Львы Сицилии. Сага о Флорио

– Потому что это не камень, а смола. Говорят, в янтаре – искры жизни. Но давайте… – Паоло наклоняется вперед, протягивает ожерелье. – Вот, примерьте.

На платье вспыхивают огоньки. Дама гладит ожерелье, любуется им. Восхищение сменяется желанием. Она уже решила.

– Сколько?

Паоло хмурится, мешкает с ответом. Наконец называет цену.

– Это безумие. Муж замучает меня упреками… – Дама сникает, однако пальцы ее продолжают скользить по ожерелью. Она говорит тихо, в голосе – горечь и досада: – Он может кутить, проматывая мое приданое, а я не могу позволить себе маленькую прихоть?

– О, это не прихоть. Это лекарство, как и настойка, которую готовит вам мой брат. Кстати, как ваш желудок?

– Гораздо лучше. Вы были правы, ничего серьезного.

– Я очень рад. Это древнейшее средство, мы рекомендуем его далеко не всем нашим клиентам. Если бы речь шла о чем-то более сложном, я первым бы посоветовал вам обратиться к дону Тромбетте у Порта-Карини. Он прекрасный фармацевт, к тому же наш постоянный клиент. Один из тех, кто больше не покупает товар у Канцонери, отдавая предпочтение нашим травам и пряностям, добавляет Паоло уже про себя.

Но дама его не слушает. Глаза ее наполняются янтарным светом. Она тяжело вздыхает.

– Так и быть. Оставлю вам задаток и расписку. Мой муж заедет к вам рассчитаться.

Иньяцио покашливает, пряча разочарование. Долговые обязательства, платежи в рассрочку. У некоторых сицилийцев из всего богатства – имя да титул, они не стоят даже камня, на котором высечены их гербы.

Но брат и глазом не моргнул.

– Конечно, будем ждать.

Паоло идет в контору за бумагой и чернилами. Иньяцио тем временем высыпает измельченные травы в бутылку со спиртом, перемешивает стеклянной палочкой. Зовет горничную баронессы.

– Слушай меня внимательно. Средство должно настаиваться в темноте восемь дней. Будешь давать своей хозяйке по небольшой рюмке каждый вечер, предварительно процедив. Поняла?

– Не извольте сомневаться, – бормочет она. Сразу видно, из деревни.

Иньяцио ввинчивает пробку, оборачивает бутылку темной тканью. Передает горничной, пока хозяйка пишет долговую расписку.

Паоло провожает даму. Громоздкий экипаж, наконец, уезжает, освободив улицу.

– Приятно иметь клиентов, которые не просят скидок. – Паоло поглаживает свой жилет. На Иньяцио точно такой же поверх белой рубашки, закатанной до локтей.

– Будем надеяться, что кавалер Альбертини не станет задавать лишних вопросов. Посылает в лавку жену, а потом жалуется, что она его разоряет! – Иньяцио вертит в руках расписку. – Он может сказать тебе, что не разрешал жене делать такие покупки. Ты знаешь, да?

– Не скажет. Альбертини – родственник нотариусов и судей, он владеет торговыми рядами в Багерии. Никуда он не денется, заплатит, если не хочет оскандалиться. – Паоло смотрит на брата. – И опусти рукава. Мы не босяки.

Хотя некоторые их называют так до сих пор. Братья не говорят об этом. Но, возможно, поэтому они так заботятся об интерьере лавки и своем внешнем виде.

Их считают босяками, да, Иньяцио знает, и эта несправедливость жжет его изнутри. Воспоминания – как открытая рана, на которую сыплют соль.

Он вспоминает.

Две недели назад. Палаццо Стери, таможня. Контора писарей, где в больших бухгалтерских книгах ведется учет всем входящим и исходящим товарам. Огромный прямоугольный зал на первом этаже выходит в квадратный двор.

Иньяцио ждал, ему предстояло пройти все таможенные процедуры для получения только что прибывшего товара и заплатить у нотариуса налоги. Он разговорился с молодым англичанином по имени Бен Ингэм, недавно прибывшим в Палермо.

– Я нахожу, что здесь весьма оживленно, но… как бы это сказать… really chaotic[5 - Суматошно (англ.).]… вы меня понимаете?

Иньяцио едва заметно улыбнулся:

– Жить здесь нелегко, вы правы. Это неблагодарный город, хуже, чем женщина. Обольщает, а потом… – Он покрутил в воздухе рукой. – Много обещает и ничего не дает.

– О да, я заметил! Я понял, что здесь нужно быть осторожнее и… as you say[6 - Как у вас говорится (англ.).]…

– Не то останешься без штанов?

Англичанин наморщил лоб, пытаясь понять фразу. Он уловил ее смысл, попробовал повторить и разразился хриплым смехом, так забавно у него выходило!

Вдруг в зале раздался голос Кармело Сагуто. Иньяцио увидел, как он без очереди прошел к нотариусу и был встречен с большим почетом.

Поднялся легкий шумок, но никто не осмелился открыто протестовать, все только перешептывались. Сагуто – зять Кантонери, кто станет с ним спорить?

Вскоре подошла очередь Иньяцио.

Не успел он выйти из кабинета, как на него набросился Сагуто.

– А, вот и он, дон Флорио. Младшенький. – Сагуто иронично помахал рукой, взглядом поискал поддержки у писарей. – Как идут дела, ваша светлость? Все ли у вас в порядке?

– Спасибо, не жалуемся.

– Ах, не жалуетесь, значит. – Сагуто подошел к столу, бросил взгляд на записи. – Ничего себе, это все ваши барыши?

– Флорио – труженики. Так и передайте своему тестю. Не ровен час, наступят ему на пятки, – подтвердил один из писарей.

– Им еще трудиться и трудиться, чтобы достичь того, чего достигли Канцонери. Со всем уважением! – добавил другой. – Достойная семья, Канцонери. Я до сих пор помню отца вашего тестя. Вот кто воистину был великий труженик…

Они разговаривали так, словно Иньяцио тут не было. Как будто он сам, его работа, его деньги ничего не значили.

Иньяцио чуть не вырвал бумагу у писаря.

– Если вы закончили…

Но Сагуто не сдавался – наоборот. Он повысил голос и преградил Иньяцио дорогу.

– Скажите, а у вашего зятя как дела? Того самого, из Баньяры, что торговал на виа Латтарини, ведь ему пришлось продать всё подчистую. Что, молчите? – И Сагуто засмеялся. Смех сухой, скрипучий, как ножом по железу. – Даже звери добрее.

Иньяцио молился всем святым, одному Богу известно, чего ему стоило сохранять спокойствие!

– У нас все хорошо, спасибо за заботу. И попрошу вас не вмешиваться в мои дела. Я не учу вас, как вам вести себя с вашими родственниками.

В зале воцарилась тишина, все прислушивались к их разговору. Сагуто, собравшийся было уходить, вернулся.

– Вы хотите учить меня жизни? Показать, что значит настоящая семья? Вы, бродяга, пес безродный? Никаких денег не жалко, когда дело касается крови. Знаете, сколько здесь? – И он помахал перед лицом Иньяцио пачкой расписок.