Дело Бенсона

Маркхэм, Вэнс и я вышли на улицу. Дежурный полисмен остановил для нас такси.

– Значит, таким образом наша gendarmerie[8 - Жандармерия (фр.).] раскрывает всякие таинственные преступления, – пробормотал Вэнс, когда машина тронулась. – Маркхэм, старина, как это таким здоровякам удается разыскивать преступников?

– Пока вы видели лишь одни предварительные мероприятия, – ответил Маркхэм. – Существует множество самых обычных шаблонных дел, которые предстоит сделать, – ex abun dantia cauteloe[9 - Для предосторожности (лат.).], как говорим мы, юристы.

– Но, боже, какая техника! – вздохнул Вэнс. – Да, quantum est in rebus inane[10 - Как много пустоты (лат.).], как говорим мы, неспециалисты.

– Я знаю, что вы плохо думаете о способностях сержанта Хэса, – нетерпеливо продолжал Маркхэм. – Но он умный человек, и не надо его недооценивать.

– Не буду спорить, – пробормотал Вэнс. – Кстати, я чертовски благодарен вам за то, что вы мне дали возможность увидеть эту важную процедуру. Я восхищен ею. А ваш эскулап просто великолепен, такой, знаете ли, бодрый, безэмоциональный парень, которого не волнует вид трупа. Ему бы следовало самому совершать преступления, вместо того чтобы изучать медицину.

Маркхэм ничего не сказал и с мрачным видом глядел в окно, пока мы не приехали к дому Вэнса.

– Не нравится мне это дело, – сказал Маркхэм, когда мы вышли из машины. – У меня есть какое-то странное предчувствие.

Вэнс краем глаза покосился на него.

– Послушайте, Маркхэм, – с необычайной серьезностью спросил он, – у вас есть идея, кто застрелил этого Бенсона?

Маркхэм слабо улыбнулся:

– Я бы хотел, чтобы она была. Убийства – это такие преступления, которые очень трудно раскрыть. И мне кажется, что это дело будет одним из сложнейших.

– Подумать только! – воскликнул Вэнс. – А мне кажется, что оно будет чрезвычайно простым.

Глава 5

Сбор информации

(Суббота, 15 июня, утро)

Вы, видимо, помните сенсацию, вызванную убийством Олвина Бенсона. Это было одно из тех убийств, которые непреодолимо действуют на воображение. Тайна – основа любой романтики, а в деле Бенсона тайн было в избытке. Прошло много дней, прежде чем пролился свет на события, сопутствующие убийству, но число ignes fatui[11 - Глупое предсказание (лат).] выросло настолько, что вокруг этого дела ходило множество самых диких слухов.

Олвин Бенсон, не будучи человеком романтичным с любой точки зрения, был хорошо известен, и его личная жизнь постоянно находилась под наблюдением. Он принадлежал к числу богачей из нью-йоркской богемы – заядлый спортсмен, опрометчивый игрок, настоящий светский человек, и его жизнь освещалась в газетах. Его подвиги в ночных клубах и кабаре служили темой для сплетен и бульварных газет.

Олвин Бенсон и его брат Энтони держали маклерскую контору в доме номер 21 на Уолл-стрит под вывеской «Бенсон и Бенсон». Среди других маклеров они слыли хитрыми и проницательными дельцами, хотя ходили слухи об их неэтичных делах. Братья были полной противоположностью друг другу по характеру, вкусам и привычкам. Олвин Бенсон был любителем развлечений и считался покровителем всех сомнительных кафе города, тогда как Энтони Бенсон, который был старше брата и в минувшую войну дослужился до майора, вел спокойную и уравновешенную жизнь, проводя все свободное время в порядочных клубах. Оба, однако, были популярны в своих кругах и имели большую клиентуру.

Известие об убийстве газеты тут же разнесли по стране. Больше того, это убийство произошло в момент, когда в столичной прессе наступило затишье и не было ни скандальных, ни сенсационных событий. И это дело заняло первые страницы газет и журналов с такой скоростью, которая до сих пор не была свойственна ни одному подобному делу[12 - Даже известное дело Элуэлла, которое слушалось несколько лет назад, не вызвало такой сенсации, хотя Элуэлл был более известен, чем Бенсон, а замешанными в деле оказались люди, занимавшие очень высокие посты.].

Дотошные репортеры интервьюировали всех более или менее известных детективов. Были вытащены на свет все неразгаданные таинственные убийства, а к прорицателям и астрологам нельзя было пробиться. Репортеры воскресных газет предлагали различные метафизические советы. Фотографии и детальные планы выходили отдельными изданиями.

Во всех изданиях склонялись серый «кадиллак» и смит-вессон с перламутровой рукояткой. На всех фотографиях и картинках изображался «кадиллак» с рыболовными принадлежностями на заднем сиденье. По рукам ходили бесчисленные фотографии стола Бенсона с закрытым и открытым потайным ящиком. Один воскресный журнал дошел до того, что нанял специалиста для написания трактата о расположении секретных ящиков в различных вещах мебели. Дело Бенсона стало трудным и запутанным с самого начала даже с полицейской точки зрения. С того момента, как Вэнс и я покинули место преступления, расследованием занялся целый отряд детективов из Бюро уголовных расследований и прокуратуры под командованием сержанта Хэса. Дом Бенсона еще раз подвергся обыску сверху донизу, вся его личная корреспонденция была тщательно прочитана, но не было найдено ничего такого, что хотя бы в малейшей степени могло пролить свет на трагедию. Не было найдено никакого оружия, кроме бенсоновского смит-вессона, все решетки на окнах были снова тщательно прощупаны, и все в конечном итоге согласились, что либо убийца воспользовался собственным ключом для проникновения в дом, либо был впущен самим Бенсоном. Кстати, Хэс был не согласен с последней возможностью, несмотря на то, что миссис Платц горячо утверждала, что ключа от двери не было ни у одной живой души, кроме нее самой и ее хозяина.

Из-за отсутствия какого-либо ключа – кроме дамской сумочки и перчаток – были проверены все друзья и знакомые Бенсона в поисках хоть малейшей зацепки. Хэс все же не терял надежды разыскать владелицу сумочки. Особые усилия были приложены к тому, чтобы установить место, где провел Бенсон вечер. И хотя были допрошены многие знакомые Бенсона и осмотрены все кафе, где любил бывать Бенсон, не был найден ни один человек, который видел его в тот вечер, и не нашли даже таких людей, которым он говорил бы о своих планах на этот вечер. Больше того, не было вообще никакой информации, относящейся к последнему вечеру в его жизни. У Бенсона не было явных врагов, он ни с кем не поссорился, а его дела были в полном порядке.

Майор Энтони Бенсон, естественно, стал важной персоной, поскольку знал интимную жизнь своего брата. И в связи с этим прокуратура сделала его главным действующим лицом с самого начала дела об убийстве. В день обнаружения трупа Маркхэм завтракал с майором Бенсоном, и хотя последний изъявил готовность сотрудничать, его догадки представляли весьма малую ценность. Он сообщил Маркхэму, что знает большинство связей брата, но не может назвать никого, кто мог бы совершить подобное преступление, и никого, кто мог бы навести полицию на след преступника. Однако он откровенно признал, что в жизни брата была неизвестная ему полоса, и сожалел, что он не может о ней ничего сказать. Но он предупредил, что связи его брата с женщинами носили далеко не общепринятый характер, и считал возможным, что мотив преступления кроется именно здесь. Согласно сведениям, полученным от майора Бенсона, Маркхэм немедленно послал двоих своих людей проверить всех знакомых женщин Бенсона. И, помня интерес Вэнса к экономке, проявленный им во время допроса, он послал еще одного человека проверить прошлое, настоящее и все связи этой женщины.

В ходе расследования было выяснено, что миссис Платц родилась в городе Пенсильвания, ее родители были немцами и давно умерли. Сама она вот уже больше шестнадцати лет была вдовой. До Бенсона она двенадцать лет служила в одной семье и ушла оттуда лишь потому, что ее хозяйка продала дом и переехала жить в отель. Ее предыдущий хозяин, будучи допрошен полицией, показал, что у миссис Платц был ребенок, хотя он никогда его не видел и ничего о нем не слышал. Эти факты ничего Маркхэму не дали, но на всякий случай он приобщил это показание к делу.

Тем временем сержант Хэс искал по городу серый «кадиллак», хотя не верил в его причастность к убийству. Больше всего он надеялся, что найти машину ему помогут газеты, которые уже опубликовали сообщения о преступлении. Один любопытный факт вселил в полицию надежду, что с помощью этого «кадиллака» они сумеют выйти на преступника. Чистильщик с улицы, услышав или прочитав о том, что на заднем сиденье «кадиллака» были сложены рыболовные принадлежности, сообщил, что нашел две целые и исправные удочки у тротуара Центрального парка около Коламбус-Сайкл. Сразу возник вопрос: принадлежали ли эти удочки к тем, которые видел в «кадиллаке» полицейский Мак-Лолин? Владелец «кадиллака» мог потерять их, когда удирал после убийства, но, с другой стороны, их мог потерять любой шофер, который проезжал мимо Центрального парка. Никакой дальнейшей информации не последовало, и к утру следующего дня дело продолжало оставаться на том же уровне, что и в день обнаружения трупа.

Утром Вэнс послал Карри за газетами, а потом целый час обсуждал различные аспекты преступления. Для Вэнса чтение газет было настолько необычным занятием, что я не сумел скрыть изумления при виде того, чем он занимается.

– Нет, дорогой старина Ван, – лениво пояснил он, – я не стал сентиментальным, я даже не стал более гуманным, хотя это слово сегодня ошибочно звучит на все лады. Я не могу согласиться с Теренцием: homo sum, humani nihil a me alienum puto[13 - Я человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат.).], потому что я видел много всего, что они именуют гуманизмом. Видите ли, Ван, это маленькое оживление в связи с преступлением очень интересно или, как пишут в журналах, очень интригующе, фу, какое дикое слово! Ван, вы просто обязаны прочесть это интервью с сержантом Хэсом. Он занял целую колонку словами: «Я ничего не знаю». Бесценный парень! Я просто начинаю нежно любить его.

– Может быть, Хэс скрывает свои знания, как хитрый дипломат, – высказал я предположение.

– Нет, – отозвался Вэнс и печально покачал головой. – Человек с его тщеславием не удержался бы от соблазна известить о своих способностях весь мир хотя бы из-за того же гуманизма и из желания добиться справедливости. Для него было бы мукой промолчать об этом.

– Во всяком случае, Маркхэм может знать или подозревать что-либо такое, о чем следует временно умолчать, – не сдавался я.

Вэнс на мгновение задумался.

– Да, в этом нет ничего невозможного, – согласился он. – И он держится в стороне от этой журналистской говорильни. Может быть, мы основательно вникнем в это дело, а, Ван?

Он подошел к телефону, набрал номер прокуратуры, и я слышал, как он договаривался с Маркхэмом о встрече за ланчем в «Стюйвезант-клубе».

– А как насчет статуэтки Надельманна у Штирмера? – спросил я, вспомнив о причине, которая привела меня в это утро в дом Вэнса.

– Сегодня у меня нет настроения заниматься греческими безделушками, – ответил он и снова уткнулся в газету.

Сказать, что я был удивлен его поведением, – значит не сказать ничего. За все время нашего знакомства я не помню случая, чтобы он отказался разговаривать или рассматривать какой бы то ни было предмет искусства. Однако сейчас это случилось. Я был достаточно сообразителен, чтобы понять, насколько интенсивно работает его ум, и перестал донимать его.

Маркхэм немного опоздал; когда он прибыл в клуб, мы с Вэнсом уже сидели в углу за нашим любимым столиком.

– Приветствую вас, мой милый Ликург, – встретил его Вэнс. – Что нового ожидает человечество в ближайшем будущем? Есть ли у вас новые ключи к этому делу?

Маркхэм улыбнулся:

– Я вижу, вы читали газеты. Какое же мнение сложилось у вас?

– Без сомнения, дело типичное, – ответил Вэнс. – Они настойчиво и кропотливо ищут все что угодно, кроме самого существенного.

– В самом деле? – шутливо осведомился Маркхэм. – А что, разрешите спросить вас, вы считаете самым существенным в этом деле?

– С точки зрения глупого любителя, я бы считал наличие парика вашего дорогого Олвина, – ответил Вэнс. – Довольно подозрительная вещь, знаете ли.

– Во всяком случае, Бенсон носил эту штуку, насколько я понимаю… А что еще?

– А еще воротничок и галстук на постели.

– И искусственные зубы в стакане, – шутливо добавил Маркхэм.

– Вы удивительно догадливы! – воскликнул Вэнс. – Да, это тоже очень существенная деталь ситуации. И меня удивляет, что несравненный сержант Хэс не обратил внимания на эти вещи. Впрочем, некоторые Аристотели часто небрежны в своих наблюдениях.

– Вы не особенно интересовались вчерашним расследованием, – сказал Маркхэм.

– Наоборот, – уверил его Вэнс, – я оцепенел от изумления. Вся ваша процедура была пределом абсурдности. Все относящееся к делу начисто игнорировалось. Там была по меньшей мере дюжина points de depart[14 - Точка отправления (фр.).], и все они вели в одном направлении, тем не менее ваши официальные pourparleurs их даже не заметили. Каждый занимался дурацким делом – вроде разглядывания концов сигарет и решеток на окнах. Кстати, эти решетки интересны сами по себе – флорентийская работа.