– Когда я видел тебя в последний раз, историк, – произнес Колтейн с грубым виканским акцентом, – ты лежал в горячке на личной походной койке императора, собираясь пройти во врата Худа. – Он помолчал и кивнул на офицера со шрамом. – Бальт был тем самым молодым воином, чье копье тебя пропороло, и за это солдат по имени Дуджек погладил Бальта по лицу мечом. – Колтейн медленно повернулся и улыбнулся изуродованному офицеру.
Мрачное выражение лица седого воина не изменилось, когда тот перевел взгляд на Дукера. Затем он покачал головой и вздохнул:
– Я помню беззащитного человека. То, что в руках у него не было оружия, в последний миг заставило мое копье дрогнуть, иначе все закончилось бы гораздо хуже. Я помню, как меч Дуджека похитил мою красоту и как мой конь укусил его за руку, сокрушая кости. И знаю, что потом лекари отрезали Дуджеку руку, потому что ее поразило гнилостное дыхание лошади. Между нами говоря, я в том обмене проиграл, потому что потеря руки никак не сказалась на блестящей карьере Дуджека, а вот я в силу своего уродства так навсегда и остался с одной-единственной женой, которая у меня к тому времени уже была.
– Она ведь, кажется, приходилась тебе сестрой, а Бальт?
– Да, Колтейн. И к тому же была слепой.
Оба виканца замолчали: один хмурился, другой мрачно смотрел исподлобья.
Кальп рядом сдавленно хмыкнул. Дукер приподнял бровь.
– Извините, Бальт, – сказал он. – Хоть я и участвовал в той битве, однако не видел там ни вас, ни Колтейна. В любом случае я бы не сказал, что шрам сильно вас изуродовал.
Воин кивнул:
– Нужно присматриваться, это верно.
– Быть может, – подал голос Маллик Рэл, – пора уже прекратить предаваться воспоминаниям, сколь бы увлекательными они ни были, и начать наконец совещание?
– Начнем, когда я буду готов, – небрежно ответил Колтейн, продолжая рассматривать Дукера.
Бальт хмыкнул и поинтересовался:
– Скажи, историк, что надоумило тебя пойти в бой без оружия?
– Наверное, я потерял его в сражении.
– Да ничего подобного. У тебя вообще не было ни пояса, ни ножен, ни щита.
Дукер пожал плечами:
– Чтобы описывать историю Малазанской империи, я должен быть в гуще событий, господин Бальт.
– Ты собираешься проявлять такое же безрассудное рвение, если Колтейну и впредь придется воевать?
– Рвение? Да, пожалуй. Что же до безрассудства, – Дукер вздохнул, – увы, моя отвага уже не та, что прежде. Теперь, когда я иду на битву, то облачаюсь в броню, непременно беру щит и короткий меч. А еще надеваю шлем. И стою в окружении телохранителей по меньшей мере в лиге от сердца сражения.
– Годы принесли тебе мудрость, – заметил Бальт.
– В некоторых вещах недостаточную, как мне кажется, – медленно проговорил Дукер и перевел взгляд на Колтейна. – Я буду настолько отважен, что осмелюсь сегодня давать вам советы, господин наместник.
Колтейн покосился на Маллика Рэла и заметил:
– И ты опасаешься, что я разгневаюсь, если это мне вдруг не понравится. Боишься, что, быть может, услышав опрометчивые слова, я прикажу Бальту закончить начатое много лет назад и убить тебя. Что ж, – продолжил он, – это многое говорит мне о положении дел в Арэне.
– Об этом мне известно мало, – сказал историк, чувствуя, как по телу под туникой градом катится пот. – Но еще меньше я знаю о вас, господин наместник.
Выражение лица Колтейна не изменилось. Перед глазами Дукера почему-то встал образ кобры, медленно поднимающей голову: взгляд немигающий, холодный.
– Позвольте вопрос, – вновь вмешался Маллик Рэл. – Совещание уже началось?
– Нет еще, – медленно ответил Колтейн. – Мы ждем моего колдуна.
Услышав это, жрец Маэля резко выдохнул. Кальп сделал шаг вперед.
Дукер вдруг обнаружил, что у него пересохло во рту. Откашлявшись, он осторожно произнес:
– А мне казалось, что императрица в первый год своего правления приказала, кхм, искоренить всех виканских колдунов. За этим приказом ведь последовала массовая казнь? Я помню, как выглядели тогда внешние стены Унты…
– Колдуны умирали много дней, – сказал Бальт. – Висели на железных шипах, пока вороны не прилетели, чтобы забрать их души. Мы принесли детей к стенам города, чтобы показать им старейшин племени, чьи жизни отняли у нас по приказу коротко стриженной женщины. Таким образом мы даровали детям шрамы – на память, чтобы сохранить жизнь истине: после такого зрелища они уже не поверят никакому обману.
– Однако теперь, – напомнил Дукер, внимательно глядя в лицо Колтейну, – вы служите этой самой императрице.
– Коротко стриженная женщина ничего не знает об обычаях виканцев, – заявил Бальт. – Вороны, которые несли в себе души величайших колдунов, вернулись к нашему народу, чтобы переродиться, и таким образом сила старейшин возвратилась к нам.
Тут боковая дверь, которой Дукер прежде не заметил, скользнула в сторону. Высокая кривоногая фигура вступила в комнату. Голову незнакомца покрывал капюшон в форме козлиной головы. Когда вновь пришедший откинул его, присутствующим открылось лицо мальчика не более десяти лет от роду. Темные глаза ребенка спокойно встретили взгляд историка.
– Это Сормо И’нат, – пояснил Колтейн.
– Сормо И’ната – старика – казнили в Унте, – прошипел Кальп. – Он был самым могущественным из колдунов: императрица лично о нем позаботилась. Говорят, он умирал на городской стене целых одиннадцать дней. А это не Сормо И’нат, а какой-то мальчишка.
– Да, целых одиннадцать дней, – пробурчал Бальт. – Одна ворона не могла вместить целиком его душу. Каждый день прилетала новая, покуда не забрали всего полностью. Одиннадцать дней, одиннадцать ворон. Такова была магическая сила Сормо И’ната, его жизненная воля, и такую честь оказали ему чернокрылые духи. Одиннадцать – число особенное.
– Старинное чародейство, – прошептал Маллик Рэл. – В древнейших свитках косвенно упоминается о таком. Неужели мальчик по имени Сормо И’нат – воистину возродившийся колдун?
– У рхиви в Генабакисе распространены похожие поверья, – заметил Дукер. – Новорожденный ребенок может стать сосудом для души того, кто не вошел во врата Худа.
Мальчик заговорил – голосом тонким, но ломающимся, на рубеже зрелости:
– Да, я – Сормо И’нат, который несет в своей груди память о железном шипе. Одиннадцать ворон явились, чтобы приветствовать мое рождение. – Он отбросил плащ за плечи. – Сегодня я стал свидетелем обряда прорицания и увидел в толпе любопытствующих историка Дукера. Вместе мы наблюдали видение, посланное духом великой силы, духом, чье лицо – одно из множества. И дух этот возвестил Армагеддон.
– Да, он говорит правду, я тоже видел это собственными глазами, – подтвердил Дукер. – У стен города разбил лагерь торговый караван.
– Неужели в тебе не распознали малазанца? – вкрадчиво поинтересовался Маллик Рэл.
– Дукер хорошо говорит на местном наречии, – ответил Сормо И’нат. – И совершает жесты, которыми показывает ненависть к Малазанской империи. Этого оказалось довольно, чтобы обмануть местных. Скажи мне, историк, доводилось ли тебе прежде видеть подобные прорицания?
– Ну, такие явные… нет, – признался Дукер. – Но я видел достаточно, чтобы ощутить нарастающее напряжение. Новый год принесет нам мятеж.
– Смелое заявление, – проговорил Маллик Рэл и тяжело вздохнул: жрецу явно было неудобно стоять. – Новому кулаку следовало бы с разумной осторожностью отнестись к подобным утверждениям. Иногда кажется, что в нашей стране пророчеств не меньше, чем жителей. Подобное изобилие поневоле заставляет сомневаться в истинности каждого отдельного предсказания. Мятеж в Семиградье предрекают каждый год со времени малазанского завоевания. И какие же из пророчеств сбылись?
– У бывшего жреца есть тайные мотивы, – сказал Сормо И’нат.
Дукер напрягся, ожидая, что за этим последует.
Круглое потное лицо Маллика Рэла побелело.