Бесплодные земли

– «Я стреляю не рукой; тот, кто стреляет рукой, забыл лицо своего отца».

Это какая-то глупая шутка, подумал он. Он не узнал бы своего папашу, даже столкнись он с ним нос к носу на улице. Но все-таки Эдди чувствовал, что слова помогают ему: прочищают рассудок и укрепляют нервы. Он не знал, сможет ли из него получиться стрелок, настоящий… хотя имел смутное подозрение, что вряд ли, несмотря на то, что он прекрасно себя проявил в той перестрелке у Балазара… Но одно он знал наверняка: какой-то частице его души нравилась эта спокойная и отрешенная холодность, что всегда нисходила на него, когда Эдди произносил слова древнего катехизиса, которому его обучил стрелок… Холодность и еще новое ощущение мира, вдруг приобретшего необычайную захватывающую ясность. Хотя другая частица его души с той же ясностью осознавала, что это тоже своего рода наркотик, смертельный наркотик, мало чем отличающийся от героина, который погубил Генри и едва не убил и его самого, но это ни капельки не умаляло напряженного, будто звенящего удовольствия от момента. Оно билось в нем, как провода электропередачи, вибрирующие от сильного ветра.

– «Я целюсь не рукой; тот, кто целится рукой, забыл лицо своего отца.

Я целюсь глазом.

Я убиваю не выстрелом из револьвера; кто убивает выстрелом, забыл лицо своего отца».

А потом – он и сам сначала не понял, как это его угораздило, – Эдди вдруг выступил из-под прикрытия деревьев и произнес в полный голос, обращаясь к роботам, ковыляющим на той стороне поляны:

– «Я убиваю сердцем».

Они застыли на месте, остановив бесконечное свое кружение. Один зажужжал на высокой ноте. Может быть, это была тревога… или предупреждение? Крошечные блюдца радаров повернулись на звук его голоса.

Эдди открыл огонь.

Сенсоры разлетались, точно глиняные летающие мишени, один за другим. В сердце Эдди уже не было места для жалости… только эта отрешенная холодность и еще знание, что он уже не остановится, не сможет остановиться, пока вся работа не будет закончена.

Грохот от выстрелов громовыми раскатами прокатился по сумеречной поляне, отдавшись эхом от обветшалой каменной стены. Стальная змея пару раз кувыркнулась и задергалась в серой пыли. Самое крупное из устройств – то, что напомнило Эдди игрушечный трактор, – попыталось спастись бегством, но замешкалось, выбираясь из колеи. Выстрел Эдди снес его радар напрочь. «Трактор» врылся в землю квадратным носом, из пазов, где крепились стеклянные его глаза, слабой струйкой излилось голубое пламя.

Эдди промахнулся лишь раз – по сенсору крысы из нержавеющей стали. С тонким писком, похожим на писк комара, пуля отскочила от металлической спинки. Крыса выскочила из колеи, обежала полукругом своего сотоварища в виде коробки с ножками, который шел за змеей, и бросилась через поляну со скоростью, прямо-таки удивительной, издавая какие-то гневные лязгающие звуки. Когда расстояние между ними существенно сократилось, Эдди разглядел у нее во рту длинные острые иголки. Не зубы, а именно иголки, толстые, как для швейной машинки. Крыса ощетинилась, щелкнув пастью. Да, сказал себе Эдди, как выясняется, эти штуковины на щенков совсем не похожи.

– Прикончи ее, Роланд! – в отчаянии закричал он, но, оглянувшись, увидел, что Роланд по-прежнему стоит, скрестив руки на груди, с этаким невозмутимым и отрешенным лицом, словно бы погруженный в раздумья над шахматной задачей или предающийся сладостным воспоминаниям о старых любовных письмах.

Радар на спине у крысы вдруг на мгновение остановился, потом чуть изменил направление и нацелился прямо на Сюзанну Дин.

Остался один патрон, сказал себе Эдди. Если я промахнусь, эта дрянь обдерет ей лицо.

Но вместо того чтобы стрелять, он шагнул вперед и со всей силы пнул крысу ногой. Сегодня он был не в ботинках, а в мокасинах, пошитых из оленьей кожи, так что удар отдался по ноге до колена. Крыса с писклявым скрежетом покатилась, переворачиваясь в пыли, и остановилась, приземлившись на спину. Дюжина коротких механических ножек заходили туда-сюда, точно поршни. Каждая заканчивалась острым стальным когтем. Когти эти проворачивались на шарнирах размером с карандашный ластик.

Из брюха робота высунулся стальной стержень, и крыса перевернулась на ножки. Эдди опустил револьвер Роланда, не поддаваясь мгновенному искушению придержать его свободной рукой. Так, может быть, в его мире учат стрелять легавых, но для этого мира подобный прием вовсе не подходил. Когда забываешь про револьвер, когда ощущение такое, что ты стреляешь не им, а пальцем, как-то сказал им Роланд, считай, что ты почти выиграл.

Эдди нажал на спусковой крючок. Крошечный радар, который опять завертелся в поисках врага, исчез в голубой вспышке пламени. Крыса издала сдавленный звук – хлюп! – и завалилась набок. Мертвая.

Эдди повернулся к Роланду. Сердце готово было вырваться из груди. Он был взбешен – такой жгучей ярости он не испытывал с того самого дня, когда осознал, что Роланд намерен держать его в этом чужом мире, пока не найдет свою чертову Башню и не попытается одолеть ее… иными словами, пока все они, может быть, не превратятся в жратву для червей.

Приставив дуло револьвера – с пустым барабаном – к груди стрелка, он прохрипел, не узнавая собственного голоса:

– Если бы здесь оставался еще патрон, ты бы мог уже не волноваться об этой гребаной своей Башне.

– Прекрати, Эдди! – резко проговорила Сюзанна.

Он посмотрел на нее.

– Она подбиралась к тебе, Сюзанна, и вряд ли с дружественными намерениями.

– Но она до меня не добралась. Ты ее порешил, Эдди. Ты ее порешил.

– Только не благодаря ему. – Эдди хотел было убрать револьвер в кобуру, но тут осознал, почувствовав еще большее раздражение, что у него нет портупеи. Ремень с кобурой был у Сюзанны. – Ему и его урокам. Его проклятым урокам.

Выражение легкой заинтересованности, появившееся на лице Роланда, вдруг изменилось. Его взгляд метнулся куда-то поверх левого плеча Эдди.

– ЛОЖИСЬ! – крикнул он.

Эдди не стал задавать лишних вопросов. Смущение и гнев как рукой сняло. Он упал лицом вниз, успев еще заметить, как левая рука Роланда молнией метнулась к кобуре на боку. Господи, подумал Эдди, падая на землю, БЫТЬ ТАКОГО НЕ МОЖЕТ, люди не могут так быстро действовать. Я сам не пентюх какой-нибудь, но по сравнению с Сюзанной я просто копуша, а она по сравнению с ним – что твоя черепаха, которая пытается ползти вверх по стеклу…

Что-то пронеслось у него над головой – какая-то гадость, визжащая в механической злобе, вырвала у него на лету клок волос. Потом раздалось три выстрела – три громовых раската. Это Роланд стрелял с бедра. Пронзительный визг прекратился. Существо, похожее на здоровенную механическую летучую мышь, шлепнулось на землю между тем местом, где лежал ничком Эдди, и тем, где находились Сюзанна с Роландом. Одно перепончатое, покрытое ржавым налетом крыло слабо ударилось оземь, словно в ярости из-за упущенного шанса, и затихло, уже неподвижное.

Роланд направился к Эдди, ступая легко и неслышно в своих старых растрескавшихся ботинках. Протянул руку. Эдди принял ее, и Роланд помог ему встать. Падая, Эдди ударился и сбил дыхание и не мог сейчас говорить. Может быть, это и к лучшему… а то каждый раз, когда я раскрываю пасть, я обязательно ляпаю что-нибудь не то.

– Эдди! Ты как, в порядке? – Сюзанна уже направлялась к нему. Он же стоял, склонив голову и согнувшись едва ли не пополам, пытаясь восстановить дыхание.

– Ага. – Слово далось ему не без труда. Он заставил себя встать прямо. – Только прическу она мне подпортила.

– Она притаилась среди деревьев, – сказал Роланд. – Я сам поначалу ее не заметил. В сумерках свет обманчив. – Он мгновение помолчал и добавил все тем же спокойным и мягким тоном: – Ей ничто не грозило, Эдди. Сюзанне то есть.

Эдди кивнул. Только теперь он по-настоящему осознал, с какой скоростью может действовать Роланд. Да он мог бы съесть гамбургер и выпить молочный коктейль, а потом уже браться за револьвер, и у него бы еще оставалась пара секунд в запасе.

– Ну хорошо. Давай скажем так, что я просто не одобряю твою педагогическую методику, о'кей? Но извиняться я не собираюсь, так что, если ты ждешь извинений, лучше не обольщайся сразу.

Роланд наклонился к Сюзанне, приподнял ее и принялся очищать ее одежду и волосы с этакой терпеливой нежностью, как мать отряхивает комбинезончик своему драгоценному чаду, когда тот, заигравшись, извозится в пыли и грязи на заднем дворе.

– Никто и не ждет от тебя извинений. Мне они не нужны. Позавчера мы с Сюзанной уже говорили об этом. Правда, Сюзанна?

Она кивнула.

– Роланд считает, что ученику иной раз вовсе не повредит добрый пинок по ребрам. Чтобы из него получился потом настоящий стрелок.

Эдди оглянулся разок на поверженных роботов и принялся медленно смахивать костяную пыль со штанов и рубашки.

– А что, если, Роланд, дружище, я скажу тебе, что не хочу становиться стрелком?

– Тогда я скажу, что желания твои сейчас мало что значат. – Роланд смотрел на металлический киоск, притулившийся у каменной стены, как будто утратив всяческий интерес к поднятой теме. Эдди не раз наблюдал подобное. Когда речь заходила о том, что будет, могло бы быть или должно быть, Роланд всегда терял интерес.

– Ка? – В голосе Эдди послышалась прежняя горечь.

– Все правильно. Ка. – Роланд подошел к полосатому киоску и провел рукой по желтым и черным линиям. – Мы отыскали Врата… одни из двенадцати врат, что опоясывают мир по краю… один из шести путей к Темной Башне. И это тоже ка.

27

Эдди сходил за коляской Сюзанны. Вызвался сам, никто его не просил: просто ему вдруг захотелось побыть одному, поразмыслить, взять себя в руки. Теперь, когда он отстрелялся и напряжение спало, все мышцы его тела судорожно выбрировали. Его била неудержимая дрожь, и он не хотел, чтобы Роланд с Сюзанной видели его в таком состоянии, – и даже не потому, что они могли бы принять эту дрожь за страх, а потому, что могли распознать ее истинную причину: предельное возбуждение. Ему это понравилось. Даже притом, что летучая мышь едва не сняла с него скальп, ему это понравилось.

Хренотень какая-то, приятель. И ты сам это знаешь.

Но в том-то и заключалась проблема, что он не знал. Только что Эдди столкнулся лицом к лицу с тем же самым, что открыла для себя Сюзанна, когда пристрелила медведя: можно сколько угодно твердить о том, что тебе не хочется становиться стрелком, быть стрелком, как тебе надоело шляться по этому шизонутому миру, где, кажется, кроме тебя и твоих двух товарищей, нет ни единого человеческого существа, что больше всего тебе хочется оказаться сейчас на углу Сорок второй и Бродвея, стоять там, щелкать пальцами, подзывая лоточника, есть хот-дог с соусом «чили», включить плейер, слушать «Creedence Clearwater Revival» и глазеть на девчонок, сексапильных нью-йоркских девчонок в мини-юбках, с длинными ногами и пухлыми чертыхающимися губками. Ты можешь талдычить обо всем этом до посинения, но себя все равно не обманешь. Сердцем ты знаешь, что тебе это нравится. Он ловил кайф, паля по шагающим электронным зверюгам, по крайней мере пока держал в руках револьвер, превратившийся в этакого портативного «громовержца» для личного пользования. Он испытал удовольствие, пнув робота-крысу, хотя ноге было больно, а сам он перепугался до полусмерти. И, как бы дико оно ни звучало, даже то, что он перепугался, только добавило ему кайфа.

Все это само по себе уже гадко, но Эдди сегодня узнал про себя кое-что еще: если прямо сейчас перед ним вдруг возникнет волшебная дверь и откроется обратно в Нью-Йорк, он, может быть, и не вернется туда. Во всяком случае, пока не увидит своими глазами эту чертову Темную Башню. Он уже начал подозревать, что болезнь Роланда заразная.