Троя. Величайшее предание в пересказе

– Прошу тебя, молю! – вскричал Парис, поглядывая через плечо. Деифоб и Гектор с мечами наголо возглавляли целую лавину сторонников, зрителей, взбудораженных собак и детей.

– Нет! – повторила жрица. – Нет! Нет! Нет! – И вновь растаяла в тенях, захлопнув за собой дверь.

Парис заколотил в ворота кулаками, но Деифоб уже настиг его – зубы оскалены, ревет от ярости.

– Держи его, Гектор. Поглядим, как засмеется его наглая башка, когда слетит с плеч.

Гектор, ростом выше брата, схватил Париса и поднял его над землей.

– Не стоило расстраивать Деифоба, – сказал он. – Если смиренно извинишься, я прослежу, чтобы тебя за все хлопоты лишили всего одного уха.

Деифоб занес меч.

Но тут зазвенел голос – громкий и пронзительный:

– Стой! Нельзя убивать родного брата!

Деифоб и Гектор обернулись. Парис обернулся тоже – и увидел, как сквозь толпу протискивается отец его Агелай.

– Отпусти его, владыка Гектор! Отпусти брата!

Толпа по одну сторону расступилась и дала Агелаю пройти. А по другую сторону она расступилась, пропуская царя Приама и царицу Гекубу. Агелай увидел их и повалился на колени.

– Не смог я, ваши величия! Не смог убить дитя. И рад тому. Вы гляньте на него. Им надо гордиться.

И вся давнишняя история вылетела из Агелая скороговоркой. Толпа притихла.

Первой оторопевшего Париса обняла Гекуба. Приам прижал его к себе и назвал сыном. Гектор нежно толканул его в плечо кулаком и назвал братом. Деифоб пихнул его в другое плечо кулаком – заметно сильнее – и тоже назвал братом. Толпа ликовала неустанно, а царственное семейство вознамерилось отправиться во дворец.

Золотые ворота на вершине лестницы распахнулись, и вновь появилась жрица – она рыдала и размахивала руками, словно завладел ею демон.

– Уведите его прочь, прочь из города! – стенала она. – Он – смерть. Он навлечет на всех нас погибель.

Может, кто и услышал ее, да не придал значения.

Звали ее Кассандра, и жизни царевны она предпочла стезю жрицы. Красивейшая и талантливейшая из всех дочерей Приама и Гекубы, царевна Кассандра посвятила себя храму Аполлона в Трое. На беду, привлекла она к себе внимание самого Аполлона, и он, плененный ее красотой, наделил ее даром прорицания. Скорее то была взятка, нежели подарок. Бог шагнул к ней, чтобы заключить в объятия.

– Нет! – тут же произнесла Кассандра. – Никому не дамся, ни богу, ни смертному. Не согласна. Нет, нет!..

– Но я ж наделил тебя величайшим даром, какой может достаться смертному, – воскликнул разгневанный Аполлон.

– Это запросто. Но я не просила о нем и совершенно точно не обещала тебе взамен мое тело. Нет. Отказываю тебе. Нет.

Отнять дар Аполлон не мог – таков нерушимый закон: ни один бессмертный не в силах отменить то, что сотворил сам или другой бессмертный[79 - Можно усилить или добавить, но не отменить.], – а потому в ярости своей плюнул он Кассандре в рот как раз в тот миг, когда она приоткрыла его для очередного «нет». Слюна стала проклятием. К Кассандриным пророчествам никогда не будут прислушиваться. Как бы точно ни предсказывала она будущее, никто ей не поверит. Судьба ей не быть услышанной.

Что именно сообщило ей краткое прикосновение к руке брата Париса, нам знать не дано. Чт? увидела она мысленным взором, остается лишь догадываться. Возможно – тот самый пожар, какой видела во сне восемнадцать лет назад Гекуба. Оставим жрицу на ступенях храма заламывать руки и стенать в отчаянии.

Боги смотрят свысока

Порыв, повлекший Париса вниз по склону вслед за племенным быком, – не бог ли какой наслал его? Тот голос в голове у Париса, шепнувший: «Почему бы и нет?» Почему б не спуститься с горы, не поучаствовать в состязаниях и не отыграть того быка? Почему бы и нет? Был ли то собственный голос Париса, его честолюбие и юношеский порыв – или божественное вдохновение?[80 - «Инспирировать» [вдохновлять] буквально означает «дышать изнутри» – для древних это могло означать дыхание божества, музы или другой сторонней силы.]

Афродита пообещала ему: если отдаст яблоко ей, она подарит ему Елену. Принятие Париса в царском дворце Трои принесло юноше восторг и воодушевление, перемену в жизни, на какую он не мечтал и надеяться. Но походило все это скорее на исполнение Гериного посула власти и земель, нежели Афродитиного обещания любви. Житье царевичем во дворце чарует, слов нет, однако оно нисколько не приблизило Париса к видению того лица, той обетованной «Елены».

Или как?

У богов свои повадки.

Да, житье царевичем и впрямь чаровало. Рабы, богатства, роскошные одежды, а также еда и питье такого качества, каких не доводилось ему вкушать сроду. Граждане Трои при его приближении падали на колени. Поначалу это было восхитительнее и упоительнее, чем он мог когда-то вообразить. Но, похоже, за всю эту роскошь, послушание и положение нужно платить. Похоже, царевичам полагается знать все на свете.

Искусства войны, к примеру. Парис был прирожденным атлетом, чему стала свидетелем вся Троя. Но как ему приладить свой природный атлетизм к более суровым воинским умениям? В отличие от братьев Гектора и Деифоба, он не имел ни мышечной силы, ни воинской дисциплины, потребной для бойца, однако пока ему удавалось выкручиваться благодаря проворству, равновесию и согласованности движений. Кроме того, на что нужна она, эта военная сила? Видал ли белый свет город мирнее Трои?

Искусства мира же Парису показались несносно занудными. Церемонии, история, торговля, налоги, дипломатия, закон… уроки по этим предметам держали его в четырех стенах, и на них он скучал до полной потери внимания.