Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места

В тот злополучный день она прогуливалась со своей подругой, у которой был маленький ребёнок в коляске. Мать с подругой, прогуливалась с маленьким ребёнком по улице, нарвалась на разновозрастной шумящий и галдящий рой, что был сборищем тех, кто называл себя «Свободными от личинусов» или местная секта чайлдфри. Свободолюбцы среагировали на ребёнка, словно обезумевший бык на красную тряпку. Они, словно шакалы, окружили двух девушку и ребёнка. И понеслось.

Опьянённая собственной доведённой до безумия идеей толпа стала издеваться над женщинами и ребёнком, всячески выкрикивая оскорбления и дразня испугавшегося ребёнка. Естественно, малыш забился в страхе, смотря на кучку пляшущих сумасшедших, и стал безумно плакать, исторгая душераздирающие крики.

Крики и страх в глазах ребёнка лишь раззадорили толпу и они стали как дикари кричать и кичиться, приговаривая при этом, что «личинусам место на помойке» или «позорные свиноматки». А один из «дикарей свободы», намеренно достал небольшой бутылёк спирта и попытался им напоить бедного ребёнка. И тут, сдерживающая себя Маргарет, не выдержала.

В два шага она оказалась рядом с парнем, который попытался споить малыша. Когда её сжатый кулак пришёлся неплохим ударом под дых, безумная улыбка и гримаса сумасшедшего с лица сектанта чайлдфри спали. Сразу послышались стенания и всхлипы. Одного удара хватило.

Группа из безумцев тут же в страхе отступила, забрав своего «собрата по идеи» и ушла восвояси. Но ненадолго.

Через несколько дней Маргарет пришла повестка в Общественный Муниципальный Суд. Культисты бездетности побоялись подавать иск в государственный суд, несмотря на то, что парламент ежегодно утверждает квоты, сколько исков «Субъектов гражданского общества» и «Вестников Свободы» должны быть удовлетворены. И судебная машина приступила к действию.

Смелой заступнице вменяли сразу несколько статей: «Нанесение телесных повреждений», «преднамеренное противодействие представителям Субъектов Несущих Свободу», да ещё к этому и статья из Антисемейного Кодекса, что призван защищать права чайлдфри: «Насильственное противодействие пропаганде и актам идеи бездетности».

Чайлдфри, со сворой адвокатов, чьи выражения лиц очень сильно напоминали крысиные рожи, с пеной у рта, словно одержимые голосили в суде, стараясь убедить судью, какое страшное преступление совершила женщина, что заступилась за ребёнка. Её поступок, вся эта свора свободолюбцев, называла: «шагом в средневековье», «варварским актом против свободы» и «прямое попирания свободы самовыражения».

К тому же, походу судебного разбирательства, что становилось похоже на вопящий цирк, стало известно, где работает женщина. Местом её работы служил «узел», где она состояла на службе «Отдела регистрации браков». И тут понеслось безумие. И адвокаты и чайлдфри, в захлёб стали вопить: «произвол властей», «чиновники попирают нашу свободу», «к чёрту такую власть, нам нужны более либеральные управленцы, что будут уважать достоинство людей».

Маргарет знала, что обречена. Женщина прекрасно осознавала, что эта судебная машина готова размолоть её судьбу, так как она посмела поднять руку против тех, кто обличён в одежды несущих освобождение от тоталитарного традиционализма. Но всё же, она решила попытаться себя оправдать, и единственным её средством защиты стал рассказ, как всё случилось на самом деле. Девушка, срываясь на плачь, в красках и подробностях изложила истину. Однако реакция судьи была за гранью здравого смысла.

На весь зал заседания раздался оглушительный, будто исторгаемый из глубин безумия, смех судьи, а затем и последовала его речь:

– Ну и что? Суть свободы в том, чтобы дать каждому право на то самовыражение, какое любой пожелает. Эти добрые люди или нелюди всего лишь выражали собственное мнение насчёт детей и больше ничего. А вы так грубо прервали этот акт самовыражения, чем попрали их священные права.

Исход был ясен, как летний день. Маргарет приговорили к заключению и отправили в колонию, что располагалась в Исландской Анархистской Унитарной Коммуне. И даже прославленные феминистки не вмешались, ибо Маргарет не исповедовала их идей и не состояла ни в одном из их сообществ. Да и вообще государственным служащим запрещалось вступать в «Субъекты Гражданского Общества», так как это «подрывает саму идею свободы, ибо смешивается государственное и общественное».

Матвей тогда ещё не входил в состав Верховного Совета Управления «Восточного Единого Торгового Собрания», иначе он бы воспользовался всеми ресурсами и вытащил бедную женщину. Но он не мог.

Эрнест тогда всю неделю не мог работать, ибо над ним верх взяла жуткая депрессия, и его приковало к постели, в которой он только спал и предавался самозабвенной печали. В его сознании безумным вихрем вертелись последние перед расставанием слова: «Мы ещё встретимся».

И тут слова хозяина кабинета разорвали фрагменты воспоминаний старого друга, и член Корпорации вернулся к действительности:

– Матвей, а зачем ты пришёл, не мои же проблемы выслушивать? – с лёгкой улыбкой, проходившей через внутреннюю скорбь, вопросил Эрнест.

– Я знаю, что ваша жизнь, это существование в аду и поэтому я пришёл тебе сделать предложение.

– Какое? – заинтересованно начал госслужащий. – Надеюсь достойное.

– Конечно, – бодро улыбнувшись, сказал Матвей. – Дело в том, что от каждого региона на «Форум Свободы» во вторую палату проводятся выборы и направляются представители от каждого региона. Так, вот не хотел бы ты улучшить своё социальное положение в этом аду?

– А так можно?

– Естественно! А насчёт голосов не беспокойся, Корпорация всё обеспечит, – и как только губы разошлись в широкой улыбке, Матвей задаёт самый важный вопрос, что способен изменить жизнь одного человека и судьбу многих. – Ну и каков будет твой положительный ответ?

Глава третья. На стыке миров

В это же время. На юге Швейцарской Федеральной Конфедерации.

«Тут невозможно жить. Полуядерная и тектоническая война между Либеральной Капиталистической Республикой и Рейхом обратила горный массив в пыль. Да, я был свидетелем тех событий, как в ярких вспышках пылью становились целые города, но что бы горы! Две цивилизации решили помериться силами и едва не уничтожили друг друга, причём нарушив законы природы. Теперь тут холодно, как в тундре, ибо ветрам ничего больше не встанет стеной и вся северная, и центральная Италия теперь покрывается снегом и холодом.

Да, я говорю «Италия», потому что верю, что моя родина когда-нибудь освободится от гнёта канцлера, который превратил её в идеологическую тюрьму. Но пока мне придётся скрываться на границе двух миров, посреди радиоактивных и нестабильных зон. Теперь на севере, теплее, чем на юге. Парадокс.

Но эта граница… с неё нечего больше взять. Десятки лет люди свободно её пересекали, когда приодела нужда, теперь я должен бежать из своей родины, бросив свой скарб и товары. Некогда я был богат и почитаем, теперь я стал нищим, ибо у меня больше нет, ни накоплений, ни собственности. Проклятый Канцлер всё отобрал у меня.

Не думаю, что тут ещё есть живущие селения или города, ибо все бегут отсюда. Я ещё побуду тут.

Надеюсь, мои каракули кто-нибудь увидит и прочтёт, когда я умру. И когда вы будете читать это, выпейте за то, что царство Рейха наконец-то падёт. Не сможет диктат маразматиков-тоталитаристов существовать больше пяти лет. Я буду прав.

Проклятье, как же здесь холодно.

Валерий. Вольный торговец»

– Из найденной Командором записки.

Холодное солнце продолжает медленно утверждаться на лазурном и неимоверно чистом, без единого облачка небосклоне, сиявшем светлой бирюзой. Но вот ясное светило практически не греет, несмотря на то, что ветровых потоков практически нет, отступив этим утром, и небеса отчистились от всякого облачка, став практически чистым и ясным.

Только небо, по великой иронии стало недоступно для лицезрения, ибо оно закрылось плотным барьером, состоящих из сетчатых крон деревьев, усеянных снежным серебром и приятно игравшим светом на солнце, что медленно восходит к яркому и апофеозному зениту. Тысячи голых веток и стеблей, отдающих безжизненностью, застлали небесную твердь и всякий, кто направит взгляд вверх, увидит лишь, как серебристые стебли полосуют бирюзу и перекрывают её плотной сеткой.

Ветра в этой лесной чащобе не было. Не единого его дуновения или лёгкого ветряного напева, что пробежался бы по верхушкам деревьев. Лишь неприятный и жутко колкий мороз ходил вокруг промёрзших стволов, заполоняя собой всё лесное пространство.

Наряду с ветром, этот лес покинул и всякий шум. Мир в древнем и монументальном лесу оказался безмолвен, словно в вакууме. Весь огромный и высоченный лесной массив пребывал в полнейшем спокойствии и безмятежности, словно это есть древние первобытные леса, не знавшие ещё ни человека, ни птицы… только тлетворное воздействие радиации и химических веществ, от которых меняется сама структура любой живой клетки.

Мрачная атмосфера безмолвия подобна лёгкому и прозрачному покрывалу, которое можно сбросить в один единственный миг лёгким дыханием или снежным скрипом. Однако вот уже целую ночь суть беззвучия торжествовала над лесом, словно царь.

Но вот и ему пришёл свой логический конец. Внезапно вся безмолвная пустота и эфемерное подобие безжизненности леса разрывается дверным скрипом, что раздался подобно эхом по всему лесному массиву, оповестив само мироздание, что в лесу всё ещё есть жизнь и её двигательные процессы.

Можно было долго искать источник оглушительного для абсолютной тишины скрипа, но так и не найти, ибо место, откуда он исходил сделано так, чтобы слиться с мнимой безжизненностью и пустотой этого места. Да, огромная ирония и насмешка над глазами и ушами человека – безжизненность и пустота скрывают жизнь и наполненность пространства.

Весь звук и переполох исходил от визуально небольшой и одиноко стоящей постройки, что скромно встала посреди серебряного леса, как единственный представитель человеческой цивилизации, совершенно незаметный из-за определённых особенностей.

Это одноэтажный дом, с низкой, практический прямой крышей, выкрашенной в белые маскировочные цвета, на которую временами сыпался снег, ещё сильнее маскируя постройку. Стены, крыша, ступени и дверь: всё это не выкрашено в белый цвет, как может показаться, отчего вся постройка, просто сливалась с местностью, становясь белоснежным единым пейзажем. Специальное хамелионистое покрытие окутало дом, проецируя фоновые образа. Так дом максимально становился замаскирован, ибо умное покрытие эмитировало всё, порой даже создавая погодные эффекты, отчего домик облачался в полный плащ невидимости.

Сам дом располагается в небольшой котловине, что больше напоминает всё же огромную яму, внутри которой практически не росли деревья, разве только свои ветки раскинуло пара кустарников. Но вверх уходящие деревья плотной стеной стволы бережно опоясывают небольшой дом, отчего он становился ещё неприметнее и заметить его мог, только человек, знающий об этом строении, ну или же настоящий следопыт с по-орлинному зорким глазом.

Но вот только мало кто знает, что эта «котловина» всего лишь воронка от крупнокалиберного снаряда, что роком здесь взорвался несколько десятков лет назад, когда два «абсолюта» сошлись в смертельной войне идей. И сам этот лес получил это спокойствие словно в награду после тяжёлой войны, что практически не расколола сами Альпы, у подножья которых и раскинулся этот гипертрофированный лесок, взращённый на плодах и удобрении минувшей ядерной войны.

В эту секунду бытия на белоснежное крыльцо, что практически укуталось в снежные морозные барханы, дома, вышел высокий, полу атлетического телосложения парень.

Его разросшиеся волосы цвета свежей соломы небрежно лежат на голове, и вяло трепетались при каждом движении. Черты лица были отчасти вытянутыми и ближе к островатому подбородку становились намного изящнее. Из-под довольно высокого лба смотрят на мир два глаза, имеющих болотно-зеленоватый оттенок. Неширокие и не тонкие губы разошлись, и облачко пара вырвалось наружу, устремляясь в лесную даль, но развеявшись тут, же через полсекунды.

На парне только лёгкая одежда, не присущая для прогулок по морозному зимнему лесу. И открытые участки кожи тут же приняли свой гусиный облик. На крепкие и широкие плечи парня ложилась тёмная тканевая кофта с высоким воротником, что закрывало полностью горло. Нижняя часть кофты бережно прикрывала ноги, на которых были лёгкие бесцветные тканевые штаны, опускавшиеся на серые носки в тапочках.

Парень, широко повернув головой, осмотрел лесную чащу, всматриваясь в каждую деталь лесного пейзажа, словно выискивая что-то в его глуби. Юноша внезапно затормозил взгляд, как ему показалась на силуэте. Но через пару мгновений он понял, что это всего лишь сочетание веток, что сплелось в замысловатом узоре, став всего лишь пародией на человеческий образ. Такова лесная иллюзия.

Юноша устремляет свой взор наверх. Высокие кроны деревьев как будто упирались в небесную твердь и держали её от того, чтобы она не рухнула.

– Габриель, твою мать, закрой дверь! – послышался голос полный недовольства, исходивший из самих глубин дома.

Юноша прикоснулся худыми, но жилистыми пальцами к белоснежной двери. Его рука слегка дрогнула от ощущения необычного холода, и парень медленно прикрыл дверной проход.