Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Наверное, Брежнев испытал облегчение, когда в марте 1933 г. он получил новое задание – руководить рабфаком Каменского, т. е. учебным центром, созданным на основе политехнической школы инженера Петрова, где рабочих на протяжении двух лет готовили к учебе в вузе[246 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 2.]. Тот факт, что он, студент, пусть и с некоторым управленческим опытом специалиста-аграрника был назначен директором учебного заведения, свидетельствует о том, что Брежнев успел хорошо зарекомендовать себя на предыдущей работе, т. е. в ходе коллективизации и в должности парторга института. Если верить воспоминаниям, собранным к 70-летию Брежнева, то он предстает вдумчивым и осторожным директором, простым и дружелюбным в общении со своими коллегами и все же весьма требовательным. Он преобразовал учебный план и экзаменационную систему[247 - Мольнер С. А. Воспоминания о Л. И. Брежневе. МИК КД–18394 / Д–8117, без указания листа.]. Это похоже на слишком позитивное клише и подтверждается указаниями Брежнева. В соответствии с ними Брежнев требовал регулярного посещения занятий, бо?льшего внимания правописанию и обязательных экзаменов по всем отдельным дисциплинам. Он также давал указания по реформированию экзаменационной системы[248 - Кузнецов А. А. И Брежнев такой молодой. С. 4.]. Брежнев помогал развитию этого учебного заведения: если в 1933 г. там было лишь 13 выпускников, то в 1935 г. их насчитывалось уже более 100[249 - Слоневский А. Рассказы о Брежневе // Знамя Дзержинки. 2012. 20 декабря. № 51. С. 12.]. Но и здесь ему приходилось заниматься раскулачиванием, хотел он того или нет[250 - Ср. также: Кузнецов А. А. И Брежнев такой молодой. С. 4.]: «19 мая 1933 г. студентку 5-й группы Хрен О. Е. как дочь кулака, раскулаченного и лишенного права голоса, из состава студентов исключить… как чуждый элемент»[251 - Цит. по: Кузнецов А. Как Брежнев «гайки закручивал» // Трибуна. 2001. 19 декабря. № 228. С. 8.]. 27 января 1935 г. Брежнев с оценкой «отлично» защитил дипломную работу на тему «Проект электростатической очистки доменного газа в условиях завода имени Ф. Э. Дзержинского»[252 - ДДА. Ф. R-5853. Оп. 1. Д. 23a. Л. 11–12.]. В комиссии председательствовал директор института Герман Германович Поль (род. в 1898 г.); кроме двух доцентов, в нее входили пять инженеров металлургического завода. Они поставили Брежневу высшие оценки как за его письменную работу, так и за теоретическую часть и устные ответы. Ему была присвоена квалификация инженера по теплосиловым установкам. Вопрос о том, насколько обоснована эта оценка, придется оставить без ответа. В этом отношении интересен анекдот, рассказанный, вероятно, в 1963 г., когда Брежнев очередной раз, как он часто и охотно делал, посетил свою альма-матер и профессор математики спросил его, помнит ли он еще, сколько раз сдавал экзамен. Брежнев ответил: «Да, пять раз, но тогда Вы мне поставили “отлично”»[253 - И. Кондратьева. Брежнев далекий и близкий // «Знамя Дзержинки». № 20. 15 мая 2014. С. 11.].

Фото 4. Л. И. Брежнев (сидит первый слева), выпускник в кругу сокурсников, Каменское 1935

И все же удивляет эстетика фотографии, которая показывает Брежнева и восьмерых его сокурсников – свежеиспеченных инженеров. В изображении нет ничего специфически большевистского, оно соответствует скорее интеллигентской эстетике предреволюционного времени. Брежнев единственный во френче, все остальные одеты в обычные костюмы с галстуками и белые рубашки. Кажется, что Брежнев и есть центр изображения, а все остальные сидят или стоят вокруг него. На него обращены взгляды собравшихся. Очевидно, что перед нами люди, связанные товарищескими отношениями, словно подтверждая это, они положили руки друг другу на плечи и обмениваются улыбками. Брежнев не отличается от своих товарищей ни позой, ни выражением лица. Он производит впечатление молодого человека, который хорошо выглядит и любит быть в компании своих товарищей. Фотография относится к середине 1930-х гг., когда после голода в 1933 г. и до начала Большого террора 1937/38 г. партия обещала инженерам привилегированную жизнь. Костюм, белая рубашка и галстук считались во время второй пятилетки (1933–1938) признаками культурности.

Фото 5. Супруги Виктория и Леонид Брежневы в Каменском, 1935

Такую «эстетику среднего класса» представляет и вторая фотография Брежнева 1935 г., на которой он вместе с женой: оба смотрят прямо в камеру, головы слегка склонены друг к другу. На Брежневе френч, но смотрит он мечтательно, слегка улыбается. У Виктории модная прическа того времени с завивкой. Одета она в закрытую белую блузу.

Теперь Брежнев соответствовал идеалу нового человека: рабочее происхождение, испытан и закален в походе против крестьянства, инженер, получивший образование без отрыва от производства, парторг, который, помимо своих прямых обязанностей, руководил еще и рабфаком. Не удивительно, что заводская газета из 86 свежеиспеченных дипломированных инженеров выбрала как образец для подражания Брежнева, чтобы под заголовком «Имя ему – большевик» пропеть 2 февраля 1935 г. гимн новому человеку: «Я не могу себе представить, откуда у этого человека столько берется энергии и трудоспособности. До последнего месяца он работал директором вечернего металлургического рабфака. Нагрузка большая и тяжелая. Он же учится в нашем институте. Он же – лучший группарторг. И он же лучше всех на курсе защитил свой дипломный проект! Уйдя на производство, молодой инженер Леонид Брежнев обещает дать многое. И он даст… Потому что он выкован из крепкого металла»[254 - Перепечатка в «Правде», 27 мая 1976 г., ср. также Leonid I. Brezhnev. С. 15.].

Инженер-стахановец и снова директор 1935–1936 гг

Брежнев, которому заводская газета предсказала большое будущее на его родном предприятии, в действительности оставался там лишь немногие месяцы: он работал начальником смены силового цеха[255 - В его личной карточке, как ни странно, этих данных нет, но Млечин подтверждает то, что описывают и все остальные: Млечин Л. М. Брежнев. С. 58; см. также: Leonid I. Brezhnev. S. 30–31.]. В его «воспоминаниях» об этом говорится так: «Это был год, наполненный напряженным трудом, поисками оптимальных производственных режимов, спорами, ударными вахтами, встречными планами, ночными вызовами, а подчас и авралами»[256 - Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 36.]. В самом деле, это время не было легким для тех, кто работал инженером: от предприятий ожидали, не считаясь ни с какими техническими нормами и правилами техники безопасности, высших достижений. Прежде всего, это относится к августу 1935 г., когда развернулось стахановское движение и каждого рабочего и инженера обязывали «выжать» из своих машин максимум продукции, даже если в результате этого машина разрушалась или возникала опасность для жизни. Повторения некоторых опорных слов, встречающиеся в «мемуарах» Брежнева, точно указывают на это: принимая «встречные планы», трудовые коллективы обязывались превзойти собственный план, а результатом такого форсирования производства становились ночные тревоги и аварии. Коллектив «Дзержинки» работал с особым напряжением: в ходе социалистического соревнования металлургов с августа 1935 по март 1936 г. заводчане трижды завоевывали первое место как лучшее металлургическое предприятие[257 - Iсторiя мiст i сiл. Т. 7. С. 235; Murphy J. P. Brezhnev. S. 42.]. Но Брежнев и года не пробыл инженером-стахановцем: 6 октября 1935 г. он получил повестку о призыве на военную службу[258 - Его призыв был отсрочен в 1928 г. на четыре года до 1932 г., а затем, вероятно, из-за учебы отсрочка продлевалась до 1935 г. См. об этом: ГАСО. Ф. R-160. Оп. 1-l. Д. 103. Л. 16; ср.: Млечин Л. М. Брежнев. С. 58.]. Он закончил военную подготовку в Чите, в Забайкалье, в танковой роте, в которой быстро стал политруком[259 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 2.]. Согласно сведениям его однокурсника, призванного вместе с ним, А. Д. Куценко, Брежнев и здесь проявил себя хорошим товарищем и организатором, который всегда был не только дружелюбен и жизнерадостен, но и требователен. О температуре минус 52 градуса он, говорят, шутил, что уж если здешние верблюды выдержали, то люди выживут и подавно. Он организовал группу из 12 лыжников и предложил им в качестве демонстрации высокого боевого духа устроить забег на длинную дистанцию[260 - K 100-летию Л. И. Брежнева.].

Когда в ноябре 1936 г. Брежнев вернулся в Каменское, здесь кое-что изменилось: город был переименован в Днепродзержинск в честь Феликса Дзержинского (1877–1926), который в 1925 г. организовал восстановление металлургического завода[261 - Iсторiя мiст i сiл. Т. 7. С. 233.]. В августе того года Сталин инсценировал в Москве первый показательный процесс, цель которого была не только в казни его бывших соратников Зиновьева и Каменева, но и в том, чтобы еще глубже погрузить страну в состояние чрезвычайщины и страха. Почва для Большого террора была подготовлена внушенным обществу представлением о том, что в Советском Союзе враги повсюду. Такой взгляд навязывался народу партией и средствами массовой информации. Еще во время первого показательного процесса начались приготовления ко второму. В январе 1937 г. на скамье подсудимых сидели в первую очередь представители Народного комиссариата тяжелой промышленности и инженеры, обвиняемые в вымышленных актах саботажа[262 - Шаттенберг С. Инженеры Сталина. С. 360–361.]. Вероятно, с учетом этого Наркомат тяжелой промышленности сместил 17 ноября директора металлургического техникума в Днепродзержинске И. П. Иванова и назначил на его место Брежнева[263 - ДДА. Ф. R-5575. Оп. 1. Д. 3. Л. 63.]. Сохранилась книга с директорскими распоряжениями, обращает на себя внимание то обстоятельство, что в записях нет упоминаний об увольнении сотрудников или отчислении студентов из-за проступков политического характера в отличие от 1933 г. Пожалуй, техникум можно было назвать еще спокойным местом, где не началась охота на «диверсантов», «шпионов» и «врагов народа». Вместо этого Брежневу как директору приходилось иметь дело с прогульщиками, хулиганами, и повреждением имущества. За это он объявлял «выговоры» или «строгие выговоры», в редких случаях отчислял. Записи в книге распоряжений директора касались самых разных проступков – игра в снежки в здании, оскорбления уборщицы и грубой брани по ее адресу[264 - Там же. Л. 66 об.]. Правда, 10 студентов были отчислены за пропуск от 100 до 260 уроков в декабре[265 - Там же. Л. 68 об.]. Брежнев постоянно сталкивался с орфографическими ошибками многих студентов, так что распорядился впредь исправлять все работы с точки зрения грамотности и стиля и регулярно писать диктанты, в библиотеке потребовал вывесить список рекомендуемой литературы[266 - Там же. Л. 74–74 об.]. Да и в остальном проблемы, с которыми сталкивался Брежнев, не выходили за рамки обычного: слишком низкий средний балл у 16 % студентов[267 - Там же. Л. 8.], перегрузка других, работавших на заводе в три смены[268 - Там же. Л. 18.], нехватка бумаги и ее хищение[269 - Там же. Л. 13.], катастрофическое положение в общежитиях, обитатели которых, однако, сопротивлялись регулярной дезинфекции из-за зловония[270 - Там же. Л. 21.]. Техникум дал Брежневу возможность снова предаться страсти к театру. Он основал в техникуме театральный и танцевальный кружки[271 - Пшеничный Ст. Первая высота Леонида Брежнева // Днепровская правда. 2006. 4 ноября. № 43. URL: http://dneprovka.dp.ua/t1505 (дата обращения: 24.03.2015).]. Брежнев с семьей жили в институтском доме. В свободное время он любил не только поохотиться, но и повозиться на своей голубятне. Если другие голуби уводили за собой его птиц, то Брежнев, как вспоминали соседи, ужасно сердился, но покорялся кодексу чести и выкупал своих голубей[272 - Слоневский А. Рассказы о Брежневе. С. 12.].

Резюме

Брежнев был к этому времени нормальным, вполне состоявшимся инженером нового типа. В нем по-прежнему не было ни единой черты, указывавшей на то, что он однажды сможет стать генеральным секретарем. Напротив, он не приветствовал революцию; он поздно вступил в комсомол, в партию – еще позже, когда этот шаг был уже неизбежен; он всегда больше заботился о своем выживании, чем о судьбе партии, бежал от голода, раскулачивания и жилищной нужды, увлекался поэзией и театром и больше восторгался Маяковским и Есениным, чем Лениным и Сталиным. Проанализировав личность Брежнева, важно еще раз напомнить об этом: не будь революции и индустриализации, он, быть может, стал бы актером. Для множества молодых людей, любивших литературу, искусство или историю, этот путь был закрыт, так как в годы первой пятилетки стоящим делом считалось только овладение технической специальностью. Вероятно, в характере Брежнева глубже отпечатались ужасы Гражданской войны и последовавшие за ней голод и эпидемии тифа, чем идея создания нового общества. Кажется, «хорошая» жизнь, свободная от постоянной заботы о пропитании и оставлявшая время и силы для охоты или катания на санях, стала для него очень важной не только из-за пережитой в юности нужды. Это была в конечном счете и ценность, которую он получил от своих родителей, – стремление к буржуазному благосостоянию. Таков мотив, которому было суждено наложить отпечаток на его политику. Даже если это построение остается без веских доказательств, то вполне можно представить себе следующее: убеждение в том, что все должны иметь шанс хорошо жить, направляло его действия как землеустроителя, активного участника коллективизации и партийного организатора, по меньшей мере в той степени, в какой это было возможно. В качестве примера внимательного отношения Брежнева к друзьям можно привести воспоминания одного его сокурсника по институту. Этот молодой человек жил в такой бедности, что приходил на занятия в дырявой одежде. Брежнев сразу же заметил это, и его мать с тех пор обеспечивала однокашника едой и одеждой[273 - Воспоминания о Л. И. Брежневе. 31.12.1976. МИК КД–18393 / Д–8116, без указания листа.]. Не справедливо упрекать Брежнева в том, что он с рвением приступил к высылке кулаков, хотя верно и то, что это была его работа, и он делал то, что от него требовалось. Возможности избежать участия в коллективизации в принципе не было для тех, кто не хотел поставить на карту собственное существование. Известны лишь немногие «активисты», скрывавшиеся в отдаленные районы, только чтобы не брать на себя вину за раскулачивание, другие по той же причине пускали себе пулю в лоб. Прекращение карьеры Брежнева в качестве специалиста по землеустройству и его отъезд с Урала в Москву можно истолковать как такого рода бегство, хотя на сей счет нет полной уверенности. Трудно позволить себе какие-либо определенные высказывания о его мышлении и взглядах, так как все немногочисленные свидетельства об этих годах принадлежат тому времени, когда Брежнев был уже генеральным секретарем, вызывавшим лестные и привычные оценки благодаря своему характеру: общительный, без высокомерия, приветливый, но и требовательный. В этом отношении хвалебный гимн заводской газеты 1935 г. представляется наиболее аутентичным и релевантным источником еще и потому, что прямо относится к описываемому времени: Брежнев был востребован как идеал и образец нового советского инженера, настоящего товарища, деятельного и привлекательного. Его ждала серьезная карьера в любой отрасли промышленности, но уж никак не путь политика.

Фото 6. Брежнев (справа) в беседе с Никитой Хрущевым (слева), 1 июня 1942 г.

Глава 2

«Как закалялась сталь», или Карьера во времена террора и войны

Фотографий Брежнева 1937–1941 гг. не сохранилось, однако осталось довольно много его снимков военных лет. На них запечатлен рослый, привлекательный молодой офицер, лицо которого почти всегда сияет улыбкой, ничем не напоминая об ужасах войны. Многочисленность фотографий объясняется тем, что войну документировали фотографы Красной Армии, шедшие вместе с войсками. Изображения создают впечатление, что Брежнев вполне сознавал свою внушительную внешность в военной форме, пригнанной по фигуре, и охотно позировал перед камерой. На одной фотографии он стоит рядом с любимым конем по кличке Дончак, которого ласково похлопывает по голове, улыбаясь при этом в объектив. На другой фотографии, сделанной в 1942 г., Брежнев – политработник, разговаривающий с группой солдат: они стоят и сидят в четыре ряда и слушают его с напряженными лицами; он сел, кажется, для того, чтобы быть с ними на равных, и говорит явно убедительно. Неясно, это постановочная фотография или удачно пойманный кадр. В любом случае на ней Брежнев, занятый той работой, которой он посвящал себя в время войны, – проведение собраний и идейная подготовка солдат к бою.

Наконец, существует снимок Брежнева с Хрущевым. После 1964 г. он не был показан ни в одном собрании фотографий, так как Брежнев не хотел иметь ничего общего со своим наставником, которого сам и сверг. Фотограф запечатлел товарищей, очевидно, углубившихся в беседу, они одеты в полевую форму, на ногах у них начищенные до блеска солдатские сапоги. Мы видим их в полупрофиль. Хрущев засунул руки в карманы брюк, Брежнев сложил руки на животе, в одной держит сигарету. Он явно что-то объясняет, Хрущев слушает. Представительный Брежнев на полголовы возвышается над лысым и полным Хрущевым. Снимок излучает спокойствие, доверительность в отношениях между этими людьми. Показан ключевой момент в карьере Брежнева: для нее имело решающее значение то обстоятельство, что в 1938 г. он познакомился в Днепропетровске с Хрущевым, а через несколько лет война свела их на фронте. Хрущев привлекал Брежнева к решению важных задач, и своей послевоенной карьерой Брежнев был обязан прежде всего Хрущеву.

Фото 7. Бригадный комиссар Брежнев на собрании солдат, 1942

Продвижение по службе в условиях Большого террора

Брежнев недолго занимал относительно спокойный пост директора техникума в Днепродзержинске. Сталинский массовый террор 1937–1938 гг. и, в частности, целенаправленные преследования, огульные обвинения и физическое уничтожение партийной, технической и хозяйственной элиты не обошли стороной и Украину. Напротив, Второй московский показательный процесс 1937 г. выдвинул ее в центр «вредительской деятельности». Сталин вписал в сфабрикованное «признание» заместителя народного комиссара тяжелой промышленности Г. Л. Пятакова, участника «троцкистского заговора», оказавшегося на скамье подсудимых, показание о том, что он организовал в Днепропетровске группу террористов, саботировавших работу коксовых печей[274 - Процесс антисоветского троцкистского центра. Допрос подсудимого Пятакова // Правда. 1937. 24 января. С. 4.]. На последовавшем затем печально известном февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК партии в Москве Сталин заставил одобрить его курс на развязывание террора. Руководитель НКВД получил свободу действий. П. П. Постышев, второй секретарь ЦК КП(б)У, был смещен еще в марте, так как он осмелился защищать на пленуме уже арестованного Н. И. Бухарина, прежнего любимца партии, который будет приговорен к смерти на Третьем московском показательном процессе 1938 г. К тому же Постышев казался Сталину «слишком уж украинским»[275 - Boeckh K. Stalinismus in der Ukraine. Die Rekonstruktion des sowjetischen Systems nach dem Zweiten Weltkrieg. Wiesbaden, 2007. S. 60.]. Летом 1937 г. Сталин послал на Украину Молотова, наркома внутренних дел Ежова и Хрущева, чтобы форсировать политические чистки. Массовые аресты развернулись там в начале 1938 г., после того как Сталин снял с занимаемого поста первого секретаря ЦК КП(б) Украины Косиора и назначил Хрущева новым руководителем республиканской партийной организации. Члены Оргбюро и Секретариата ЦК КП(б) Украины, т. е. центральных руководящих органов, а также 17 наркомов Украины не пережили 1938 г.; из 102 членов и кандидатов в члены ЦК повезло только трем. 37 % членов партии были в эти годы подвергнуты чистке[276 - Там же; Murphy P. J. Brezhnev. S. 46–48; Montefiore S. S. Stalin. Am Hof des Roten Zaren. Frankfurt am Main, 2006. S. 310.].

В 1937 г. в родном городе Брежнева Днепродзержинске жили 154 тыс. человек, из которых в 1937–1938 гг. 1468 были арестованы и 1139 из них расстреляны. Особенно сильно репрессии ударили по металлургическому заводу: из 15 тыс. его работников 785 были арестованы, и 705 – расстреляны[277 - Слоневский А. Под знаменем Ленина – Сталина // Экспедиция XXI. 2013. № 2 (128).].

Год 1937

Результатом массовых арестов 1937–1938 гг. стало бедственное положение в кадровой сфере, что открывало перед молодыми работниками возможности быстрой карьеры, хотя и с риском для жизни. Брежнев относился к поколению первых советских инженеров, получивших специальное образование и выдвинутых в первые ряды в результате террора против людей предшествующего поколения. Начавшаяся волна чисток и арестов подняла его, дав возможность занять новые посты: после завода и вуза – на должности в системе городского управления и в партийных органах.

С января 1937 г. начальник горотдела НКВД Вениамин Моисеевич Паперман разжигал истерическую кампанию на заводе им. Дзержинского и для начала открыл охоту на директора завода Иосифа Петровича Манаенкова (1896–1938). Как руководитель предприятия Манаенков был в городе видной фигурой; знаменитый металлург И. П. Бардин в 1927 г. лично поставил бывшего рабочего во главе завода в качестве «красного директора»[278 - Манаенков Иосиф Петрович (1896–1938). Звезда и смерть Иосифа Манаенкова, см. URL: http://lib.dndz.gov.ua/?pid=421 (дата обращения: 16.03.2015).]. Теперь же бюро горкома партии под руководством С. С. Лысова развернуло травлю заводских инженеров, недостаточно заботящихся об организации стахановского движения и ослабивших «бдительность» по отношению к «вредителям». Секретарю парткома завода Михаилу Марковичу Рафаилову (1903–1938) указали на необходимость лучше руководить деятельностью инженеров и о каждом нарушении производственного процесса сообщать как о доказательстве плохого технического руководства[279 - ДДА. Ф. 19. Оп. 2. Д. 681 [Стенограмма пленума, протоколы заседаний бюро Днепродзержинского горкома КП(б)У, 9.1–28.11.1937, протокол от 11 января 1937 г.]. Л. 61.]. Следующий шаг не заставил себя долго ждать: в феврале 1937 г. в котельной завода «Дзержинка» была разоблачена «контрреволюционная группа»[280 - ДДА. Ф. 19. Оп. 2. Д. 681. Протокол от 5 февраля 1937 г.]. В марте партбюро обвинила Манаенкова в том, что в результате его «подавления самокритики» «враги-троцкисты» смогли вести свою позорную работу; ответственность за то, что эти «недостатки» не были вскрыты ранее, возложили и на Рафаилова[281 - Там же. Протокол 8 марта 1937 г. Л. 122–123.]. Манаенков и Рафаилов смогли на какой-то срок выйти из-под удара, вероятно, потому что в мае с огромным, на общесоюзном уровне, размахом была задута восьмая домна «Дзержинки», что отмечалось как выдающееся достижение[282 - Там же. Протокол 13 май 1937 г. Л. 196; см. также: Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 41.].

В начале 1937 г. и директор техникума Брежнев попал в поле зрения охотников на «вредителей» и «саботажников»: руководство городской парторганизации не одобрило надстройку учебного корпуса на один этаж, осуществленную по его распоряжению в 1936–1937 гг. совместно с заводом. За это «самоуправство» Лысов пригрозил ему теперь исключением из партии, которое в большинстве случаев было только первым шагом к аресту и обвинению[283 - Пшеничный Ст. Первая высота Леонида Брежнева // Днепровская правда. 2006. 4 ноября. № 43, см. URL: http://dneprovka.dp.ua/t1505 (дата обращения: 24.03.2015).]; его племянница рассказывала позже, что НКВД держал дядю под прицелом[284 - Брежнева Л. Племянница. С. 190.]. Но Брежнев отделался легким испугом и даже не получил взыскания. В своей анкете 1949 г. он указал: «Партийных взысканий не имею. Под судом и следствием не находился»[285 - ДДА. Ф. 19. Оп. 2. Д. 341. Л. 5.]. Возможно, дело приняло благополучный оборот в связи с тем, что в апреле сместили городского партийного руководителя Лысова, и его обязанности исполнял второй секретарь А. И. Викторов. Он был не только доброжелателен к Брежневу, но даже уговорил его в мае 1937 г. стать членом горкома партии, а в августе – заместителем председателя горисполкома, ответственным за строительство и городское хозяйство[286 - IV мiська партiйна конференцiя закiнчила свою работу // Дзержинец. 1937. 11 мая. С. 1; Пленум мiськоi ради // Там же. 1937. 5 августа С. 1; Тимощенко М. Брежнев из Брежнево, см. URL: http://gazeta.dp.ua/read/brezhnev_iz_brezhnevo (дата обращения: 13.04.2016).], что было большим шагом в карьере; однако такое повышение передвинуло Брежнева на гораздо более опасную позицию.

Еще Рой Медведев писал, что нет никаких данных о вовлеченности Брежнева в осуществление террора[287 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. М., 1991. С. 27.]. Но в 1937 г. в пунктах повестки дня «конфликтные дела», обсуждавшихся и ставившихся на голосование на заседаниях Днепродзержинских горсовета и горкома партии, едва ли была какая-то другая тема, кроме «вредительства», исключений из партии и арестов. Брежнев не только нес ответственность за исключение из партии коллег и друзей, он и сам, очевидно, подвергался опасности ареста. Трудно рассматривать 1937–1938 гг. в категориях жертвы – палачи или виновность – невиновность, так как они предполагают выбор, а также свободу принятия решения и независимость действий, которой для подавляющего большинства людей в то время просто не существовало. Брежнев не относился ни к тем, кто осуществлял террор или активно форсировал его, ни к тем, кто утрачивал сначала свободу, а затем и жизнь. Пожалуй, он оказался подхвачен мощным течением, сокращавшим до предела возможности выбирать и действовать, если человек не хотел рисковать жизнью.

Преемник смещенного секретаря горкома Лысова, Ф. Н. Кинжалов, был арестован в апреле 1937 г., проведя в своей должности всего несколько дней, за ним пришел Е. Г. Макеев, под руководством которого теперь работал Брежнев. Но в июле 1937 г. Лысов, первый секретарь Макеев и второй секретарь Викторов, принявший Брежнева на работу, были арестованы и осенью расстреляны как враги народа[288 - http://forum3.sobitie.com.ua/index.php?/topic/23214-секретари-днепро-дзержинского-горкомавкпб/ (дата обращения: 16.03.2015); Слоневский А. Рассказы о Брежневе // Знамя Дзержинки. 2012. 20 декабря. № 51. S. 13.].

В эпицентре террора

Угроза стала еще более осязаемой, когда 21 сентября 1937 г. бюро горкома единогласно, в том числе и голосом Брежнева, исключило из партии Германа Германовича Поля, директора Металлургического института и председателя комиссии, экзаменовавшей Брежнева, с формулировкой «за утрату большевистской бдительности» и «за связи с врагами народа». Поль был наставником Брежнева: он принял его в институт и выдвинул в парторги; они не только жили в одном доме, но и ходили вместе на охоту[289 - ДДА. Ф. 19. Оп. 3. Д. 116 [Протоколы заседаний бюро Днепродзержинского горкома КП(б)У, 05.01–14.02.1938, протокол 9 февраля 1938]. Л. 156; Слоневський О. Як на заводi Дзержинського Брежнев з ворогами народу боровся // Экспедиция. Історiчна, культурологiчна газета. 2009. № 12 (90). С. 6.]. Все-таки в марте 1938 г. горком пересмотрел исключение Поля и превратил «строгий выговор» в просто «выговор» с занесением в личное дело[290 - ДДА. Ф. 19. Оп. 3. Д. 116. Протокол 9 февраля 1938. Л. 157; Д. 117 (Протоколы заседаний бюро Днепродзержинского горкома 21.2–23.03.1938, 8 марта 1938 г.). Л. 8.]. Последовали новые исключения из партии и аресты тех, кто помогал Брежневу, с кем он соглашался или должен был соглашаться: на заседаниях партбюро 14 и 23 ноября 1937 г. Рафаилов и Манаенков соответственно были исключены из партии как враги народа[291 - ДДА. Ф. 19. Оп. 2. Д. 684 [Протоколы заседаний бюро Днепродзержинского горкома КП(б)У, 14.11–28.12.1937, протокол 14 ноября 1937 г.]. Л. 22; Протокол 23 ноября 1937 г. Л. 36.]. После пыток и ускоренного рассмотрения дела их расстреляли 31 марта 1938 г.[292 - Слоневський О. Як на заводi Дзержинського Брежнев з ворогами народу боровся. С. 7.] Как и Поль, Манаенков был другом и фактически покровителем Брежнева: тот был обязан ему назначением в 1933 г. руководителем рабфака, а в 1936 г. – директором техникума[293 - Брежнев из Брежнево, in: Novosti Днепродзержинска, 17.06.2009, URL: http://gorod.dp.ua/dz/news.php?page=2&id=17839 (дата обращения: 16.04.2015); Слоневський О. Як на заводi Дзержинського Брежнев з ворогами народу боровся. С. 6; Он же. Судебные процессы и преступность в Каменском-Днепродзержинске: очерки и документы. Днепропетровск, 2010. С. 87. URL: http://lib.dndz.gov.ua/uploads/Judicial_processes_and_crime_%28Last%29.pdf (дата обращения: 17.04.2015).]. Он, должно быть, в бытность свою рабочим, партийным активистом и инженером сотрудничал с Рафаиловым и извлекал пользу из отношений с ним.

25 ноября 1937 г. был арестован как враг народа и в январе 1938 г. расстрелян исполняющий должность секретаря горкома партии К. Г. Стеблев, с июля заменявший Макеева[294 - ДДА. Ф. 19. Оп. 2. Д. 681 (Стенограмма Пленума городского партийного комитета, 28 ноября 1937 г., протокол 28.11.1937). Л. 1.]. Так как городской комитет теперь остался без руководства, 28 ноября 1937 г. пленум горкома и партийный актив собрались для проведения новых выборов. После того как присутствующие поднятием рук единогласно исключили «врагов народа» Манаенкова и Рафаилова из числа членов пленума и бюро горкома, они избрали новое оргбюро, в которое входил и Брежнев[295 - Там же. Л. 2.].

Речь Брежнева на том заседании была жестко структурирована и выдержана в одной тональности: врагов народа надлежало проклясть, а собственную «недостаточную бдительность» самокритично признать. Следовательно, Брежневу пришлось пойти на определенные уловки, если он сам не хотел подвергнуться опасности. Его выступление показательно не только потому, что это одно из первых, дошедших до нас, выступлений, но и потому, что в спектре настроений от истерического крика до объективных обвинений он выбирал последнее. Более того, он почти вышел из контекста речи, заверив, что вовсе не хотел занимать предложенные ему должности. Брежнев оправдывал «недостаточную бдительность» по отношению к врагу своей неопытностью: «Я, товарищи, самый молодой член бюро нашего городского Комитета Партии, был избран на последнем пленуме Горкома партии. Я ни в какой мере себя не оправдываю, а со всей глубиной чувствую ту большую ответственность, которую я несу вместе с партийной организацией за то, что не мог разоблачить врагов, а надо сказать, что основания были, поводы к этому были. Как только дело доходило на бюро к исключению троцкистов, – немедленно пускалось все красноречие Рафаилова и Губенко, вопрос был перенесен на следующее бюро. Я докладывал бюро по нашему горсоветскому делу о Фертмане десятки раз, a Рафаилов спрашивал, “что ты нового инкриминируешь Фертману”, он утверждал, что это очень скромный человек…»[296 - Там же. Л. 29.] Рафаилов, Макеев и Викторов, мол, снова и снова препятствовали раскрытию вредительства: «Во всяком случае были члены бюро постарше, и если бы делились опытом, этот вопрос можно было бы поставить организованно»[297 - Там же. Л. 30.]. В дальнейшем Брежнев сосредоточился на «результатах вредительства» и нарисовал картину трудного положения города. Это в принципе ясно демонстрировало, что в данном случае речь шла не о саботаже, а о тяжелом экономическом положении: для городского театра трижды ассигновывался бюджет, но здание все еще не было отреставрировано. Такая же ситуация сложилась и с канализацией, некоторыми постройками и все еще не завершенной трамвайной линией. Подводя итоги, Брежнев потребовал, чтобы и парторганизации решительно брались за работу, впредь не допускали ошибок при разоблачении врагов народа и лучше организовали работу партбюро: он отметил, что никогда не получал протоколы, а повестки дня всегда готовились плохо, не созывались ни партийные активы, ни пленумы[298 - ДДА. Ф. 19. Оп. 2. Д. 681. Л. 30.]. Обращает на себя внимание, что Брежнев подробнее и детальнее говорил о городском планировании и о парторганизации, чем о требованиях быть более бдительными, учитывать вражескую деятельность. Но эти призывы были шаблонными. Строго говоря, он сместил главную тему от «вредительства» к развитию города. Более того, Брежнев не только не настаивал на требовании смертной казни для исключенных из партии, что считалось тогда «хорошим тоном», но и воздержался от «разоблачения» других лиц. Еще один удивительный поворот заключался, наконец, в том, что он закончил речь словами о том, что вовсе не хотел стать членом городского Совета и выступил также против своего избрания в бюро горкома. Правда, успевшая стать общепринятой позиция заключалась в том, что желание быть инженером на производстве лучше стремления принадлежать к карьерным кадрам, но призыв партии надлежало принимать с энтузиазмом: «Я считаю, что на этом пленуме должен каждый коммунист, даже рядовой, сказать о себе. Я человек доморощенный, я родился здесь. Ни с кем, ни с Кинжаловым, ни с Лысовым, ни с Макеевым, ни с кем никаких отношений не имел. Мое приглашение на работу в Горсовет показалось мне подозрительным. Я отказывался работать в Горсовете, я инженер и не хотел идти на эту работу, и я долго отказывался. После этого начинается такая история со стороны Карпова, Щербакова, Жупинаса, что у тебя партия есть. Я говорю, что я член партии, но мне такой нажим показался подозрительным»[299 - Там же. Л. 31.]. Брежнев изображал человека доверчивого и неопытного, который к тому же отказывался появляться на заседаниях горкома, но которого никто в достаточной степени и не познакомил с работой бюро горкома[300 - Там же.]. Брежнев продолжал вести себя так же, и когда по очереди назывались имена семерых кандидатов для выборов в бюро: «Я, правда, был на бюро всего четыре раза, все-таки я считаю, что я допустил большую ошибку и я целиком разделяю мнение о роспуске старого состава бюро. Это момент политического порядка, поэтому я продумал это и считаю, что такой отвод должен быть учтен»[301 - Там же. Л. 40.]. Тем самым он, выступая за снятие собственной кандидатуры, вовсе не оказался на этом заседании исключением. Большинство говоривших поступили так же. Они обвиняли себя в том, что ввели в должности или рекомендовали лиц, теперь арестованных как врагов народа, или сами имели репрессированных родственников. Часть кандидатов была в результате действительно вычеркнута после открытого голосования[302 - Там же. Л. 38 и след.]. Но за Брежнева выступал исполнявший обязанности председателя горисполкома П. А. Алферов, который за год до него окончил металлургический институт: «Я выставил кандидатуру т. Брежнева и сейчас и вот почему. Брежнев сын коренного рабочего завода им. Дзержинского, сам Брежнев некоторое время работал на Урале. Я с ним занимался в институте. Он очень хороший товарищ, единственная ошибка его та, что он охотник, и он охотился вместе с Полем, они жили в одном доме. Брежнев молодой растущий работник»[303 - Там же. Л. 40.]. Хотел того Брежнев или нет, после этой речи все единогласно проголосовали за сохранение его кандидатуры и тайным голосованием избрали его в оргбюро[304 - Там же. Л. 48.].

Брежнев извлек выгоду из ситуации террора, при исключениях из партии других выступал с самообвинениями. Но не он руководил событиями, он сам находился под угрозой обвинений и ареста. Брежнев не выступал за форсирование репрессий и не был сторонником крайних мер, не продвигал «разоблачения» и аресты своих коллег, но точно так же не мог и уклониться от показательных «проработок» «врагов народа» и «вредителей». В качестве депутата горсовета и члена горкома партии ему приходилось определенным образом вести себя по отношению к обвинениям, выдвигавшимся НКВД. Брежнев избрал курс, который, насколько это было возможно, не вредил ни другим, ни себе. Необычно, что Брежнев не боялся характеризовать себя как «доморощенного человека», т. е. в уничижительном смысле «простодушного», чтобы объяснить незнанием и доверчивостью свою мнимую вину в том, что не распознал врагов народа. Он пошел еще дальше, утверждая, что его чуть ли не заставили занять эти посты. Учитывая все, что нам известно о нем из 1920-х и начала 1930-х гг., его нежелание занять должность заместителя председателя горисполкома кажется искренним. Брежнев не хотел ни подставлять себя под удар террора, ни уходить в политику, фактически меняя профессию. Другой личный акцент Брежнев сделал в рамках заданного нарратива, попытавшись поднять дискурс вредительства на объективный уровень инфраструктурных проектов. Как бы там ни было, это серьезные свидетельства того, что Брежнев не поддавался истерии Большого террора. Судя по всему, он понимал, что людей (и его в том числе) посылают на верную смерть, так как в народном хозяйстве не были достигнуты те результаты, которые планировались.

Аресты и исключения из партии продолжались и после ноября 1937 г. Руководство горсовета неоднократно менялось: в марте, мае и сентябре 1938 г.[305 - ДДА. Ф. 19. Оп. 3. Д. 116 [Протоколы заседаний бюро Днепропетровского горкома КП(б)У, 5.1–14.02.1938, протокол 25.01.1938]. Л. 75–78; Д. 115 [Протоколы V городской партийной конференции, пленумов Днепропетровского горкома КП(б)У, 3.2–17.09.1938, протокол № 1 Пленума Днепродзержинского горкома 04.03.1938]. Л. 19–20; Протокол № 2 Пленума Днепродзержинского горкома 20.04.1938. Л. 25; Протокол № 3 Пленума Днепродзержинского горкома 14.05.1938. Л. 27; Протокол № 4 Пленума Днепродзержинского горкома 23.05.1938. Л. 28–29; Протокол № 5 Пленума Днепродзержинского горкома 17.09.1938. Л. 36.] Первый и второй секретари назначались только в качестве «исполняющих обязанности», оставаясь в должности лишь несколько месяцев. Брежнев работал теперь под руководством Г. И. Жупинаса, который уже в конце января попросил снять его с должности первого секретаря, и второго секретаря А. И. Трофимова, в марте последовавшего за Жупинасом и смещенного в итоге за то, что он «слабо и недостаточно руководил работой Горсовета»[306 - Там же. Д. 115 (Протокол № 1 Пленума Днепродзержинского горкома 04.03.1938). Л. 19–20; Д. 116 (Протокол от 25.01.1938). Л. 75.]. Наряду с «конфликтными делами», т. е. исключениями из партии, на повестке дня заседаний бюро горкома стояли многочисленные неотложные задачи, причем их неисполнение могло быстро привести к новым обвинениям во «вредительстве». В протоколах отмечается, кто говорил на какую тему, так что мы знаем, по каким вопросам высказывался Брежнев, но не знаем, что он говорил. В качестве руководителя отдела строительства и городских предприятий он обсуждал положение колхозов и машино-тракторных станций, состояние городской организации торговли продовольственными товарами, кампанию по весеннему севу и работу хлебозавода[307 - Там же. Оп. 2. Д. 684 (Протоколы от 09.12.1937, 28.12.1937); Оп. 3. Д. 118 (Протоколы заседаний бюро Днепродзержинского горкома от 28.03–09.05.1938, 01.04.1938). Л. 37; Протокол от 17.04.1938. Л. 90 и след.]. В начале марта оргбюро обязало его позаботиться о том, чтобы ремонт театра им. Шевченко был завершен до начала осеннего сезона[308 - Там же. Оп. 3. Д. 117 (Протокол заседания бюро Днепродзержинского горкома от 09.03.1938). Л. 107.]. За плохое состояние здания нескольких секретарей горкома объявили врагами народа. Брежнев заботился о том, как добираться в город рабочим, жившим еще в весьма отдаленных деревнях, открыл трамвайную линию и стал членом комиссии, регулировавшей передачу судов из собственности завода – городской судоходной компании[309 - Там же. Д. 118 (Протокол заседания бюро Днепродзержинского горкома 17.04.1938). Л. 98.]. Вместе с новым первым секретарем горисполкома Трофимовым на него возлагалась задача найти для избирательных комиссий пригодные помещения, и ему пришлось высказать свою точку зрения, почему не выполнялись предписания Центрального комитета ВКП(б) и Совнаркома СССР по снабжению днепровского региона электричеством[310 - Там же. Д. 118 (Протокол от 27.04.1938). Л. 127; Протокол от 04.05.1938.].

Время, когда исключения из партии и аресты шли одновременно с постоянной сменой руководства горсовета и лихорадочным выполнением планов и заданий из Москвы, было, очевидно, крайне напряженным и изматывающим нервы. Вероятно, из-за многочисленных арестов в своем окружении Брежнев жил в постоянном страхе, ожидая ареста. Мы не знаем, как он выходил из этого состояния, проводил ли ночи без сна, как многие другие, ждал ли, что НКВД арестует его, гнал ли прочь мысли об опасности или топил их в работе на износ. «Мемуары» Брежнева описывают Большой террор как «интересное время», когда люди изумлялись подвигам своих современников и радовались тому, как рос город: «Настоящее торжество было, когда красные вагоны побежали через весь город. Помню, как возвели (за шестьдесят два дня!) красивое здание, в котором и сегодня помещается Дворец пионеров, как комсомольцы строили стадион, как появились у нас “высокие” дома в четыре этажа, с балконами и широкими окнами… больше стало товаров в магазинах, народ приоделся, жизнь становилась лучше – этим и памятно мне время работы в Днепродзержинске»[311 - Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 41.].

Спаянные террором

Еще во время войны и в послевоенные годы Брежнев встречал людей, которые были так важны для него, что он завязывал с ними тесные отношения и позже забирал с собой в Москву. Но, как представляется, особое значение для него имели сокурсники из Каменского (Днепродзержинска) и товарищи по партии из Днепропетровска. Не случайно позже за этой «свитой» закрепилось название «днепропетровская мафия», к которой присоединились несколько коллег из Молдавии и Казахстана. Мы не знаем, как возникали эти дружеские отношения, на чем они строились и держались, шла ли речь о товарищах по несчастью, о дружбе ради какой-то цели или об общем увлечении. Но очевидно, что отношения были необычайно прочными. Эти люди делили горе и радость, будто кровные братья, навсегда связанные друг с другом. Остается только предполагать, что днепропетровскую группировку спаяли опыт террора 1937–1938 гг., бесчеловечное давление сверху ради успеха, грозившее в любой момент обвинениями в саботаже, и вездесущая истерия поисков врага. В это время решающее значение имела возможность доверять людям, положиться на то, что они никого не обвинят как врага народа, не разоблачат как предателя и не проголосуют за исключение из партии. В этом нельзя было быть абсолютно уверенным, но все-таки существовала надежда на то, что людям со сходной биографией, происходившим из одной и той же местности, делившим институтскую скамью, находившимся под покровительством одних и тех же лиц и несшим одну и ту же ответственность, непросто будет донести на товарища. Если ни право, ни государственные институты или общественные организации не могли уберечь кого бы то ни было от обвинения как врага народа (даже при безукоризненном поведении самого человека), то спасательным кругом оставались только личные связи. Сталинский террор, чтобы продолжать дробление общества на микрочастицы, был, по всей видимости, нацелен и на разрушение именно этих отношений между лицами, защищавшими и прикрывавшими друг друга. Но постоянная опасность быть репрессированным способствовала тому, что люди на грани ареста сбивались в тесные группки, где безоговорочно поддерживали друг друга и таким образом по мере сил защищались от враждебного внешнего мира. Связи были крепкими, если эти люди благодаря своему положению в государственных, партийных или экономических структурах имели могущественного заступника, который мог защитить их и гарантировать поддержку.

Таким защитником и покровителем для Брежнева стал Хрущев, который 27 января 1938 г. приехал на Украину в качестве нового партийного руководителя. После чистки большой части партийного руководства и с учетом беспрерывных арестов Хрущеву нужна была собственная команда, на которую он мог полностью положиться. В нее входили Демьян Сергеевич Коротченко (1894–1969) и Семен Борисович Задионченко (1898–1972). Они оба в 1937–1941 гг. руководили Днепропетровским обкомом, восстанавливали разрушенную террором партию и создавали собственные властные структуры. Их знакомым был Константин Степанович Грушевой (1906–1982), близкий друг Брежнева со студенческих времен. Вместе с председателем Днепродзержинского горсовета Алферовым в 1934 г., за год до Брежнева, он окончил Металлургический институт[312 - Слоневский А. Рассказы о Брежневе. С. 12.]. По его предложению 16 мая 1938 г. Брежнева сделали заведующим отделом торговли Днепропетровского обкома партии[313 - ДДА. Ф. 19. Оп. 3. Д. 119 (Протокол 16.05.1938). Л. 1–2; Кавун М. Леонид Брежнев: Карьера и жизнь генсека // Недвижимость в движении. 19.04.2006. № 14 (120). С. 10–11; ср.: Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 28–29.]. Брежнев поднялся сразу на две ступеньки в карьере: проработав меньше года заместителем руководителя райцентра, он с семьей переехал в находившийся на расстоянии примерно 45 км административный центр области, где служил уже не в государственных, а в высших партийных структурах. Согласно Дорнбергу, он получил большую квартиру в старом доме на главной улице – проспекте Карла Маркса[314 - Dornberg J. Breschnew. S. 72.].

Новое повышение опять не заставило себя долго ждать. Когда в начале 1939 г. Грушевой стал вторым секретарем Днепропетровского обкома, он позаботился о том, чтобы Брежнев 7 февраля 1939 г. был назначен секретарем по пропаганде[315 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 2; ср.: Млечин Л. М. Брежнев. С. 60; Кавун М. Леонид Брежнев. С. 10–11.].

В документах днепропетровских областных партийных конференций, пленарных заседаний и заседаний бюро речей Брежнева нет, так что создается впечатление, будто здесь он вел себя сдержанно и уступал сцену другим[316 - ДДА. Ф. 19. Оп. 3. Д. 227 [Бюро Днепропетровского обкома КП(б)У, протокол, стенограмма V областной партийной конференции, 27.2–2.3.1939]; Д. 239 [Стенограмма VII пленума обкома КП(б)У, 07.05.1939]; Д. 240 (Стенограмма VIII пленума обкома 9–10.06.1939); Д. 255 [Протоколы № 1–4 заседаний бюро обкома КП(б)У 02–07.03.1939]; Д. 257 [Протоколы № 5–11 заседаний бюро обкома КП(б)У, 8–15.03.1939]; Д. 366 [Протокол и стенограмма собрания областного партийного актива в итогах мартовского пленума ЦК ВКП(б), 16–17.04.1940].]. Ему подчинялись теперь 200 газет и журналов, а также целая армия в 8 тыс. пропагандистов[317 - Murphy P. J. Brezhnev. S. 50–51.]. Брежнев был ответствен за распространение и проведение в жизнь партийных предписаний: ему вменялось в обязанность покончить с последними тенденциями украинского национализма, русифицировать республику, перестроить на русский язык школьное обучение и печать и переписать учебники истории согласно установкам Сталина. Также его задача состояла в том, чтобы сначала разжигать ненависть к Гитлеру, а после пакта Молотова – Риббентропа в августе 1939 г. восхвалять соглашения о взаимоотношениях и логично объяснять вторжение в Польшу[318 - Leonid Breshnew: Das Kleine Land. Erinnerungen. Berlin, 1978. S. 17; ср.: Murphy P. J. Brezhnev. S. 52–54; Dornberg J. Breschnew. S. 74.]. По словам Млечина, Брежневу не нравилась его деятельность как главного пропагандиста. По слухам, позже он так говорил в узком кругу: «Я ненавижу эту тряхомудию, не люблю заниматься бесконечной болтовней. Так что еле-еле отбрыкался…»[319 - Цит. по: Млечин Л. М. Брежнев. С. 60.] И действительно, после полутора лет работы секретарем по пропаганде последовало назначение на новый пост: в сентябре 1940 г. Брежнев поднялся до уровня третьего секретаря обкома и, вероятно, с этого момента отвечал за военную промышленность[320 - Правда, Млечин, Мэрфи и Дорнберг полагают, что Брежнев занял пост секретаря по вооружениям уже в сентябре 1940 г., см.: Млечин Л. М. Брежнев. С. 61; Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 29; Dornberg J. Breschnew. S. 70. Мемуары Брежнева и историки-краеведы Андрей и Татьяна Портновы указывают на 1940 год, см.: Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 38; Портнов А., Портновa Т. Столица застоя? Брежневский миф Днепропетровскa // Неприкосновенный запас. 2014. № 5 (97). С. 75. Действительно, новые посты секретарей в обкомах были введены только на XVIII партконференции ВКП(б), которая работала в Москве с 15 по 20 февраля 1941 г., см.: Хижняков С. С., Хлевнюк О. В. XVIII партконференция. Время, проблемы, решения. М., 1990.], хотя формально соответствующую должность он занял только в марте 1941 г. по предложению Грушевого[321 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 2; РГАНИ. Ф. 80. Оп. 1. Д. 1200. Л. 7; ср.: Кавун М. Леонид Брежнев. С. 10–11; Андронов И. И. Дорогами войны // Новое время. 1972. № 9. С. 18–24, 20–21.]. Вне всяких сомнений, неверно утверждение, приводимое в официальной англоязычной биографии Брежнева, согласно которому с осени 1940 г. он занимал пост секретаря по сельскому хозяйству[322 - Brezhnev. Pages from his life. S. 34.]. По-видимому, на фоне холодной войны предпринимались попытки разорвать связь генерального секретаря с военной промышленностью. Отношение Брежнева к происходящему нам опять неизвестно. Если его деятельность в качестве заведующего отделом торговли имела, по меньшей мере, сходство с задачами в Днепродзержинске и обрисовывала ясную и конкретную цель – обеспечить население достаточным количеством продовольствия и товарами, то отдел пропаганды представлял собой нечто вроде минного поля: лозунги могли постоянно меняться, успехи с трудом поддавались измерению и сама работа требовала такой проницательности, которой Брежнев, каким он до сих пор показал себя, просто не обладал. Поэтому очень вероятно, что он испытал облегчение, когда смог приступить к организации военных предприятий.

Днепропетровская область относилась к числу важнейших промышленных регионов Советского Союза и давала 20 % чугуна и 16 % стали[323 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… М., 1974. С. 6.]. Как инженеру и организатору эта задача была ему гораздо ближе многих других: прежде всего, от него требовалось перевести заводы и фабрики на производство военной техники. На вагоностроительных заводах следовало изготовлять грузовики и танковые двигатели, на металлообрабатывающих – орудия и боеприпасы, на швейных фабриках шить форму[324 - Dornberg J. Breschnew. S. 77.]. В «мемуарах» об этом говорится: «Предприятия, изготовлявшие сугубо мирную продукцию, стали теперь работать на армию: завод имени Артема выпускал детали к боевым самолетам, завод имени Коминтерна – минометы, Днепровский металлургический имени Дзержинского – артиллерийские снаряды…»[325 - Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 44.] Будучи секретарем обкома, ответственным за военную промышленность, Брежнев постоянно находился в разъездах: «Мне приходилось связываться с наркоматами, вылетать в Москву, бесконечно ездить по области. Выходных мы не знали, в семье я бывал урывками»[326 - Леонид Брежнев. Воспоминания: Жизнь по заводскому гудку. Чувство родины. Малая земля. Возрождение. Целина. М., 1982. С. 46; Васильева Л. Н. Кремлевские жены. М., 1993. С. 400.].

Со многими своими будущими сподвижниками, от руководителя его личной охраны, ближайших сотрудников и до заместителей председателя Совета Министров и председателя КГБ Брежнев познакомился и оценил их в эти днепропетровские годы с 1938 по 1941 г. После 1964 г. он перевел их в Москву и пользовался их всемерной поддержкой на посту Генерального секретаря. Многие, подобно ему, Грушевому и Алферову, были выпускниками металлургического института в Каменском (Днепродзержинске): Игнатий Трофимович Новиков (1907–1993), впоследствии (1962– 1983) заместитель председателя Совета Министров, который, как и Брежнев, вырос в Каменском в семье рабочего и в начале 1930-х гг. вместе с ним там и учился; Георгий Эммануилович Цуканов (1919–2001), который окончил институт в 1941 г. и до смерти Брежнева был его личным помощником; Георгий Сергеевич Павлов (1910–1991), через год после Брежнева получивший диплом инженера в Каменском и ставший в 1964 г. управляющим делами ЦК КПСС, кем и оставался до 1983 г. Кто не учился в Каменском, был выпускником металлургического института в Днепропетровске, как, например, Николай Александрович Тихонов (1905–1997), работавший на Днепропетровском металлургическом и трубопрокатном заводе начальником цеха. В 1965 г. Брежнев назначил его сначала заместителем председателя Совета Министров, в 1980 г. преемником Косыгина. Можно назвать и Георгия Карповича Цинёва (1907–1996), которого Брежнев встретил в 1939 г., когда тот в Днепропетровске был секретарем райкома[327 - Семичастный В. Е. Беспокойное сердце. С. 400.]. Они стали близкими друзьями, и в 1970 г. Брежнев назначил Цинёва заместителем председателя КГБ Андропова. С Николаем Анисимовичем Щёлоковым, впоследствии министром внутренних дел СССР (1966–1982), сыном рабочего и инженером, как и он сам, будущий Генеральный секретарь познакомился, будучи председателем Днепропетровского горисполкома (1939–1941). Брежнев встретил Андрея Павловича Кириленко, авиаконструктора, когда тот в 1939–1941 гг. работал вторым секретарем обкома в соседней Запорожской области, расположенной в 80 км от Днепропетровска. С 1938 г. он, как и Брежнев, работал в политических структурах. В 1966 г. Брежнев выдвинул его на пост секретаря ЦК и до своей смерти держал его куратором всей промышленности[328 - Dornberg J. Breschnew. S. 107; Млечин Л. М. Брежнев. С. 387.]. Уже в 1938 г. в Днепропетровске Брежнев встретил и Александра Яковлевича Рябенко, впоследствии его личного охранника, которому было суждено работать с ним 40 лет. Тогда Рябенко был шофером и однажды получил задание забрать из горкома нового секретаря. Рябенко так рассказывал позже об их первой встрече: «Вышел парень – в белой рубашке, рукава закатаны. – Поехали. – Куда? Я жду секретаря обкома Брежнева. – Я и есть Брежнев. – Ну тогда…»[329 - Цит. по: Медведев В. Т. Человек за спиной. Воспоминания начальника личной охраны Брежнева и Горбачева. М., 1994. С. 24.] После войны Брежнев приказал разыскать своего водителя и вскоре назначил его начальником своей личной охраны[330 - Колесниченко А. Как попасть в историю и анекдот. Леонид Ильич был одним из самых «рисковых» советских вождей. [Рассказ Александра Рябенко] // Аргументы и факты. 2010. № 21. С. 28.].

Кроме немногих строк, оставшихся от Рябенко, к сожалению, у нас нет свидетельств о характере встреч и отношений. Судя по всему, он подкупал своей привлекательной внешностью и непринужденной манерой общения. Гораздо интереснее, однако, что через несколько лет Брежнев приказал разыскать своего бывшего водителя. Сколь тесна была, по-видимому, привязанность, столь же велика была и уверенность в том, что речь могла идти только об этом человеке и ни о ком другом. Совместно пережитый террор 1937–1938 гг. и напряженные годы до начала Великой Отечественной войны в 1941 г. должны были спаять этих людей. Вероятно, они сами не смогли выразить словами эти чувства. Когда в 1982 г. умер Константин Грушевой, Брежнев, как рассказывают, упал на колени перед гробом своего друга и безудержно рыдал[331 - Слоневский А. Рассказы о Брежневе. С. 12.].

В годы Великой Отечественной войны

Великая Отечественная война имела огромное значение как для Советского Союза, так и лично для Брежнева. Победа над Гитлером заложила фундамент для СССР как великой державы, заставила умолкнуть последних сомневавшихся в жизнеспособности советской политической системы, обеспечила Советскому Союзу господство над половиной Европы и явилась исходным пунктом для холодной войны с США, а также превратила Советский Союз во вторую в мире сверхдержаву. Именно Брежнев в 1965 г., через 20 лет после окончания войны, придал новое измерение памяти о подвигах советских людей, объявив 9 мая нерабочим праздничным днем. Впоследствии он удостоил ряд городов звания «город-герой», а также приказал создать музеи с военными диорамами и поставить огромные памятники, которые сам и открывал. Чтобы закрепить за собой пост Генерального секретаря, Брежневу было важно то обстоятельство, что во время войны он находился на фронте. В идеальную советскую биографию входило не только то, что ее герой был сыном рабочего, землеустроителем, слесарем и инженером, но и внес свой вклад в победу и тем самым был частью мифа о Великой Отечественной войне. Чтобы подчеркнуть это, Брежнев приказал в 1976 г., к своему 70-летию, присвоить себе звание маршала. В «мемуарной» трилогии уделяется особое внимание военным дням Брежнева, она начинается с «Малой земли». Советские люди любили героев войны, и литературные негры Брежнева пытались создать из него ключевую фигуру героического эпоса Великой Отечественной[332 - Ср.: Табачник Д. Запятая в биографии генсека // Л. И. Брежнев. Материалы к биографии / сост. Ю. В. Аксютин. С. 39.]. Правда, гротескная попытка представить Генерального секретаря гениальным полководцем, а выполнявшиеся им вполне скромные задачи – подвигами, имевшими решающее значение для хода войны, вызывало у значительной части населения прямо противоположную реакцию. В восприятии множества советских людей Брежнев стал смешон. Появились шутливые вопросы, вроде «За что Брежнев получил звание Маршала Советского Союза?» Ответ: «За взятие Кремля»[333 - Дубовский М. История СССР в анекдотах 1917–1992. Смоленск, 1993. С. 152.]. Или рассказывались анекдоты такого типа: перед новым наступлением Сталин звонит Жукову: «Все в порядке, Георгий Константинович, начинайте! Впрочем, отставить! Я еще должен посоветоваться с полковником Брежневым!»[334 - Дубовский М. История СССР в анекдотах 1917–1992. С. 154.] Действительно, редактора мемуаров маршала Жукова уговорили вставить абзац, согласно которому Жуков во время войны хотел немедленно посоветоваться с Брежневым, хотя в то время он его еще не знал[335 - Жуков Г. К. Воспоминания и размышления [1969]. М., 1984. Т. 3. С. 24.]. Литературные негры могли таким образом цитировать в «мемуарах» Брежнева мнимые воспоминания Жукова: «“Всех нас тогда беспокоил один вопрос, выдержат ли советские воины испытания, выпавшие на их долю в неравной борьбе”… Далее маршал писал, что именно об этом он хотел знать мою точку зрения»[336 - Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 58.]. Генералу и главному редактору армейской газеты «Красная звезда» Давиду Ортенбергу редактор его «мемуаров» в 1975 г. намекнул, что автору стоило бы все-таки сообщить о Брежневе на Малой земле или, по крайней мере, упомянуть его имя. Но если Жуков уступил, так как боялся, что без этого его мемуары не издадут, то Ортенберг отказался[337 - Ортенберг Д. И. Сорок третий. Рассказ-хроника. М., 1991. URL: http://militera.lib.ru/memo/russian/ortenberg _di3/04.html (дата обращения: 17.04.2015).].

О том, что Брежнев действительно делал в военные годы, мы знаем немного, и этот факт находится в резком противоречии с историческим значением войны. Нам известны занимаемые им посты и места, где он бывал в разное время: Брежнев не был ни сражавшимся солдатом, ни командующим офицером, он служил политическим комиссаром и отвечал за моральное состояние в войсках. Даже если «Малая земля» и уверяла в обратном, Брежнев не участвовал ни в одной из битв, имевших решающее влияние на ход войны, и в ту пору его карьера словно остановилась. «Во время Вел. От. войны в составе советских войск он был за границей в Румынии, Чехословакии, Венгрии, Польше и Германии»[338 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 4.]. 24 июня 1945 г. он участвовал в Параде Победы на Красной площади[339 - Волкогонов Д. А. Семь вождей. М., 1995. Кн. 2. С. 19.], но не был демобилизован, а служил еще год в Буковине, где советизировал эту присоединенную область. Что из того времени осталось у Брежнева, так это любовные связи, которые он, как говорят, имел в годы войны с женщинами-военнослужащими. Наконец, косвенные выводы о пережитом военном опыте можно сделать из его последующего поведения: в отличие от Хрущева, не выносившего после 1945 г. фильмов про войну, Брежнев обнаруживал слабость к этому жанру, всегда трогавшему его до слез[340 - Чурбанов Ю. М. Мой тесть Леонид Брежнев. М., 2007. С. 99.]. Его стремление сблизиться с США и организовать в Европе конференцию по безопасности и сотрудничеству коренилось как раз в военном прошлом советского лидера. Его собеседники-иностранцы свидетельствовали, что воспоминания о войне не были только позой, но волновали Брежнева на самом деле. Даже если он и не участвовал непосредственно в боевых действиях, то, судя по всему, успел увидеть на войне достаточно ужасов, чтобы возвращаться к пережитому на протяжении всей жизни.

Июнь 1941

Как все советские граждане, Брежнев был ошеломлен нападением Германии на Советский Союз в ранние утренние часы 22 июня 1941 г., в солнечное воскресенье. Накануне он вместе с другими членами обкома партии заседал до поздней ночи, чтобы обсудить реализацию последних директив из Москвы по организации производства и выпуску продукции на предприятиях оборонной промышленности и закончить отчет о последних успехах. Когда около двух ночи они вышли из здания обкома, Брежнев поехал на аэродром, посмотреть, как там идут строительные работы[341 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 13.]. Всего лишь несколько часов спустя второй секретарь снова созвал обком, чтобы сообщить, что Германия напала на Советский Союз и Киев уже подвергся бомбардировке. Задача, которую теперь надлежало решать всем, состояла в быстрейшем выполнении мобилизационных планов. Брежнев должен был информировать городские и районные комитеты области[342 - Там же. С. 21.]. Из Киева пришло указание позаботиться о том, чтобы объявленное на двенадцать часов радиообращение наркома иностранных дел Молотова было услышано гражданами повсюду на улицах, площадях, в парках и на предприятиях, также следовало провести митинги[343 - Там же. С. 22.].

Следующие дни характеризовались, с одной стороны, стремлением выполнить данное обещание о мобилизации 20 тыс. коммунистов в новые подразделения, с другой – соблюсти обязательство Москве – выполнить план по выпуску военной продукции. Брежнев был задействован на обоих «фронтах»: следил за производством вооружения и отправлялся туда, где возникали проблемы с мобилизацией. Он и его люди спали на походных кроватях в обкоме[344 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 27–29.]. Однако всего через неделю после начала войны стало ясно, что угроза нависла и над Днепропетровском, по крайней мере так утверждает Грушевой. Только после 28 июня по указанию Москвы обком начал готовиться к приему людей, эвакуированных с Запада, а также планировать эвакуацию города[345 - Там же. С. 34–40.]. Еще неделю спустя, 5 июля, поступил приказ демонтировать первые предприятия. Брежнев был теперь занят наблюдением за разборкой и погрузкой производственных мощностей, в частности моторостроительного завода[346 - Там же. С. 42–43; Dornberg J. Breschnew. S. 77.]. 9 июля начались бомбежки Днепропетровска[347 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 54.]. 14 июля Брежнев получил повестку, как о том говорится в его «мемуарах», по собственному настоятельному желанию[348 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 2; Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 45; Кавун М. Леонид Брежнев. С. 10 и след.; Murphy P. J. Brezhnev. S. 65; Brezhnev. Pages from his Life. S. 42; Андронов И. И. Дорогами войны. С. 20.]. Но до сих пор было практически неизвестно то обстоятельство, что его только в середине сентября назначили первым заместителем начальника политического управления Южного фронта – до того Брежнев руководил спецгруппой по эвакуации, строительству укреплений и расквартированию войск[349 - Центральный архив Министерства обороны России (ЦАМО). Ф. 228. Оп. 718. Д. 6. Л. 57, см. URL: http://liders.rusarchives.ru/brezhnev/docs/prikaz-shtabu-yuzhnogo-fronta-po-lichnomu-sostavu-003-ot-23-iyulya-1941-goda-o-naznachenii-brez (дата обращения: 08.02.2017).]. 7 августа он в этой должности вернулся в Днепропетровск, так как Южный фронт отступал через Днепропетровск, Донбасс и Ростов-на-Дону в направлении Кавказа[350 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 34.]. Брежнев должен был наладить здесь работу штаба[351 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 87 и след.; Murphy P. J. Brezhnev. S. 66.]. Мемуары Грушевого, вышедшие в 1974 г., вероятно, подвергались редакционной обработке с точки зрения Брежнева, но с учетом их дружбы и наших знаний о характере Брежнева едва удивляет то, что Грушевой писал о встрече с товарищем: «Загорелый, немного похудевший, стремительный, то и дело поправляя густые черные волосы, непокорно спадавшие на высокий лоб, Леонид Ильич радостно улыбался старым товарищам, на ходу пожимал руки, обнимал друзей, и только по темным кругам по глазами, по напряженности взгляда можно было догадаться, что за внешним спокойствием таятся озабоченность и тревога»[352 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 87.]. Вместе с Грушевым как представителем облисполкома и Щёлоковым, председателем горсовета, Брежнев выезжал на строительство оборонительных сооружений, а также проверял военные предприятия[353 - Там же. С. 92.].

6 августа Москва приказала эвакуировать большую часть заводов и фабрик, колхозов и гражданское население. Днем шел демонтаж, по ночам загружались в общей сложности 99 тыс. товарных вагонов. В городе были созданы две партизанские школы, строились бронепоезда, ремонтировались танки и изготовлялся «коктейль Молотова»; как утверждают, Брежнев приказал опустошить все бутылки местного спиртоводочного завода, чтобы наполнить их горючей смесью. 13 августа начался артиллерийский обстрел Днепропетровска; в тот же день семья Брежнева уехала в эвакуацию в столицу Казахстана Алма-Ату, а он сам вернулся на линию фронта[354 - Murphy P. J. Bezhnev. S. 67; Dornberg J. Breschnew. S. 77f; Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 100, 119.].

19 августа Брежнев снова был в Днепропетровске, на этот раз с войсками, отходившими с тяжелыми боями. Он оставался в городе шесть дней, пока длились бои, ожесточенные и крайне кровопролитные для Красной Армии[355 - Halder Generaloberst. Kriegstagebuch, Band III: Der Ru?landfeldzug bis zum Marsch auf Stalingrad (22.06.1941–24.09.1942), bearbeitet von Hans-Adolf Jacobsen. Stuttgart, 1964. S. 188–197; Андронов И. Дорогами войны. С. 22.]. Сталин приказал удержать Днепропетровск любой ценой, и маршал Будённый, командующий Южным фронтом, подтвердил, отвечая на дополнительный вопрос: «Драться не на жизнь, а на смерть»[356 - Цит. по: Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 129, 112, 119, 127; Murphy P. J. Bezhnev. S. 68.]. Только в последнюю минуту, 25 августа, Брежнев покинул город вместе с военным командованием и партийным руководством после того, как пала большая часть защитников, и один мост через Днепр был уже взорван немцами[357 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 130–132; Halder G. Kriegstagebuch. S. 197.].

Во время дальнейшего отступления Красной Армии под натиском немцев Грушевой снова встретил своего друга Брежнева в конце сентября в деревне Песчанка в Днепропетровской области: «На мой вопрос о положении дел Леонид Ильич, озабоченный и очень спешивший, ответил кратко: “Трудно. Держимся на пределе”. Выглядел он плохо: похудел, глаза покраснели от бессонницы, лицо не то загорело, не то потемнело от усталости»[358 - Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 164.]. Первый успех в ходе кровопролитных арьергардных боев Брежнев увидел в конце ноября 1941 г., когда был освобожден Ростов-на-Дону, а вермахт удалось оттеснить на 80 км[359 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 34; Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 194.]. Когда в начале 1942 г. по требованию Сталина Южный фронт действительно смог продвинуться, свои первые два ордена получил и Брежнев[360 - ЦАМО. Ф. 33. Оп. 682524. Д. 12. Л. 168 и след; ЦАМО. Картотека учета награжденных. Док. 1/21, URL: http://liders.rusarchives.ru/brezhnev/docs/uchetnye-kartochki-nagrazhdennogo-na-leonida-ilicha-brezhneva (дата обращения: 08.02.2017); см. также: Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 35; Грушевой К. С. Тогда, в сорок первом… С. 200.]. В мае же бои за взятие ранее оставленного Харькова, которые велись также по прямому приказу Сталина, окончились катастрофой, потерей 230 тыс. советских солдат и беспрепятственным продвижением вермахта в Крым и до Сталинграда[361 - Overy R. Russlands Krieg, 1941–1945. Hamburg, 2003. S. 245.]. Тогда Сталин не только понизил в звании многих офицеров, в том числе командующего Южным фронтом Р. Я. Малиновского и Л. З. Мехлиса[362 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 35.], в ходе проверки политработы в армии и Брежнев получил плохую характеристику: «Не способен обеспечить соответствующий перелом к лучшему в настроениях и поведении (на работе и в быту) у работников Политуправления фронта»[363 - Цит. по: Млечин Л. М. Брежнев. С. 63.].