Девушка, которая взрывала воздушные замки

Соответствовал ли Улоф Пальме должности премьер-министра или нет – эту тему очень любили обсуждать за обедом в самых тайных коридорах ГПУ/Без. В 1969 году Пера Гуннара Винге отправили в отставку после того, как тот обвинил Пальме в принадлежности к агентам влияния русской шпионской организации КГБ. Тогда в «Фирме» точку зрения Винге разделяли многие, но, к сожалению, во время своего визита в провинцию Норрботтен он рискнул открыто излагать свои взгляды в беседе с губернатором Рагнаром Лассинантти. Губернатор дважды вскинул брови, а затем проинформировал правительственную канцелярию. В результате чего Винге велели явиться для индивидуальной беседы.

К досаде Эверта Гульберга, вопрос о возможных контактах Пальме с советской разведкой так и остался без ответа. «Секция» любой ценой пыталась докопаться до истины и отыскать решающие улики, smoking gun[21 - Неопровержимые доказательства (англ.).], но так не смогла обнаружить никаких доказательств. С точки зрения Гульберга это свидетельствовало не столько о невиновности Пальме, сколько о его исключительном интеллекте и холодном расчете, благодаря которым он не совершал ошибок, типичных для других русских шпионов. Год за годом Пальме водил их за нос. В 1982 году, когда он вновь стал премьер-министром, этот вопрос снова обрел актуальность, но после того как прогремел выстрел на Свеавеген[22 - Свеавеген – улица в районах Васастан и Норрмальм, одна из главных улиц в центре Стокгольма, на которой произошло убийство Улофа Пальме.], он так и остался риторическим – теперь уже навеки.

В 1976 году «Секции» пришлось столкнуться с массой проблем. В ГПУ/Безопасности лишь немногие знали о ее существовании. Тем не менее на «Секцию» обрушилась волна критики. За прошедшее десятилетие из Службы безопасности по подозрению в политической неблагонадежности уволили в общей сложности шестьдесят пять человек. В большинстве случаев представленная документация не содержала неопровержимых доказательств, и в результате некоторые высшие чины в ведомстве стали поговаривать о том, что «Секция» состоит из параноиков, сторонников «конспиративных теорий».

Гульберг до сих пор не мог успокоиться, вспоминая одно из дел, которое разбирала «Секция». Речь шла об одном принятом в 1968 году в ГПУ/Безопасность человеке, которого лично Гульберг считал явно неподходящим. Инспектор уголовного розыска Стиг Берглинг, лейтенант шведской армии, как выяснилось позже, оказался полковником советской военной разведки ГРУ. Гульберг четыре раза пытался добиться увольнения Берглинга, и всякий раз его попытки игнорировались. И только в 1977 году, когда Берглинга стали подозревать уже и за пределами «Секции», ситуация изменилась. Лучше поздно, чем никогда.

Дело Берглинга стало беспрецедентным скандалом в истории шведской службы безопасности.

В первой половине 1970?х годов в адрес «Секции» начала раздаваться все более резкая критика, в середине десятилетия Гульбергу неоднократно предлагали урезать бюджет, а кое-кто даже осмеливался утверждать, что их деятельность никому не нужна.

Эта критика означала, что будущее «Секции» оказалось под вопросом. В то время приоритетным направлением в ГПУ/Безопасность считалась угроза терроризма – применительно к шпионажу, дело во всех отношениях скучное, касавшееся в основном сбившейся с пути молодежи, которая связалась с арабскими или пропалестинскими элементами. Службу безопасности прежде всего волновал вопрос, надо ли выделять дополнительные ассигнования отделу персонального контроля для проверки проживающих в Швеции иностранных граждан, или же и в дальнейшем считать это прерогативой отдела по работе с иностранцами.

В результате сей бюрократической и несколько эзотерической дискуссии «Секция» решила, что ей необходим еще один сотрудник, который пользовался бы доверием и смог бы форсировать ее деятельность по контролю – а на деле, по шпионажу – за сотрудниками отдела по работе с иностранцами.

Выбор пал на молодого человека, который работал в ГПУ/Безопасность с 1970 года и чей послужной список, а также политическая благонадежность позволяли считать, что он сможет успешно стать сотрудником «Секции». В свободное время этот молодой человек участвовал в работе организации «Демократический альянс», которую социал-демократические СМИ оценивали как крайне правую. «Секция» не считала данный факт отягчающим обстоятельством. Трое ее сотрудников уже состояли в «Демократическом альянсе», сама «Секция» сыграла определенную роль в его создании и даже оказывала «Союзу» некоторую финансовую поддержку. Нового сотрудника отобрали для «Секции» именно через эту организацию. Его звали Гуннар Бьёрк.

Эверту Гульбергу невероятно повезло: в тот самый день выборов 1976 года, когда Александр Залаченко решил остаться в Швеции и явился с просьбой предоставить ему политическое убежище в полицейский участок района Норрмальм, там как раз дежурил молодой Гуннар Бьёрк, сотрудник отдела по работе с иностранцами. Так и получилось, что Залаченко сразу попал в руки самого засекреченного агента.

Бьёрк оказался на высоте. Он сразу оценил роль Залаченко, прервал допрос и спрятал перебежчика в номере гостиницы «Континенталь». Причем Гуннар Бьёрк позвонил, чтобы сообщить об инциденте, не своему формальному начальнику из отдела по работе с иностранцами, а Эверту Гульбергу. Телефонный звонок раздался как раз тогда, когда помещения для голосования уже закрылись и, судя по всем сводкам, Пальме должен был проиграть. Гульберг как раз только что явился домой и уселся перед телевизором в ожидании результатов выборов. Поначалу он не слишком серьезно воспринял сообщение взволнованного дежурного, но затем все же отправился в отель «Континенталь», расположенный в двухстах пятидесяти метрах от гостиничного номера, где он на тот момент находился. И взял на себя командование делом Залаченко.

Начиная с этой минуты жизнь Эверта Гульберга радикальным образом изменилась. Слово «секретность» приобрело совершенно новое содержание и вес. Он решил создать вокруг перебежчика новую структуру.

В «Группу Залаченко» Гульберг автоматически включил Гуннара Бьёрка. Такое решение казалось оправданным и уместным, поскольку тот уже знал о существовании агента. Лучше было впустить его «внутрь», чем, рискуя безопасностью, оставить «снаружи». В результате Бьёрка передислоцировали с официального места работы, из отдела по работе с иностранцами, за письменный стол в квартире в районе Эстермальм.

В этой драматической ситуации Гульберг решил проинформировать лишь одного человека в ГПУ/Безопасность – шефа канцелярии, который и так уже знал о деятельности «Секции». Шеф канцелярии размышлял несколько суток, после чего заявил Гульбергу, что значение перебежчика слишком велико, поэтому необходимо проинформировать начальника ГПУ/Безопасность, а также правительство.

Недавно возглавивший ГПУ/Без бюрократ на тот момент знал о существовании «Секции спецанализов», но имел довольно смутное представление о том, чем она, собственно, занимается. Его назначили, чтобы разобраться с последствиями разоблачения деятельности Информационного бюро[23 - Информационное бюро – разведывательная структура при Министерстве обороны Швеции.], и он уже рассчитывал на более высокий пост в полицейской иерархии. Из откровенной беседы с шефом канцелярии глава ГПУ/Без узнал, что «Секция» – тайная группа, созданная по решению правительства, которая выведена за рамки общей деятельности, и что расспрашивать о ней не следует. Поскольку управление на тот момент возглавлял человек, который в принципе не задавал вопросов, которые способны спровоцировать неприятные ответы, он понимающе кивнул, смирившись с существованием некой структуры под названием ССА и с тем, что ему нет до нее никакого дела.

Гульбергу не нравилась идея информировать начальника о Залаченко, но у него не оставалось выбора. Подчеркнув жесткую необходимость абсолютной секретности, он заручился согласием и составил инструкции, согласно которым даже начальник ГПУ/Безопасность не имел права обсуждать эту тему у себя в кабинете, не предприняв особых мер предосторожности. Было решено, что «Секция спецанализов» займется Залаченко.

О том, чтобы информировать премьер-министра, который уходит в отставку, не могло быть и речи. А приступающий к своим обязанностям премьер занимался исключительно назначением министров и переговорами с остальными буржуазными партиями.

Только через месяц после назначения нового состава правительства начальник ГПУ/Безопасность вместе с Гульбергом поехал в Русенбад[24 - Здание правительства в Стокгольме.] и проинформировал нового премьер-министра. Гульберг категорически возражал против того, чтобы вообще ставить правительство в известность, но глава ГПУ/Без настоял на своем – утаить важные сведения от премьер-министра было бы безответственно с конституционной точки зрения. Напрягая свои ораторские способности, Гульберг пытался убедить премьера в том, что информация о Залаченко не должна выйти за пределы его кабинета – ни министр иностранных дел, ни министр обороны, ни кто-либо другой из членов правительства не должны ничего знать.

Новость о том, что русский шпион такого уровня попросил политического убежища в Швеции, буквально потрясла Фельдина. Он заявил, что даже из соображений справедливости обязан обсудить этот вопрос хотя бы с лидерами остальных двух партий, входящих в правительство. Гульберг был готов к такому повороту и разыграл козырную карту. Он перешел почти на шепот и сообщил, что в этом случае будет вынужден немедленно подать прошение об отставке. Эта угроза отрезвила Фельдина. По сути, она означала: если произойдет утечка информации и русские направят карательный отряд для ликвидации Залаченко, то премьер-министр будет нести за это персональную ответственность. А уж если человека, отвечавшего за безопасность перебежчика, вынудили уволиться, такое разоблачение обернется для Фельдина политической и медийной катастрофой.

Фельдин, еще не слишком освоивший новую для себя роль премьер-министра, сдался. Он одобрил директиву, согласно которой ответственность за безопасность и дебрифинг[25 - В данном случае имеется в виду цикл бесед с перебежчиком с целью получения от него информации.] Залаченко возлагалась на «Секцию». Он также гарантировал, что информация о русском перебежчике не выйдет за пределы его кабинета. Все эти распоряжения немедленно зафиксировали в секретных архивах. Таким образом, Фельдин подписал директиву, которая лишала его права обсуждать этот вопрос. Иными словами, ему предстояло просто забыть о Залаченко.

Правда, Фельдин настоял на том, чтобы один из сотрудников его администрации, особо доверенный статс-секретарь, был проинформирован и смог взять на себя посреднические функции в делах, связанных с перебежчиком. Гульбергу пришлось с этим смириться. Он без труда мог бы справиться со статс-секретарем. Начальник ГПУ/Без остался вполне доволен. Теперь дело Залаченко обрело легитимный характер, а в данном случае это означало, что он снимал с себя всякую ответственность.

Гульберг тоже остался доволен. Ему удалось очертить вокруг себя некий эзотерический круг, находясь в котором, он полностью контролировал потоки информации. Он, и только он, теперь контролировал все, что связано с Залаченко.

Вернувшись к себе в кабинет, Гульберг сел за письменный стол и составил список людей, обладавших информацией о русском перебежчике. Список включал его самого, Гуннара Бьёрка, оперативного руководителя «Секции» Ханса фон Роттингера, его заместителя Фредрика Клинтона, секретаря «Секции» Элеанор Баденбринк, а также двух сотрудников, в задачу которых входило записывать и анализировать информацию, полученную от Залаченко. Всего семеро. Про себя он назвал их «Внутренней группой».

За пределами «Секции» информацией обладали начальник ГПУ/Без, его заместитель и шеф канцелярии. Плюс премьер-министр и статс-секретарь. Итого двенадцать человек. Никогда еще сведения о столь секретной информации не удавалось ограничить столь избранной группой.

Но потом Гульберг помрачнел. В тайну был посвящен еще один человек, тринадцатый. В тот роковой день рядом с Гуннаром Бьёрком находился юрист Нильс Бьюрман. Но никому бы не пришло в голову включить его в состав «Секции» – он не являлся сотрудником Службы безопасности, а просто проходил практику в ГПУ/Без. Бьюрман не обладал ни знаниями, ни должным статусом. Гульберг взвешивал разные варианты и предпочел просто отсечь его от этой истории. Он пригрозил молодому адвокату пожизненным заключением за государственную измену, если тот хоть словом обмолвится о Залаченко, а также подкупил его обещанием в будущем снабжать его работой и даже лестью, что внушило Бьюрману чувство собственной значимости.

Гульберг проследил за тем, чтобы начинающий юрист получил место в солидной адвокатской фирме с достойной репутацией, и благодаря его стараниям Бьюрмана буквально завалили перспективными делами. Правда, тот оказался такой посредственностью, что просто не воспользовался предоставленными ему возможностями. Через десять лет он ушел из адвокатской фирмы и начал собственную практику, а спустя некоторое время открыл адвокатскую контору с единственной секретаршей на площади Уденплан.

Все последующие годы Гульберг держал Бьюрмана в поле зрения. Он перестал наблюдать за ним только в конце 1980?х годов, когда начался распад Советского Союза и дело Залаченко утратило актуальность.

Для начала «Секция» рассчитывала благодаря Залаченко разобраться в загадке Пальме – она неотрывно занимала Гульберга. Соответственно, Пальме стал первой темой, которую Гульберг зондировал во время долгого допроса перебежчика.

Однако надежды его не оправдались, поскольку Залаченко никогда в Швеции не работал и вообще ничего не знал об этой стране. Правда, до него доходили слухи о некоем «Красном всаднике» – высокопоставленном шведском или, возможно, скандинавском политике, работавшем на КГБ.

Гульберг составил список лиц, имеющих отношение к Пальме. В него входили Карл Лидбум, Пьер Шори, Стен Андерссон, Марта Ульвскуг и еще несколько человек. До конца жизни Гульберг будет раз за разом возвращаться к этому списку, но так и не получит ответа на свои вопросы.

Внезапно он стал одним из избранных. Его тепло приветствовали в элитарном клубе хорошо знавшие друг друга игроки, контакты между которыми осуществлялись на основе личной дружбы и доверия, а не через официальные каналы, в соответствии с бюрократическими правилами. Ему даже повезло встретиться с самим Джеймсом Хесусом Энглтоном и выпить виски в одном из закрытых клубов в Лондоне с шефом МИ?6.

Он стал одним из великих.

Гульберг никогда не смог бы похвастаться своими успехами, даже в мемуарах, которые опубликовали бы посмертно. Анонимность и скрытность – оборотные стороны его профессии. И еще постоянный страх, что Враг начнет следить за ним и за его маршрутами, и что он невольно выведет русских на след Залаченко.

Хотя по части конспирации и безопасности сам Залаченко вел себя как собственный злейший враг.

В первый год его анонимно поселили в служебной квартире, принадлежавшей «Секции». Ни в каких регистрах или официальных документах он не числился, и в «Группе Залаченко» считали, что впереди у них немало времени, чтобы срежиссировать его будущее. Только весной 1978 года перебежчик получил паспорт на имя Карла Акселя Бодина, а заодно и легенду. Его прошлое, зафиксированное в шведских регистрах, было от начала до конца фикцией. Но эта фикция внушала доверие и могла выдержать любую проверку.

Впрочем, зря они так старались. К этому времени Залаченко уже связался с этой проклятой шлюхой Агнетой Софией Саландер, носившей прежде фамилию Шёландер. Кстати, он даже посмел назвать ей свою настоящую фамилию – Залаченко.

Гульберг считал, что у бывшего шпиона в голове все помутилось. Он даже подозревал, что порою тому хочется, чтобы его разоблачили. Ему, казалось, требовалась эстрада и публичные выступления. Иначе объяснить его идиотскую тупость было трудно.

В его жизни появились шлюхи, он практиковал беспробудные запои, провоцировал инциденты с применением грубой силы, драки с охранниками ресторанов и многими другими. Залаченко попадал в шведскую полицию – трижды за пьянство и дважды за драки в ресторанах. И каждый раз «Секции» приходилось ограждать его от неприятностей и следить за тем, чтобы протоколы уничтожались, а записи в журналах изменялись. Гульберг приставил к нему Гуннара Бьёрка, чтобы тот почти круглосуточно курировал перебежчика. Все это было сопряжено с дополнительными сложностями, но ситуация оставалась безальтернативной.

А ведь все могло бы сложиться вполне удачно. В начале 1980?х годов Залаченко усмирили, и он начал приспосабливаться к нормальной жизни. Но шлюху Саландер он так и не бросил; к тому же у них родились дочери, Камилла и Лисбет.

Лисбет Саландер.

Даже просто произносить ее имя Гульбергу было дискомфортно.

Еще когда девочкам было по девять или по десять лет, Лисбет вызывала у Гульберга чувство тревоги. Чтобы понять, что она не вполне нормальная, не обязательно быть психиатром. Гуннар Бьёрк докладывал, что она нетерпима по отношению к Залаченко, проявляет к нему жестокость и агрессию и, к тому же, похоже, нисколько его не боится. Она была не слишком-то словоохотлива, но демонстрировала свое недовольство самыми разными способами. Лисбет, конечно же, могла бы стать серьезным препятствием для спецслужб, но даже в самых смелых фантазиях Гульберг не мог представить себе, чем все в конце концов обернется. Больше всего на свете он боялся, что ситуация в семействе Саландер вызовет внимание социальных служб и спровоцирует какое-нибудь разбирательство, и тогда-то они сфокусируют свое внимание на персоне Залаченко. Он не раз настаивал, чтобы Залаченко оставил свою семью и вообще держался от нее подальше. Тот обещал, но все делал по-своему. У него появлялись и другие шлюхи. Почему-то они просто липли к нему. Но через несколько месяцев он всегда снова возвращался к Агнете Софии Саландер.

Чертов Залаченко.

Разве может шпион позволить своему пенису управлять своим поведением? Но Залаченко, казалось, пренебрегал всеми нормами и правилами, или, по крайней мере, считал себя выше их. Если бы он хотя бы просто трахал эту шлюху, еще ничего, но ведь он регулярно причинял своей подруге тяжкие телесные повреждения. Он, казалось, даже воспринимал это как забаву, как способ поиздеваться над своими опекунами из «Группы Залаченко», и избивал ее каждый раз только для того, чтобы доставить им неприятности.

В том, что Залаченко – не только подонок, но и психопат, Гульберг уже не сомневался, но выбирать ему не приходилось. У него был один-единственный перебежчик из агентов ГРУ, так что он не мог ими разбрасываться. И тот пользовался тем, что у Гульберга нет никакого выбора.

Он вздохнул. «Группа Залаченко» играла роль отряда чистильщиков, и от этого никуда не деться. Русский знал, что может позволить себе всякие вольности, а его кураторы потом утрясут его проблемы. Особенно он злоупотреблял своей безнаказанностью в отношении Агнеты Софии Саландер.

Предупреждения поступали с разных сторон. Когда Лисбет Саландер едва исполнилось двенадцать лет, она отделала папашу ножом. Раны оказались несерьезными, но его отвезли в больницу Святого Георгия, и «Группе Залаченко» пришлось немало потрудиться, чтобы все замять. В тот раз Гульберг затеял со своим подопечным очень серьезный разговор. Он обстоятельнейшим образом объяснял ему, что тот больше никогда не должен контактировать с семейством Саландер, и Залаченко пообещал. Больше полугода он не приближался к своей семье, но потом поехал домой к Агнете Софии Саландер и избил ее с такой жестокостью, что остаток своей жизни она провела в стенах лечебницы.

Но Гульбергу даже в страшном сне не могло присниться, что Лисбет Саландер окажется маньячкой и психопаткой, и что она способна изготовить самодельную зажигательную бомбу. В тот день разыгрался настоящий триллер.

Началась череда расследований, и вся «Операция Залаченко», то есть вся «Секция», повисла на очень тонком волоске. Если бы Лисбет заговорила, то Залаченко могли бы разоблачить. В таком случае под угрозой провала оказались бы операции, которые проводили в Европе последние пятнадцать лет. И потом, возник бы риск того, что «Секцию» начали бы тщательно проверять. Этому следовало воспрепятствовать любой ценой.

Гульберг не мог успокоиться. На фоне их публичной проверки дело Информационного бюро показалось бы просто невинной забавой. Если б к архивам «Секции» открыли публичный доступ, то обнаружились бы обстоятельства, не вполне совместимые с конституцией, не говоря уже о многолетней слежке за Улофом Пальме и другими известными социал-демократическими деятелями. Даже спустя несколько лет после убийства Пальме эта тема носила весьма деликатный характер. В результате организовали бы комиссии по расследованию, а самого Гульберга и нескольких других сотрудников «Секции» обвинили бы в преступной деятельности. Более того, самые шустрые журналисты запустили бы версию, согласно которой за убийством Пальме стояла «Секция». А это, в свою очередь, привело бы к очередной серии разоблачений и обвинений. И самое ужасное заключалось в том, что за эти годы руководство Службы безопасности сменилось столько раз, что о существовании «Секции» не знал даже самый высший руководитель ГПУ/Без. Все контакты с ГПУ/Без в тот год застревали на столе нового заместителя начальника канцелярии, а он уже десять лет как являлся постоянным соучастником «Секции».