Львы Сицилии. Сага о Флорио

Она вспоминает, как много лет назад хоронили ее родителей после землетрясения, разрушившего Баньяру. В памяти всплывает лицо мальчика, красное от слез, заостренный подбородок, добрые глаза, взгляд прикован к холмику земли, под которым похоронена его мать, Роза. И она, Джузеппина, потерявшая обоих родителей, худая как щепка, сжимает кулаки, злясь на весь мир, отобравший у нее маму и папу. Она подошла к мальчику, протянула платок – вытереть сопливый нос.

– Не плачь, – упрекнула она его. – Мужчины не плачут. – Она сказала это с горечью, может быть, потому, что завидовала его слезам, ведь у нее самой слез больше не было. Он посмотрел на нее, шмыгнул носом. И ничего не сказал.

* * *

Джузеппина входит в дом. Подол юбки мокрый, шаль – хоть выжимай. В глазах у Виктории вопрос.

– Вы вся мокрая, тетушка! Что-то случилось?

– Нет, ничего… ходила к Мариучче кое-что узнать.

Винченцо отвлекает ее, дергает за юбку:

– Мама, на ручки!

Джузеппина обнимает его, вдыхая теплый запах в складках кожи. Сын – единственное благо, которое дал ей муж. Ей достаточно одного ребенка, она не хочет другого, того, что растет сейчас в утробе, отнимает ее силы и здоровье. Что, если он будет похож на отца?

Паоло ей противен. Старые обиды крепко засели в груди. Ей хотелось и мужа, и детей, но если бы она знала, что брак таков, то убежала бы в горы.

Конечно, Паоло относится к ней с уважением. Но для него важны только работа и деньги. Даже на Рождество он ушел в лавку – считать полученный товар, а она осталась с Викторией есть каштаны.

Иньяцио, тот другой.

* * *

Дождь хлещет с новой силой. Время близится к полудню. Паоло проходит в проездные ворота со стороны таможни, что находится внутри палаццо Стери: куб, прорезанный узкими окнами-бифориями, крепость внутри города. Давным-давно это был дворец семьи Кьярамонте, затем Инквизиция приспособила его под тюрьму, а еще позднее там размещались казармы. Немой свидетель истории города.

Паоло вместе с носильщиками и торговцами укрывается от дождя под портиками в проходе, соединяющем два внутренних двора.

Из своего укрытия Паоло видит Иньяцио, тот через двор бежит за кем-то и что-то громко ему доказывает. Он узнал их, окликнул:

– Паоло! Иньяцио!

Они не слышат его. Паоло Барбаро толкает Иньяцио, тот взмахивает руками.

Паоло выбегает из своего укрытия.

– Что с вами? Что происходит?

– Ты тоже хорош! – набрасывается на него Барбаро. – А я-то, молодец, змею на груди пригрел! Так вы благодарите меня за то, что я давал вам хлеб, когда вы умирали с голоду? Берете внаем, а мне ни слова? И даже сделку подписываете от своего имени?

– Что ты имеешь в виду? – Паоло не понимает, смотрит на зятя, смотрит на Иньяцио. – В чем дело?

– Один из работников Канцонери сказал ему, что мы арендовали склад, и теперь он думает, что мы хотим его обмануть… – пытается объяснить Иньяцио.

– Разве не так? – горячится Барбаро. – Почему я узнаю от посторонних о ваших делах? Мы же партнеры и родственники, а вы меня обманываете! Вспомните, кто вкладывает свои деньги?! Стоит мне захотеть, вышибу из-под вас опору!

– Ты что? В своем уме? – взрывается Паоло. – Кто здесь работает, ты или мы? Это мы навели в лавке порядок, открыли торговлю. Когда мы жили в Баньяре, ты говорил, что здесь отличное место, а мы нашли сырость да гниль! Сейчас к нам приходят люди, деньги крутятся. И вместо благодарности мы получаем от тебя упреки? Поработай-ка с наше и поймешь, что мы правильно сделали, арендовав склад. Чего ты завелся?

– Кем вы себя возомнили? Всё решили, не согласовав со мной!

– Зачем? Разве надо у тебя получать разрешение?

Барбаро хватает его за грудки, толкает. Иньяцио успевает встать между ними, прежде чем брат даст сдачи.

– Прекратите! На нас смотрят, – шипит он.

На них уставились десятки горящих гневом глаз.

– Пойдем в лавку. Поговорим там.

Они уходят. Барбаро впереди. Паоло и Иньяцио за ним. Далекие. Идущие рядом.

* * *

Кармело Сагуто тоже укрылся под портиками, наблюдает за сценой. Не торжествует, не проявляет радости.

По крайней мере, с виду.

Флорио удаляются из палаццо Стери, а к Сагуто подходит дон Канцонери.

– Видели, как разошелся калабриец?! Я думал, они подерутся!

– Ты ни при чем, ведь так? – кивает тесть.

Кармело разводит руками. Посмотреть на него – сама невинность, пропитанная ядом.

– Я? Я ни при чем. Это Леонардо, грузчик, болтает почем зря. – Сагуто ни за что не признается, что именно он подстрекнул работника к подобным речам, рассказывая всем на таможне, что братья Флорио не ладят друг с другом и что они в долгах как в шелках. Возводить напраслину – его любимое оружие, и тесть об этом знает. Поэтому и приблизил зятя, сделал его ближе собственных детей.

Оба смеются.

– Поехали! – Канцонери садится в экипаж. – Едем домой! – И, обернувшись к зятю, добавляет: – Видишь, как бывает, когда имеешь дело с родственниками? Мало того, что надо стараться не ударить в грязь лицом, – нужно знать свое место.

Смех Сагуто внезапно смолк.

– Что я, не знаю? Разве я хоть раз проявил неуважение к вам или к шуринам?

– Вот именно! Не забывай, чем это может кончиться! – Канцонери стучит тростью по крыше, экипаж трогается с места. – Ты – парень не промах, все видишь, все понимаешь. Верный пес, который знает свое место, так?

Сагуто соглашается, хоть внутри у него все кипит от злости. Он – верный пес. Он знает свое место и каждый раз, смотрясь в зеркало, напоминает себе об этом. В отличие от него эти калабрийцы свободны, они ничего не боятся, ни у кого ничего не просят. Вот почему он ненавидит братьев Флорио: он никогда не станет таким, как они.

* * *

В тот вечер Паоло Барбаро не ночует у Флорио, как обычно, когда бывает в Палермо. Спор – жаркий, временами яростный – продолжался долго. Паоло не выдержал, ушел в лавку, хлопнув дверью, устав оправдываться и твердить, что не собирался никого обманывать. Иньяцио остался дальше объясняться. Терпеливо. Спокойно.

Наконец Барбаро стал прощаться с Джузеппиной.

– Пусть твой муж хорошенько подумает! – сказал он ей на пороге. – Или все полетит к чертям, я не собираюсь иметь дело с обманщиками.