющая, обмахивала лицо ладонями. Пианист кивнул, сказал что-то музыкантам, они коротко посовещались, и заиграли очередную композицию. Что-то такое с первых же аккордов страстное и, как ни странно, смутно мне знакомое.

– Может, лучше тоже потанцуем? – мурлыкнула Анжелка.

– Не лучше, – отрезал я и маякнул официанту. Он тут же принёс фужер, налил шампанского и исчез. – Будем здоровы! – качнул я своим коньяком и, не дожидаясь пока Анжела полезет чокаться, сделал глоток. – А ты, смотрю, времени даром не теряешь? Или тебе не принципиально старший или младший, главное, чтобы Горовец?

Она улыбнулась и тоже сделала глоток.

– Стремление к солнцу, это естественный процесс. Твои слова, между прочим.

– Да кто бы спорил! Мне вот тоже, старший гораздо предпочтительнее, но я для таких рокировок, как минимум рожей не вышел. Ну и как Юрка, не против, что ты теперь с папой?

– А кто его спрашивал-то?

Я усмехнулся:

– И то верно.

И, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен, взялся за телефон.

– А это же, вроде, жена твоя, да?

Я поднял взгляд. Анжела, полуобернувшись смотрела на танцпол, где зажигали Кирей с Маринкой.

– Ну ничего себе, горячая штучка! И главное, так ловко у неё получается! Училась где-то?

Я не ответил. Но вспомнил откуда знал эту мелодию. Это было то самое танго, которое когда-то в прошлой институтской жизни танцевали Кирей и Маринка. И с которого у них, насколько я знаю, и начались тогда амуры.

Это, наверное, как ковка – если один раз поставил руку как надо, то уже никогда не забудешь, какой бы молот тебе ни всучили. Кирей с Маринкой тоже всё помнили. Резкие развороты, опрокидывание партнёрши, взгляды глаза в глаза… Благо юбка у Маринки была всё-таки узкая и длинная, и не давала закидывать ногу Кирею на талию. Но даже так, в мельком распахнувшемся разрезе сзади, я увидел тёмную полоску на её бедре. Значит, не ошибся, и она всё-таки надела чулочки. С каким-то чумным мазохистским удовольствием я мигом перебрал в уме все варианты, какой же там может быть пояс.

– Мне кажется, или этот Мистер Мускул её лапает?

– Это хореография такая! – зло отрезал я и в четыре больших глотка допил коньяк.

Музыка закончилась, ребятки сорвали очередной шквал аплодисментов, но на этот раз решили больше не плясать. Возвращаясь к столику, о чём-то переговаривались, смеялись, а потом Маринка увидела Анжелку и – щёлк! – словно в стену врезалась. Растерялась на мгновенье. Мне показалось, ну всё, сейчас снова замкнётся, но нет, она подхватила Кирея под руку и рассмеялась. А подойдя к столику, небрежно плюхнулась на своё место и откинула прядь волос с сияющего румянцем лица:

– Умираю, пить хочу!

Я налил ей шампанского, она кокетливо салютнула мне фужером:

– Мерси боку!

Сцепились с ней на мгновенье взглядами. Маринка явно всё ещё была растеряна, но усиленно пыталась это скрыть.

– Предлагаю выпить за знакомство, – предвосхитила её первый глоток Анжелка. – Я Анжелика, в прошлом секретарь Данилы Александровича, а ныне – гуляю сама по себе. Но до сих пор с нежностью вспоминаю тот дружный коллектив, под руководством такого замечательного директора!

– А почему же вы тогда ушли, если вам там всё так нравилось? – улыбнулась Маринка, но я знал эту улыбку. Внешне вполне дружелюбная, на самом деле она означала, что где-то там в мягких кошачьих лапках зудят когти.

– Обстоятельства, – в тон ей, многозначительно улыбнулась Анжелка.

Бжикнул мой телефон, я заглянул в него полуукрадкой. Сообщение: «У Влада начались судороги и нас положили в больницу. Сейчас будут делать капельницу»

С трудом проглотил шумный вдох, отложил телефон. Тревога ударила, как профессиональный боец без правил – исподтишка и на поражение. А ещё, захлестнула злость на Сашку, и отчаянная потребность немедля начать делать хоть что-то, чтобы быть уверенным – с сыном всё будет в порядке. Как можно было отказаться от больницы ещё в первый раз? Ну что за баба? Что за безответственность?!

Почувствовал на щеке Маринкин взгляд, но поднять в ответ свой не решился. Словно последний, загнанный в угол гад, сделал вид, что не заметил. Нервно покрутил в пальцах пачку сигарет. Всё, как всегда, навалилось скопом, хоть порвись. Бесконечная трясина лжи, которая затягивает всё сильнее. И как мне вообще с самого начала могло прийти в голову, что это подарок судьбы, а не грёбанное начало конца? Впрочем, нет. Это действительно подарок судьбы – неожиданный и бесценный, но, как ни крути, болючий и подобный бомбе замедленного действия…

________________

Четыре года назад. Июль 2014.

Гнал уже за сто пятьдесят, насилуя к чертям движок, сжигая на заносах резину. Казалось, если выжму ещё хоть десятку – скорость сравняется с болью и произойдёт что-то, что принесёт наконец облегчение. Например, педаль до упора в пол, руль резко вправо – через двойное ограждение перил, и с моста в Волгу… Пара мгновений свободного падения, потом минут пять подводных мучений – и всё. Вернее НИЧЕГО. Как же хотелось этой абсолютной пустоты и тишины!

Или стена. Это даже лучше. Педаль в пол и прямиком в серый бетон! Так, чтобы ни одна подушка безопасности не справилась, чтобы ошмётки грёбанной опостылевшей жизни разнесло на сотни метров по округе, оставив на память обо мне лишь радужные пятна масла на асфальте.

Впрочем, какая к чёрту память? Зачем? Пусть будет НИЧЕГО. Просто ничего. Педаль в пол, в пол, в пол…

…Ремень безопасности ударил в грудь, чуть не оторвалась от сумасшедшей инерции башка… И я понял вдруг, что ногу на педали тормоза аж свело от напряжения, а всего сантиметрах в тридцати перед капотом – та самая вожделенная стена.

Обалдело выполз из тачки, привалился к её боку. Обалдеть. Вот просто обалдеть! Всё чего не хватает сейчас Маринке для полного счастья – это, конечно же, двух сотен миллионов инвесторских денег долга, которые повиснут на ней, если я сдохну.

Не, так не пойдёт. Сдохну после официального развода.

Едва подумал об этом, как снова накатила такая тоска, что хоть вой. Вот это её «потому что не люблю» – это как грёбанный приговор, всё-таки произнесённый вслух. Но на самом-то деле я ведь и раньше чувствовал, просто надеялся, что пронесёт. Не вышло.

Чуть поодаль заторможенно поднималась со скамейки офигевшая от моего эпичного появления молодёжь. Парни, девчонки, гитара. Жизнь, молодость, стерва-любовь. Святая наивность.

– Эй, мужик… – окликнул меня кто-то из парней. – У тебя там всё нормально?

Нормально? Я усмехнулся.