Серебряная дорога

– Его зовут Карл-Юхан. Мы случайно встретились на озере.

– Карл-Юхан, его действительно так зовут?

Мея сделала вид, что не услышала вопрос. Она смотрела на Торбьёрна, который сунул указательный палец за губу, выловил оттуда снюс и отправил в выскобленную тарелку.

– Его имя мне ничего не говорит, – сказал он. – Откуда этот парень?

– Из Свартшё.

– Из Свартшё!

Желто-коричневая слюна дождем окропила фарфор.

– Ты шутишь? Неужели один из парней Биргера Брандта?

Мея почувствовала, как у нее похолодело в груди.

– Ну да.

Торбьёрн довольно долго молчал, прежде чем выдать:

– Наверное, не мне судить, поскольку люди считают меня деревенским дурачком. Но Биргер и его жена настоящие оригиналы.

– Почему это?

Из легких Торбьёрна вырвался звук, похожий на тихий свист.

– Они создали некое подобие коммуны у себя. Хиппи не хиппи… Живут, как в девятнадцатом веке. Им, похоже, не по нраву современные технологии. Биргер не хотел, чтобы его сыновья ходили в обычную школу, и разразился ужасный скандал, насколько мне помнится. Он решил учить их дома, но муниципалитет был против.

– Они верующие? – спросила Силье.

– Черт его знает, но меня бы это не удивило.

Силье допила остатки вина и показала пустым бокалом на Мею:

– Ты не могла бы пригласить его к нам, чтобы мы могли на него поглядеть?

– Об этом можешь забыть.

– Ну же, пригласи его.

Мея повернула взгляд в сторону леса, где солнечный свет упрямо боролся с тенью. В воздухе в едином хороводе кружились тучи семян от одуванчиков и полчища комаров. Со своего места она могла видеть поляну, где они стояли на рассвете, после того как Ёран высадил их. И ей показалось, что головокружительное ощущение, возникшее, когда их губы встретились, вернулось.

* * *

Теперь Лелле направился по Серебряной дороге в южном направлении. Пока солнце пряталось за лесом, успел миновать Йерн и Болиден. Он особо не гнал и предусмотрительно сбрасывал скорость задолго до того, как видел камеры контроля. В Шеллефтео остановился заправиться и купил сигареты у ночной продавщицы, оторвав ее от телефона. В магазинчик заскочил водитель фуры в бейсболке с длинным козырьком, налил себе две большие чашки кофе из автомата. За окном магазинчика царили мягкие сумерки, окрашивая все вокруг голубым цветом, и Лелле подумал о море. Он сел в машину, закурил и попытался направить мысли в другом направлении, но, когда завел мотор, уже знал, что на перекрестке руки сами повернут руль налево, навстречу воспоминаниям.

Неловко стряхивая пепел за окно, он проезжал погруженные в сон усадьбы, загоны для скота, черные ленты лесов. Чувствовал, как постепенно воздух становится все солонее, и наконец увидел море. Солнце начало пробиваться сквозь тучи, небо просветлело. Лелле припарковался, вышел и вдоль заросшего кустами каменистого берега направился к тому месту, где когда-то стоял его дом. Сейчас от него и досочки не осталось, но ему все же удалось различить контуры фундамента под травой. Он стоял какое-то время и курил, чувствуя, как становится все труднее дышать и как сердце неистово бьется в груди.

В этом доме он провел свое детство. Здесь его отец умер от пьянства, и он часто сидел вечерами в одиночестве, пока мама работала. Ему было семь-восемь лет, когда он начал допивать из горлышка капли, остававшиеся после отца. Он быстро научился различать крепкие и слабые алкогольные напитки по одному только запаху, потом попробовал и самогон, и водку. Лет в десять впервые напился пьяным. На следующее утро проснулся и обнаружил блевотину рядом с кроватью, но не помнил, как его рвало. Мать конечно же замечала, что от него все чаще попахивает спиртным, но так ничего не сказала ни ему, ни отцу – отец тогда еще был жив. На алкоголь не следовало обращать внимание, это было главное правило, действовавшее в их семье.

Лина никогда не видела, как он пил, и слава богу. Эту часть своей жизни он похоронил здесь, у моря. Она никогда не видела дом, где он рос, и никогда не встречалась с бабушкой. Лелле солгал, что его мать умерла, а то, что отца давно уже нет, это было правдой. Став старше, Лина, естественно, стала задавать вопросы о его детстве, о родителях, но он всегда старался уйти от ответа, пообещав себе, что уж его-то ребенок никогда не будет без должного внимания из-за того, что взрослые увлекаются алкоголем… Он поклялся себе в этом, но все равно потерпел крах. Остался у разбитого корыта.

Лелле спустился к берегу, который когда-то считал своим, нашел плоский голыш и пустил его прыгать по волнам с такой силой, словно был зол на море, словно оно было причиной всех его бед. Запах соли вызывал у него тошноту, и, чтобы избавиться от него, он потом еще долго сидел и курил в машине. Ему снова ужасно захотелось выпить, но он прогнал эту мысль, развернулся и поехал назад.

Он уже почти добрался до дома, когда внезапно как из ведра хлынул дождь. Пришлось остановиться, поскольку дворники не справлялись с потоками воды. Курил и слушал, как ливень барабанит по крыше.

На Лине были синие джинсы и белая футболка с длинными рукавами в тот день, когда она исчезла. То есть ничего, что могло бы защитить от непогоды. В первые дни после ее исчезновения он сильно беспокоился, что лето еще только начиналось, а у нее нет нормальной одежды, что она замерзнет или промокнет или что ее искусают комары. Об угрозе со стороны людей он и думать не хотел.

Позади него на площадке для отдыха остановилась машина. Он видел свет противотуманных фар, пробивавший стену дождя, но не мог рассмотреть водителя. Непогода неистовствовала, ветер прижимал ели к оградительной сетке, тянувшейся по обеим сторонам от дороги.

«Хорошо еще, что я сижу в железной банке», – подумал Лелле с благодарностью, и в этот момент по окну постучали. Он вздрогнул от неожиданности и выронил сигарету; упав, она прожгла еще одну дырку в коврике. Запах жженой пластмассы наполнил салон.

Лицо стучавшего закрывал капюшон; опустив стекло, Лелле увидел, что это пожилой мужчина со впалыми щеками.

– Я не собирался тебя напугать, – сказал незнакомец. – Мне просто хотелось узнать, нельзя ли одолжить твой телефон на минутку? У моего сдох аккумулятор. – Седые пряди прилили ко лбу, ручейки воды стекали по бровям и дальше вдоль носа.

Лелле скосился на свой лежавший в держателе для термоса мобильник.

– Ты можешь сесть ко мне и разговаривать, – сказал он и кивнул на пассажирское сиденье. – Я не хочу, чтобы мой телефон промок.

Мужчина быстро обошел автомобиль и проскользнул в салон. С его одежды капала вода, над ним заклубилось облачко пара.

Лелле вылез наружу, пока мужчина набирал номер. Ноги затекли от долгого сидения, и он решил пройтись немного, чтобы размяться. Обошел чужой «вольво» и, прищурившись, как бы ненароком заглянул внутрь. Мужчина оставил дворники включенными, и они метались из стороны в сторону по мокрому стеклу. В салоне горел свет, и Лелле смог разглядеть чашку с кофе в держателе. На застеленном черным брезентом заднем сиденье валялся всякий хлам: обертки от конфет, рыболовная леска, пустые пивные банки, ножовка, моток изоленты… На переднем сиденье лежало что-то белое. Футболка? Сквозь конденсат, осевший на стекле, он рассмотрел контуры лица своей дочери. Ниже была надпись: «Ты видел меня? Позвони 112». Да, точно… Одна из футболок, которые все эти годы заказывал и раздавала Анетт.

Кто этот мужчина? Он едет из Глиммерстреска?

Голова гудела от волнения, когда он вернулся к своей машине. Незнакомец вышел и протянул ему телефон:

– Спасибо за помощь. Извини, что так получилось. Я не хотел выгонять тебя на улицу в такую дождину.

– Да ладно, – кивнул Лелле. – Мне все равно требовалось размяться.

У мужчины не хватало одного зуба спереди, и, когда он улыбался, язык выглядывал через брешь.

– Ну и погодка, – сказал он. – Пришлось позвонить моей старухе, сообщить, где я. Иначе она бы сошла с ума.

– Твой дом далеко отсюда?

– Я живу в Хедберге… неблизко.

– Тебе надо ехать осторожно. – Лелле вытер лицо рукавом куртки.

– Тебе тоже.

Мужчина потрусил к своей машине. Проводив его взглядом, Лелле достал пистолет из бардачка и вбил в мобильник регистрационный номер автомобиля незнакомца вместе с описанием его внешности.

Мужчина, 50–60, 175–180, нормального телосложения, не хватает переднего зуба. Хедберг.