Угрюмое гостеприимство Петербурга

– О, Владимир, только ради вас, – ответила Марья Алексеевна.

– Не будем забывать, мы на балу, на дне рождения вашей внучатой племянницы, – напомнил Воронцов.

– И правда, – согласился Ланевский, – давайте же поговорим о бале…

Дмитрий поспешил ретироваться, и успешно сделал это, оставшись незамеченным.

За эти полчаса он и думать забыл о своем друге.

Но отчего такая враждебность, такая неприязнь? Об этом, пожалуй, следует спросить дядю.

«Но где же Ричард? Вот же он! Стоит один, угрюмый, как и я. В руках бокал шампанского. Похоже, и его постигла неудача».

– Ты удручен? – спросил он Ричарда.

– У вас, в России, странный есть обычай, – ответил Редсворд, – грубите незнакомцам без причины.

– Ты про княгиню Марью Алексеевну? – вспомнил Дмитрий отрывок только что подслушанного им разговора.

– Она не слишком приветлива, – согласился Ричард, – однако я сейчас думал не о ней.

– Так кто же нагрубил тебе, мой друг?

– Борис Курбатов, ты знаком с ним?

– С Борисом-то – конечно же знаком! – воскликнул Дмитрий. – Что произошло?

– Хотел пригласить барышню на танец, – начал Ричард, – уж было подошел к ней. И вдруг он вырос между нами, как из-под земли. Ее увел, а меня смерил надменным дерзким взглядом.

– Уж не Анастасия ль Александровна та дама? – лукаво улыбнулся молодой граф Воронцов.

– Ты прав, – кивнул Ричард.

– Эх, брат, ну выкинул ты штуку! – рассмеялся Дмитрий.

– В чем дело? – недоумевал маркиз.

– Все дело в том, что Борис давно и безнадежно в нее влюблен, – сказал граф, закончив смеяться.

– А она?

– Она… она прекрасна! – заметил Дмитрий.

– В этом нет сомненья, – согласился Ричард. – Но она отвечает ему взаимностью?

– Тут, видишь ли, история непростая. Отец Бориса, Иван Васильевич Курбатов, был близким другом князя Демидова. После участия в декабрьском восстании он отправился в острог, где вскоре умер. А его сын, Борис, был взят под опеку Александром Юрьевичем. С тринадцати лет он живет в доме Демидовых. Для старого князя он все равно что сын. И воспитывал его он как родного. Разумеется, князь мечтает видеть его мужем своей дочери.

– Но что Анастасия? – не унимался Ричард.

– Анастасия Александровна – не знаю, – сказал Воронцов, – мне кажется, она не отвечает ему взаимностью, однако покорна воле отца. Ей через три месяца исполнится семнадцать, а стало быть…

– Но она не выйдет за человека, которого не любит, – с надеждой произнес молодой маркиз.

– Почем знать, может, и любит, – задумчиво ответил Дмитрий и рассмеялся, довольный негодованием друга, вызванным этими словами. – Как вижу, ты влюбился, mon ami.

Мазурка закончилась, и друзья подошли к Курбатову и Анастасии Александровне.

– Борис, привет, как на Кавказе? – обратился Дмитрий к старому знакомому.

– Здравствуй, Дмитрий, уже вернулся, цел и невредим, – ответил гусар.

– Ты знаком с моим другом, маркизом Ричардом Редсвордом?

– Знаком, – холодно ответил Борис, окинув графа воспламеняющимся взором.

– Шампанского, поручик? – предложил Воронцов.

– Пожалуй, – кивнул гусар.

– Так пойдем, – позвал Дмитрий, пытаясь увести Курбатова из зала.

– Маркиз, пойдемте с нами, – предложил поручик.

– Нет, благодарю, с меня достаточно шампанского сегодня, – ответил Редсворд.

– Не по-гусарски, маркиз, не по-гусарски, – презрительно покачал головой Борис Иванович.

Ричард вскипел и готов был сказать Курбатову что-то оскорбительное, но не успел, так как тот ушел вслед за Дмитрием.

– Анастасия Александровна, я рад снова быть рядом с вами, – произнес Ричард, – в том смысле: снова видеть вас.

Княжна кивнула.

– Вчера я лишь приехал в Петербург, впервые вышел из кареты. Я стоял на Невском проспекте и был очарован этим прекрасным городом: его домами, его шпилями и вами…

– Так слово beauty относилось не ко мне, а ко всему Петербургу? – улыбнулась Анастасия.

– Да, то есть нет, – запутался Ричард, – я хотел сказать… нет, право, я не знаю, что хотел сказать.

Ричард смешался и замолчал. «Идиот!» – говорил он себе и отчасти был прав. Но если слова молодого Редсворда и позабавили княжну, она не подала виду и все продолжала смотреть на собеседника прежним заинтересованным взглядом глубоких синих глаз.

– Вы знаете, я никогда не был в России, но погода здесь в эту пору очень напоминает лондонскую, – сказал наконец Ричард, подняв любимую англичанами тему разговора. – Вы любите дожди?

– Люблю, лорд Редсворд, – подтвердила Анастасия, – я люблю дождь, грозы и туман. Люблю погоду пасмурную, ветер. Осень – прекрасное время года.

– Как хорошо, что в первый осенний день я познакомился с вами, сударыня, – произнес граф. – Возможно, и второй осенний день принесет мне счастье вас увидеть.

Княжна смотрела задумчиво, спокойно. В синих глазах отражалась ее душа, но что – что хотела сказать ее душа этим взглядом? Ричард не знал ответа. Музыканты заиграли вальс, и рука Анастасии как-то неожиданно оказалась в руке Ричарда: оба не заметили, как начали танцевать. А танец был волшебный, невообразимый. Маркизу и княжне – обоим казалось, что в зале они одни, что музыканты играют специально для них, что только ими наполнен этот мир, и что только здесь, сейчас, в этом танце есть жизнь, и на свете нет ничего, имеющего значения. Они танцевали и танцевали, кружились по всему залу и неотрывно смотрели друг другу в глаза.