Авторитетный опекун. Присвоение строптивой

А негодяй между тем вытягивает рубашку из-за пояса…

Жмурюсь. Дыхание замирает, почти останавливается – мне даже не надо больше притворяться, что оно сонное, едва слышное. Напрягаюсь всем телом, заставляя себя сбросить дурацкий анабиоз, но ничего не происходит – ни со мной, ни снаружи.

Снова размыкаю ресницы в узкую щёлку. Силуэт стоит надо мною в распахнутой на груди рубашке, руки в карманах, голова чуть на бок. Задумчиво рассматривает меня, словно лев бездыханную антилопу… решая, с какой стороны начать её жрать!

Наконец присаживается на край кровати и осторожно тянет одеяло от моего лица.

Я смыкаю веки, так плотно что перед глазами плывут золотые пятна, но не шевелюсь: если он уже медлит, увидев, как крепко я сплю, то, может, мне повезёт и дальше, и он просто уйдёт?

Ну пожалуйста, Господи, ну пожалуйста…

Между тем, одеяло не сползает с меня полностью, не оголяет беззащитное тело и бёдра под задравшейся до талии сорочкой, а только лишает защитного кокона мою голову и плечи. Но мне всё равно сразу становится так голо!

Снова секунда, другая полного бездействия. Самые долгие секунды в моей жизни, такие страшные и томительные, что аж невольно поджимаются пальцы на ногах, и до боли за ушами стискиваются зубы.

Когда щеки касается вдруг мужская ладонь, я всё-таки не выдерживаю, вздрагиваю от неожиданности, но тут же нахожусь и перевожу свою секундную слабость в якобы сонное движение: вздыхаю глубже, вожусь, устраиваясь на подушке удобнее. И пытаясь натянуть одеяло обратно на голову. Но не получается. Так и остаюсь спящей царевной перед взором непонятно что задумавшего злодея.

Его ладонь жжёт щёку и от этого жара по телу словно разбегаются огненные змейки, ползут всюду, щекочут, вызывая волны дурацких мурашек. Только бы негодяй их не заметил, иначе поймёт, что мой сон – лишь притворство. Только бы не заметил!

А ладонь, осторожно огладив щёку, зарывается пальцами в волосы, осторожно отводит их от лица, освобождая от спутанных прядей шею, плечи, ключицы…

Мурашки, кажется, превращаются в гигантские пупыри, даже волоски на руках становятся дыбом – я чувствую это! И вместе с тем предательски сжимаются соски. Дыхание, несмотря на все усилия, начинает срываться, и мне снова приходится сделать вид, что беспокойно вожусь во сне, со вздохом пытаясь натянуть на себя одеяло.

И снова не получается. Зато после очередной мучительной паузы, во время которой опять ничего не происходит, я вдруг чувствую, как продавливается под чужой тяжестью кровать возле меня, и шеи за ухом вдруг касается… нос!

На этот раз я не вздрагиваю, удерживаюсь. Но это неожиданное прикосновение так щекотно, что хочется поёжиться. …И так неожиданно приятно, что где-то в солнечном сплетении словно вспыхивает вдруг огонёк, ширится внутри груди, растекается приятным теплом по телу…

Сильнее поджимаю пальцы на ногах и стискиваю кулачки под одеялом, возвращая себя в реальность. Да, Господи, ну что за ерунда со мной происходит?

А нос, между тем, зарывшись в волосы, протяжно втягивает воздух и горячо выдыхает его куда-то мне в шею.

От шеи вниз по позвоночнику устремляется электрический разряд, опоясывает горячей томной слабостью низ живота, пробуждает странную негу под коленками и на внутренней стороне бёдер.

Мне и страшно, и неожиданно приятно. Но я всё же отдаю себе отчёт в происходящем, и не собираюсь терпеть это всё до бесконечности. И если этот гад позволит себе хоть каплю больше…

Но гад отстраняется. Пружинит, освобождаясь от чужого веса кровать. Секунда, другая, третья… Холодная пустота обволакивает мою шею, и я с позором признаюсь себе, что, в отличие от тёплой щекотки мужского дыхания, эта пустота скорее неприятна.

– Это я…

Слышу я спокойный приглушенный голос. Слегка разлепляю ресницы и вижу мощный силуэт у окна. Поза расслабленная, из-за пояса брюк расхлябанно свисает не до конца выправленная рубашка. Одна рука возле уха.

– Пришли мне девочку. Да, прямо сейчас. – Усмехается. Голос опускается до низкого бархатного рокота: – Полчаса назад я ещё не хотел. Да, двойной ночной тариф, само собой. Подбери блондинку, натуральную. Только посвежее, без силикона и татуировок. Да. Именно. – Силуэт отпускает приподнятый тюль и, не оборачиваясь на меня, направляется к выходу. – Жду двадцать минут, не больше, за каждую сэкономленную плачу вдвойне. – Снова усмехается, но на этот раз холодно: – Нет, Мариэль, ты сама точно не подойдёшь.

Глава 5

Он уходит, а я ещё долго не могу прийти в себя. Прислушиваюсь к каждому шороху и сквозь мучительную борьбу со сном то и дело вздрагиваю, снова и снова видя в комнате высокого широкоплечего призрака, застывшего над моей кроватью.

А потом открываю глаза… и с удивлением обнаруживаю яркое утреннее солнце за окном. Я что, умудрилась заснуть несмотря на опасность?

А впрочем, было ли это всё на самом деле? Скорее мне приснился сон – и подъезжающие к дому машины, и визит похитителя с этими его возмутительными домогательствами. Иначе бы я точно не отделалась так легко.

– Доброе утро, Лина! – появляется в комнате горничная. В одной руке она держит одёжный чехол на плечиках, а второй прижимает к груди цветы. – Глеб Борисович вернулся, поэтому сегодня вам обязательно нужно спуститься к завтраку. Вот в этом платье.

Молча наблюдаю за тем, как она ставит охапку белых, свежих настолько, что на лепестках всё ещё блестят капли росы, пионов, в вазу.

Огромное, но невесомое облако, от которого по комнате тут же плывёт тонкий аромат игривой нежности и чистоты. Мой любимый аромат. Он настолько «мой», что я даже всегда стараюсь подбирать косметику и парфюмы с пионовой ноткой.

Вернее старалась. Раньше. Пока этот чёртов «опекун», или как там его правильнее называть – мерзавец? – не разрушил мою и без того немудрёную жизнь до основания.

Глупое любование букетом мгновенно уступает место злости: заявился он, значит, да? Счёл наконец возможным. И сразу приказывать, мол, явиться пред их светлые очи – обязательно, да не абы в чём. Господин нашёлся!

А вот не пойду! И даже из постели вставать не буду. До тех пор, пока сам сюда не явится!

Но он не является. А Катерина впервые за всё время не приносит пропущенный завтрак прямо ко мне в комнату. И хотя я и раньше ничего не ела – именно сегодня голод почему-то разыгрывается особенно дико, до тошноты и пугающих завываний в животе. Мучительно. Но я упрямо терплю.

Ближе к полудню горничная приносит другой одёжный чехол:

– К обеду наденьте вот это. – Повесив его на спинку кресла, сразу уходит, но у порога останавливается: – Но вы, конечно, снова не пойдёте, да?

Я молчу. А Катерина, выглянув за дверь, осторожно закрывает её и переходит на шёпот:

– А хотите, я вам тайком чего-нибудь принесу? Мясные закуски или трюфельный крем-суп? Или, может, десерт хотите? Никто даже не узнает, клянусь!

Я всё так же молчу, она вздыхает:

– Ну и зря. Только себе же хуже сделаете, а Глебу Борисовичу всё равно ничего не докажете. Уж поверьте моему опыту.

Ближе к вечеру солнечная погода резко сменяется тучами и дождём. Шквалистый ветер гнёт деревья в саду, ударяет в окно, принося мелкие листочки, которые тут же смываются мощными потоками воды.

Погодка прямо под моё тоскливое настроение. Лучше не придумать. Кажется, даже пионы начинают пахнуть ещё тоньше, нежнее. Как будто только что из-под дождя. Хочется уткнуться в них носом и дышать, дышать, дышать…

От голода и непогоды мне становится зябко. А от безвылазного лежания в постели уже болят бока. Мучит жажда, да и зубки почистить очень даже хочется. Но я терплю.

Потому что если этому идиоту всё равно, держать взаперти живую пленницу или её труп – то мне тем более плевать на его планы!

Ужин я игнорирую так же стойко, как и обед, хотя в животе завывает уже так, что даже Катерина, притащившая очередной одёжный чехол, опять не выдерживает:

– Ну хотите, я хотя бы булочку вам принесу? Лина, ну нельзя же так!

– Скажите вашему Глебу Борисовичу, что если он так хочет меня видеть, то пусть придёт сюда сам. Я к нему идти не собираюсь! – отрезаю я и, отвернувшись к стене, накрываюсь одеялом с головой.

Однако не успеваю насладиться дурацким триумфом, как меня словно обдаёт тем самым холодным ливнем за окном: а, что, если он и правда придёт? Вот прямо сюда, в эти четыре стены? Например, среди ночи? Но не ограничится, как во сне, молчаливым разглядыванием моей кровати и дыханием в шею?

Вскакиваю. Суетливо, с тревогой отмечая, как подкруживается от голода голова, умываюсь и собираю волосы в косу.

Ладно, я приду, как велели их высочество. Но не потому, что сдалась. Просто узнать, что у него в башке, это и в моих интересах тоже!

А в знак протеста и несломленной воли я игнорирую навязанный дресс-код и, даже не заглядывая в принесённые Катериной одёжные чехлы, просто надеваю домашние брюки с туникой, в которых ходила предыдущие дни.