Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Сетевые структуры, которые должны были защищать Брежнева от непредсказуемого поведения Сталина, приблизили его к вождю и поставили в зависимость от него, но вместе с тем он, кажется, нашел возможность отойти от сталинских методов, как это уже было в 1937 г. Он противостоял давлению и риторике, агрессивно выявлявшей повсюду врагов, призывавшей доносить и подозревать людей, увольнять коллег по работе и исключать товарищей из партии. В итоге Брежнев утвердился как прагматичный организатор, чуждый любых крайностей: в политических речах он сосредоточился на деловых вопросах, а не занимался оголтелой пропагандой, в повседневной работе он ездил с одной стройки на другую, а не сидел за письменным столом, в обращении с людьми был тверд, но дружелюбен.

Брежнев представляется прообразом «сильного вождя», который, по словам историков Олега Хлевнюка и Йорама Горлицкого, сформировался и возобладал как тип руководителя в 1950-е гг. Он не был деспотом и «маленьким Сталиным», не суетился и не тиранил свое окружение, но не был он и марионеткой, которой манипулируют сильные группировки[471 - Хлевнюк О. В. Региональная власть в СССР в 1953 – конце 1950-х годов. Устойчивость и конфликты // Отечественная история. 2007. № 3. С. 31–49; Gorlizki Y. Too Much trust. Regiоnal Party Leaders and Local Political Networks under Brezhnev // Slavic Review 69 (2010) 3. Р. 676–700.]. Он был похож на секретаря парторганизации, который действует в соответствии с четкими правилами и ясными принципами и тем самым предсказуем для окружения. Важно отметить, что это поведение не преследовало цель стать заметнее или занять крайнюю позицию, напротив, Брежнев видел в себе администратора, что позже вменялось ему в вину как проявление слабости руководителя. Этот образ действий возник в специфическом контексте позднего сталинизма и доказывал известную силу Брежнева – возможность сохранить определенную независимость в рамках сталинистских предписаний.

При этом после 1945 г. начались провокационные политические кампании: к вымышленным врагам из довоенных времен прибавились образы новых врагов «с Запада» со всем их пагубным влиянием, а также новые национальные движения, вызванные войной, неподконтрольные партизанские соединения, Украинская повстанческая армия (УПА). Эти вооруженные бандформирования были полностью побеждены только в начале 1950-х гг. Война открыла ворота на Запад, которые Сталин и его окружение хотели любой ценой закрыть снова. Для этого секретарь ЦК А. А. Жданов, ответственный за идеологию, инициировал в 1946 г. кампанию против западного влияния в искусстве и литературе, нашедшую свое продолжение на Украине в борьбе против «буржуазно-националистических уклонов»[472 - Lewytzkyj. Die Sowjetukraine. S. 61.]. Брежнев должен был участвовать в реализации этой политики, причем он, не способствуя разжиганию сталинской истерии, полностью сосредоточился на выполнении плана, чтобы не попасть под подозрение в качестве виновника его срыва.

Семь лет обучения при Сталине, с 1946 по 1953 г., стали годами труда величайшей интенсивности, который на деле был экстенсивным и изнурительным. Как это уже было в конце 1930-х гг., Брежнев работал почти круглые сутки, спал лишь несколько часов. Невозможность справиться с огромным объемом работы, недостаток сна и постоянный стресс были следствием сталинских методов руководства. В те времена, когда Москва не только выдвигала нереальные планы, но и ожидала их перевыполнения, ни один партийный руководитель не мог не попытаться прибегнуть к крайним мерам, чтобы выполнить директивы из столицы, насколько это было вообще возможно. Так как до 1953 г. каждое невыполнение плана могло караться как саботаж, а проблемы при выполнении плана всегда объяснялись человеческим фактором, лишь бы не обнажить неблагоприятные обстоятельства или недостаток ресурсов, показная деятельность подчас помогала спасти свою голову. Кроме того, каждый, кто непосредственно подчинялся Сталину, должен был быть доступен и ночью, потому что «вождь» был печально известен своей привычкой работать до трех утра и, разумеется, мог в это время звонить подчиненным.

Наконец, важно учесть еще один фактор, когда речь идет о формировании политического стиля Брежнева: все существенные вопросы решались в Политбюро в Москве. Это касалось как избрания руководителей партии и правительства, так и содержания планов и сроков их выполнения: Москва принимала решение, Киев утверждал, а Запорожье, Днепропетровск или Кишинев претворяли в жизнь. Возможности для реализации в республиках, краях, городах и сельских районах ограничивались характером директивы из Центра. Ресурсы для восстановления народного хозяйства также предоставлялись Москвой в централизованном порядке. Если Брежнев хотел построить новое здание или ему нужны были лампочки для стройплощадки, приходилось ходатайствовать в Москве перед ответственным за это секретарем ЦК или министерствами.

Запорожье

Две недели длилась поездка на поезде из Карпат в Восточную Украину[473 - Murphy P. Brezhnev. P. 94.]. При этом Брежнев воочию увидел весь масштаб разрушений в республике. Запорожья, которое когда-то называли Питтсбургом Украины, больше не было[474 - Dornberg J. Breschnew. S. 102; MacDuffie M. Der Rote Teppich. F?nfzehntausend Kilometer durch Sowjetru?land. M?nchen, 1955. S. 156.]. Все лежало в руинах. Плотина с электростанцией, символом первой пятилетки, гордостью всего Советского Союза и некогда крупнейшей в мире, были разрушены: за первым взрывом, осуществленным советскими солдатами, последовали другие с помощью 70 замурованных в стены 500-килограммовых авиабомб. Это сделали военнослужащие вермахта[475 - Історiя мiст i сiл Украiнськоi РСР. Т. 11: Запорiзька область / отв. ред. В. И. Петрикин и др. К., 1970. С. 96.]. Из 47 отводных труб целыми остались лишь 14; все турбины были взорваны немцами[476 - Murphy P. Brezhnev. P. 96; Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 89–90.]. Американец Маршалл Макдаффи, который в 1946 г. возглавлял миссию ООН на Украине, считал разрушенными 90 % дамбы, в то время как советские инженеры оптимистически заверяли, что разрушены только две трети[477 - MacDuffie M. Der Rote Teppich. S. 156.]. По оценке немецких специалистов восстановление региона могло продлится 25 лет, но Сталин приказал, чтобы в конце шестой пятилетки (1946–1950) все было восстановлено на довоенном уровне[478 - Murphy P. Brezhnev. S. 96.]. При этом в развалинах лежал и второй «выставочный образец» Запорожья, металлургический завод «Запорожсталь», зарубежные специалисты рекомендовали построить его заново[479 - Брежнев Л. И. Воспоминания. С. 92.]. «Запорожсталь» был единственным заводом в Советском Союзе, катавшим листовую сталь, а США в то время ввели эмбарго на экспорт этого листа, который срочно требовался для автомобильной, легкой и строительной промышленности. В результате в ходе восстановления этого предприятия Брежнев оказался под особым нажимом и наблюдением Москвы[480 - Brezhnev. Pages from his life. P. 95; Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 91; Історiя мiст и сiл. Т. 11. Запорiзька область. С. 99.]. Но это было еще далеко не все, как говорится во второй книге «мемуаров» Брежнева «Возрождение»: «В руинах лежал и весь город… в Запорожье разрушено свыше тысячи крупных жилых домов, двадцать четыре больницы, семьдесят четыре школы, два института, пять кинотеатров, двести тридцать девять магазинов. Город остался без воды, без тепла, без электричества»[481 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 90.].

Тем не менее Брежнев привез сюда свою семью. Дом, в котором они жили в Черновцах, обменяли на квартиру в только что выстроенном доме, впоследствии семья смогла занять квартиру предшественника Брежнева[482 - Карпов В. В. Вечерние беседы с Викторией Брежневой. С. 421.].

Восстановление

По рекомендации Сталина и Хрущева XI пленум Запорожского обкома 30 августа 1946 г. избрал Брежнева новым секретарем[483 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 91.]. За этим последовал VIII пленум горкома, который 12 сентября 1946 г. утвердил Брежнева первым секретарем[484 - Державний архiв Запорiзькой областi (ДАЗО). Ф. 157. Оп. 1. Д. 1473 [Протокол № 9 заседания пленума Запорожского горкома КП(б)У, 24.12.1946]. Л. 2.]. Как всегда при Сталине, передача должности проходила ввиду якобы несостоятельности и провалов предшественника. Ф. С. Матюшину ставились в вину серьезные недостатки и упущения: он расставлял кадры без проверки, так что на руководящих позициях оказались люди с партвзысканиями, уже исключенные из партии; другим он отказывал в необходимой поддержке, что приводило к постоянной текучести кадров. За восемь месяцев сменилась почти четверть партработников[485 - Там же.], что вовсе не означало неправильного поведения Матюшина, а просто отражало послевоенный кадровый голод. Большая часть довоенных кадров погибла или вернулась из эвакуации, из действующей армии или мест заключения[486 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 98.]. У местных партийных руководителей не было другого выбора, если они хотели выполнить амбициозные планы Москвы, как принимать на работу всех, кто обращался. Но в том-то и состояла сущность сталинизма, чтобы и при наличии экономических проблем считать подбор кадров важнейшим приоритетом и тем самым иметь возможность взвалить все структурные недостатки на «врагов» и «козлов отпущения». Следовательно, задача Брежнева заключалась в том, чтобы отбор персонала осуществлялся строго в соответствии с партийными директивами и чтобы партия проверяла все кадры. В течение двух месяцев ему следовало найти для городских и районных комитетов в общей сложности 70 человек, проверить их и поручить выполнение задач, связанных с руководством[487 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1473. Л. 10.].

Брежнев продемонстрировал сразу же на пленуме горкома в сентябре 1946 г. свой стиль – не впадать в обвинительную риторику, хотя было бы нетрудно раскритиковать предшественников. Он разрядил атмосферу, пересыпая выступления остроумными замечаниями, которые смешили участников[488 - Там же. Д. 1481. Л. 38.]. Он зашел даже столь далеко, что взял под защиту лиц, ставших мишенью нападок, сказав, что, если с кем-то, бывает, и не поговоришь, то это еще не свидетельствует о плохой работе, но, вероятно, о перегрузке; если он сам готовит свои речи, то уединяется, бывает, часа на четыре[489 - Там же. Л. 46.]. Наконец, Брежнев оправдал свой отказ от критики тем, что здесь он недавно: «Не имея возможности критиковать работу отдельных райкомов партии из-за недостатка времени моей работы [в Запорожье], я хотел бы остановиться на наших задачах»[490 - Там же. Л. 66.]. Это полностью соответствовало его поведению в 1937 г., когда он, вместо того чтобы обвинять других, предпочитал сосредоточиться на деловых вопросах. Тем не менее и ему приходилось повторять и поддерживать сталинские лозунги. Не имело значения, насколько были нереалистичными планы, насколько разрушена страна и ограничено материальное снабжение, насколько устарел и разрушен машинный парк. Якобы дело всегда было в людях, о которых партия заботилась, но которые не прилагали достаточно усилий, которые, мол, проявили недостаточно большевистской убежденности и бойцовских качеств: «Прежде всего мы должны улучшить работу с нашими кадрами, как сказал Сталин, для этого надо улучшить нашу организационную работу, надо быть на высоте нашей руководящей роли. Наша вторая большая задача – идейность. Идейно подготовленный человек, закаленный легче решает вопросы, никогда не собьется с правильного Ленинско-сталинского пути, не запустит руки, куда не надо. Он будет идти прямо большевистским путем, будет тверд»[491 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1473. Л. 67.].

Брежневу сразу же пришлось доказывать на Днепровской гидроэлектростанции (Днепрогэс), что он правильно воспитывал кадры и вдохновлял их на совместное решение задач, требовавших сверхчеловеческого напряжения. Днепрогэс был не только объектом престижа, но и символизировал успешную индустриализацию, воплощал в себе те разрушения, которые причинил враг в стране, а теперь еще и несокрушимую волю советских людей к победе. «Мемуары» Брежнева подчеркивали это с некоторым пафосом: «Днепрогэс на нашей земле – это как Пушкин в литературе, как Чайковский в музыке. Какие бы гиганты ни появлялись на Волге, Ангаре, Енисее, им не затмить величия патриарха советской энергетики»[492 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 89.]. От Днепровской гидроэлектростанции, которая при работе с полной нагрузкой производила 650 тыс. киловатт[493 - MacDuffie M. Der Rote Teppich. S. 165.], зависело энергоснабжение города, промышленности и всего региона. Так Брежнев снова оказался на всесоюзной сцене, внимание Сталина и Хрущева было ему обеспечено. Но у него были и соратники: уже с 1944 г. Кириленко, с которым он познакомился еще до войны в Днепропетровске, работал вторым секретарем обкома[494 - Iсторiя мiст и сiл. T. 11. Запорiзька область. С. 51.]. Они подружились и вместе преодолели немало испытаний. Руководство большинством пленумов и заседаний бюро горкома Брежнев передал в это время своему заместителю Моисеенко[495 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1473 [Протокол № 9 заседания пленума Запорожского городского комитета КП(б)У, 24.12.1946]; Д. 1633 [Протокол № 12 заседания пленума Запорожского городского комитета КП(б)У, 13.06.1947]; Д. 1636 [Стенограмма заседания XIII пленума Запорожского городского комитета КП(б)У, 14.08.1947].]. Он не присутствовал и на некоторых заседаниях бюро обкома[496 - Там же. Ф. 102. Оп. 2. Д. 137 [Протокол № 253 заседания бюро Запорожского обкома КП(б)У 17.09.1946]; Д. 137 [Протокол № 254 заседания бюро Запорожского обкома КП(б)У 20–22.09.1946].]. Казалось, тройка хорошо функционировала в напряженной ситуации: Брежнев заботился о стройплощадках, на которых проводил день-деньской и даже ночевал на походной кровати. Моисеенко руководил горкомом, Кириленко – обкомом.

Газета «Правда» оказывала серьезное моральное давление, вновь и вновь публикуя критические статьи о состоянии работ, которые были нацелены против Брежнева и Кириленко[497 - Там же. Ф. 157. Оп. 1. Д. 148 (Стенограмма VIII Пленума Запорожского горкома, 12.09.1946). Л. 38; Dornberg J. Breschnew. S. 104.]. Москва должна была выделять больше денег, машин и строительных материалов, но надеяться на это не стоило, и Брежневу не оставалось ничего другого, как с помощью агитации доводить рабочих и инженеров до грани их работоспособности. Он организовывал социалистическое соревнование, чтобы строительные участки состязались друг с другом за скорейшее завершение работ, присваивал звание стахановца наиболее передовым рабочим[498 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 148. Л. 38; Dornberg J. Breschnew. S. 104.]. Действительно, 4 марта 1947 г. Брежнев смог, торжествуя, сообщить Москве о пуске в ход первой турбины[499 - Iсторiя мiст и сiл. T. 11. Запорiзька область. С. 51; Днепрогэс снова в строю // Известия. 1947. 5 марта. С. 1.]. Давление сверху и стремление приспособиться к обстоятельствам видны даже в «мемуарах» Брежнева: «В этом обилии дел, которые сразу обступили меня и которые ждали решения быстрого, было легко потонуть»[500 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 94.].

Голод 1946–1947 гг

Но на повестке дня различных заседаний горкома и обкома преобладала другая «горячая» тема: голод 1946–1947 гг., третий в этом столетии, снова особенно тяжело сказавшийся на Украине. В отличие от 1930-х гг. он был не следствием роковой политики, а результатом военных опустошений и длительной засухи, затронувшей всю Европу[501 - Marples D. Stalinism in Ukraine. P. 83; Lewytzkyj. Die Sowjetukraine. S. 48.]. Согласно оценкам, на Украине в 1946–1947 гг. более миллиона человек страдали дистрофией, 300 тыс. были госпитализированы, 46 тыс. умерли[502 - Млечин Л. М. Брежнев. С. 83.]. Хрущев разгневал Сталина, осмелившись в декабре 1946 г. попросить его о помощи для голодавшей Украины[503 - Chruschschow erinnert sich, hg. v. Strobe Talbott, Reinbek 1971. S. 238; Taubman W. Khrushchev. The man and his era. New York, 2003. P. 201.]. Брежнев тоже писал тогда многочисленные просьбы о помощи в ЦК в Киев, в Москву или другие союзные республики, не раскрывая в них весь драматизм ситуации. В письме секретарю ЦК Компартии Латвии он разъяснял лишь, что просит о поддержке при закупке и транспортировке картофеля, «чтобы иметь возможность накормить наших рабочих»[504 - ДАЗО. Ф. 102. Оп. 2. Д. 252 [Письма обкома КП(б)У в ЦК ВКП(б), ЦК КП(б)У, совмины СССР и УССР, обкомы партии по вопросам орг.-парт. работы. С. х., обеспечения населения продовольствием, восстановления школ, техникумов, объектов культуры и др., 02.02.1946–27.12.1946]. Л. 30.]. Действительно, в начале 1947 г. Брежнев получил возможность распорядиться о распределении по колхозам партий гуманитарной помощи[505 - Там же. Д. 378 [Протокол № 293 заседания бюро Запорожского обкома КП(б)У, 25.02.1947].]. Но бедствия людей, снова приведшие к каннибализму, не были включены ни в повестку дня многочисленных заседаний и собраний, где бюрократическим языком говорилось «о руководстве Райкомов КПУ осенним севом в колхозах и подъеме зяби»[506 - Там же. Д. 237. Л. 1.]. Они открыто обсуждались делегатами. Дискутировался вопрос не о том, как обеспечить голодающее население самым необходимым, а о том, как добиться выполнения установленных государством планов по сбору урожая. В полном соответствии с линией Сталина, согласно которой здесь работают «враги», имел место не недостаток продовольствия, а лишь виновные, которых за низкую урожайность следовало привлечь к ответственности. И в данной ситуации снова проявилась особенность Брежнева – не усугублять ситуацию, а, напротив, стремиться разрядить ее. Когда на XII пленуме Запорожского обкома 15 ноября 1946 г. один партиец потребовал, чтобы следствие было, наконец, завершено и виновные преданы суду, Брежнев вмешался: «Вы нас заставляете всех прокуроров бить дубинкой, вы сами направляете их работу… Я думаю, каждый должен понимать, что решение ЦК партии прежде всего на устранение недостатков, имеющихся в колхозах»[507 - Там же. Д. 13 (Стенограмма XII Пленума Запорожского обкома 15.11.1946). Л. 79–80.]. Следовательно, Брежнев пытался еще раз сгладить дискуссию, обратив внимание на деловые вопросы. Он призывал не только к честной самокритике, но и напоминал также, что следует, наконец, расстаться с намерением обобрать колхозы, тем и ограничившись[508 - Там же. Л. 81.]. Подобным же своевольным образом он комментировал уже в сентябре 1946 г. на собрании секретарей городских и районных комитетов решения ЦК об обращении с колхозниками, которые «крадут» часть урожая: «ЦК партии требует применения суровых мер наказания виновных, в какой бы форме их вина ни выливалась. Можем ли мы задать себе вопрос: кого мы наказали из руководящего состава? И почему мы должны думать, что задержка сдачи государству зависит только от колхозов, а мы стоим в стороне? Это неправильно… Это значит самоустраниться и снять с себя ответственность. Я считаю, что мы с вами находимся в таком положении, нам даны такие права, что мы в районах просто плохо следим за действительным положением дел. Если в районе плохо, то нужно не только искать виновных в этом на стороне, но и посмотреть на себя со стороны – какую ж окраску мы имеем. Если мы не в состоянии организовать дела – значит, мы негодные руководители»[509 - Там же. Д. 237 [Стенограмма совещания секретарей горкомов и райкомов КП(б)У по вопросам осенне-полевых работ, 16.09.1946]. Л. 73–74.]. Из этих слов с удивительной для времени Сталина ясностью следует, что Брежнев считал ошибочным наказывать голодающих людей за то, что они «воровали» с полей хлеб и кукурузу. Вероятно, в это напряженное время 1946–1947 гг. Брежнев видел себя снова перенесенным в эпоху коллективизации, когда он был вынужден отбирать у голодавших крестьян их последние запасы. Брежнев очень четко дал понять, что он как нельзя лучше понимает положение колхозников и считает обязанными не их, а партию, взывая на этом собрании к совести другого секретаря: «Я вас предупреждал тогда о том, что, поскольку мы брали у колхозников и не отдавали им, мы потеряли в их глазах веру в нашу совесть и поэтому идти в такую минуту к ним и забирать у них остатки семян – нам неудобно»[510 - Там же. Л. 6.]. С одной стороны, слова Брежнева о том, что он больше не будет притеснять колхозников, можно понять почти как противоречие с указанием Сталина. С другой стороны, из этих слов явствует и давление, которому подвергались он и местное партийное руководство: «Не хотелось бы работать с такими мерами, но приходится. Чем слабее дисциплина, тем острее должно быть наказание. На фронте дисциплина расшаталась, вот Сталин и издал приказ 227. У нас дело обстоит не совсем так, но аналогия есть»[511 - Там же. Л. 75.].

Тема голода, иными словами, сельского хозяйства наложила свой отпечаток на все время работы Брежнева в Запорожье. Она была главной и на XIV пленуме обкома в марте 1947 г., на котором Брежнев выступил со вступительным докладом «О мерах по оживлению сельского хозяйства в послевоенное время». Формулировки и требования остались, что было в порядке вещей для такого доклада во времена Сталина, шаблонными: требовалось больше сеять, больше разводить скота и проводить больше собраний, чтобы перевоспитать колхозников: «Надо вести агитацию сейчас за это, разъяснять закон, не извиняться перед колхозником, а требовать и наступать в нашей агитации, надо практически готовить колхозы к этому делу»[512 - ДАЗО. Ф. 102. Оп. 2. Д. 358 [Стенограмма XIV Пленума Запорожского обкома КП(б)У, 22–23 марта 1947 г.] Л. 90.]. Но одно уже то, что Брежнев упомянул о том, что есть, вероятно, причина попросить извинения у крестьян, было отклонением от сталинского дискурса и обращало внимание на то, что партия брала на себя некоторую часть вины. Как уже говорилось, возможности варьировать высказывания были невелики, да и варианты действия для секретаря обкома были очень ограничены. Но применительно к Брежневу вновь и вновь бросается в глаза то обстоятельство, что он после оглашения речей вел в рамках возможного открытую беседу с делегатами и особенно охотно ставил дополнительные вопросы о трудностях, с которыми они сталкивались. Здесь обнаруживалось, что он любил добираться до сути вещей и пытался решить проблему. Он не кричал, не угрожал, а старался найти прагматичные решения, так как в результате его дополнительных вопросов часто выяснялось, что трактора простаивали просто из-за недостатка бензина, грузовиков для доставки зерна не было или не хватало семян. Типично было при этом также, что он формулировал свои мысли очень просто и забавными замечаниями охотно вызывал смех участников пленума. На мартовском пленуме 1947 г. речь шла и о том, что из-за засухи озимый сев не начинался и до 80 % посевного зерна развеяно ветром. Брежнев: «Это очень важный вопрос. Он касается и Андреевского района… На днях я имел с ним разговор по телефону, и он заявил, что у них процентов 15 по району выдуло. Я так и упал в кресло… От этих 15 % меня в пот бросает до сих пор»[513 - Там же. Л. 53.]. Когда секретарь, подвергавшийся критике, сказал, что они хотели в будущем возделывать яровые, чтобы получить более высокий урожай, но в последние годы пренебрегли этим вопросом, Брежнев съехидничал: «Вопрос сложный, поэтому в сторону его», что вызвало смех[514 - Там же.]. Если товарищи, выставленные таким образом на посмешище, занесли в протокол, что Брежнев их «неоднократно ругал», он всегда настаивал на этом: «К сведению членов пленума, я ни разу тов. Гулькина не ругал, только критиковал, а то могут подумать, что секретарь ругается»[515 - Там же. Л. 9. См. также: Там же. Д. 13. Л. 79.]. И действительно, критика, с которой выступал Брежнев, всегда оставалась предметной и никогда не была агрессивной.

Это являлось одним из свойств, характеризовавшим «сильного» вождя в отличие от деспотического или слабого: он не суетился и не обращался к прокурору, он не закрывал глаза на проблемы, а требовал в рамках допустимого, чтобы каждый использовал все свои возможности до последнего. Брежнев сам работал до предела своих сил и требовал того же от всех других. В какой-то мере здесь совпадали сталинские пути решений и возможности для действия, которые предоставляла повседневность, и Брежнев не мог влиять ни на организационные структуры, ни на постановления и планы, ни на такие ресурсы, как деньги, машины, посевной материал и т. д. Фактически в качестве единственного метода воздействия ему оставалось давление на секретарей парторганизаций и председателей колхозов, чтобы заставить их сделать невозможное возможным. Но именно это и означала сталинская идеологема «кадры решают все»: только от воспитания людей зависело, не выполняли, выполняли или перевыполняли они план.

Под прицелом Сталина

Голод и кризис сельского хозяйства еще находились в своей высшей фазе, когда для Брежнева возникла следующая угроза. Хрущев оказался в немилости у Сталина среди прочего еще и потому, что осмелился попросить о продовольственной помощи для Украины и тем самым не следовал риторике, ориентированной на поиск врагов, и к тому же проявил независимость. 3 марта 1947 г. он потерял пост первого секретаря ЦК КП(б) Украины[516 - Taubman W. Khrushchev. S. 203.]. На его место Сталин назначил своего близкого соратника Л. М. Кагановича, а Хрущев остался только председателем Совета министров Украины и в этой должности долго не появлялся перед общественностью, тяжело заболев воспалением легких[517 - Ibid.; Chruschtschow erinnert sich. S. 247; Каганович Л. М. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного, партийного и советско-государственного работника. М., 1996. С. 489.]. Для Брежнева, человека Хрущева, это положение было очень щекотливым, так как можно было ожидать, что Каганович, присланный из Москвы, заменит команду Хрущева собственной. Через два дня после того, как 4 марта 1947 г. Брежнев сумел объявить об успешном запуске первой турбины Днепрогэса, ему пришлось на X пленуме Запорожского горкома одобрять смену руководства в Киеве: «Я думаю, что товарищи должны понять, что такое решение ЦК партии есть большая забота и внимание в первую очередь к украинской парторганизации и ко всему украинскому народу»[518 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1630 [Стенограмма X Пленума Запорожского Горкома от 6-го марта 1947 г.]. Л. 69.].

Действительно, этот ход Сталина не означал ничего другого, кроме того, что он поставил Украину под свой прямой контроль, осуществлять который он приказал своим посланцам. К тому же он приказал воздействовать на Брежнева с помощью ряда статей «Правды», которые на сей раз обвиняли его в пренебрежении работами на «Запорожстали»[519 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 108; Murphy P. Brezhnev. P. 98.]. В «мемуарах» Брежнева говорится: «Ночью мне действительно позвонил И. В. Сталин, и разговор был серьезный»[520 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 108.]. Вероятно, этот звонок и в самом деле был. Конечно же, Брежнев и без этого ночного звонка сознавал, что находится под прямым наблюдением Сталина и подвержен его переменчивому настроению. Новые сроки строительства, которые в Москве Совет Министров принял 16 марта 1947 г., были установлены совершенно произвольно. Под воздействием агитации министра строительства Павла Юдина стахановцы обязались выполнить годовой план до годовщины революции, 7 ноября, и уже в июне завершить восстановление первой домны[521 - Важное обязательство восстановителей завода «Запорожсталь» // Правда. 1947. 16 марта. С. 1.]. Работы, шедшие прежде в рамках прежнего плана, теперь резко отставали от нового. Как говорится в «мемуарах» Брежнева, «то, чего мы успели добиться, что еще недавно считалось успехом, обернулось вдруг едва ли не поражением»[522 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 108.]. В соответствии с этим постановление ЦК ВКП(б) от 8 апреля «резко критиковало партийный комитет Запорожстроя [т. е. Брежнев и Кириленко] за то, что в сложных условиях он оказался не на высоте положения»[523 - Там же.]. «Правда» атаковала партийное руководство за то, что оно погрязло в «благодушии и самоуспокоенности», и теперь должно отвечать за колоссальные отставания в строительстве[524 - Партийно-политическая работа среди строителей // Правда. 1947. 11 апреля. С. 1.]. То, что литературные негры Брежнева кратко представляют как обычную для секретаря парторганизации рабочую ситуацию, было, вероятно, в высшей степени напряженным временем: голод еще не преодолен, урожай 1947 г. еще не гарантирован, Хрущев, оказывавший покровительство, лишен власти, и Сталин лично установил сроки строительства «Запорожстали», казавшиеся невыполнимыми. Дни Брежнева как партийного руководителя Запорожья, казалось, были сочтены[525 - Ср.: Murphy P. Brezhnev. P. 101.]. Сталин прислал Кагановича в Запорожье, чтобы поторопить с выполнением решений по «Запорожстали», «которым ЦК ВКП(б) и лично Сталин особо интересовались и беспокоились в связи с затяжкой его восстановления и большой нуждой страны в его продукции»[526 - Каганович Л. М. Памятные записки. С. 548.], – вспоминал Каганович. Теперь Брежнева могло спасти только чудо, о котором он сам должен был позаботиться – своевременный запуск «Запорожстали». Действительно, Брежнев реагировал так, как ожидалось от него, от «большевика». Не утратив самообладания, он созвал 28 апреля 1947 г. пленум горкома партии, который полностью посвятил критике и самокритике. И в этой ситуации Брежнев остался верен своему стилю: он не пытался приписать вину только руководителям строительства, а подчеркивал свою собственную несостоятельность: «Зная положение дел на стройке, я был недостаточно острым в решении некоторых вопросов, которые стояли перед строительством и иногда допускал благодушие в решении вопросов со стороны обкома партии»[527 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1631 [Оригиналы заседания Пленума Запорожского Горкома КП(б)У, 28 апреля 1947 г., без пагинации листов, приложение к делу]. С. 1.]. Брежнев не угрожал крайними наказаниями, а сосредоточился на единственном средстве, официально находившемся в его распоряжении. Он требовал большевистской дисциплины труда: «Мы должны требовать партийной ответственности. Вряд ли кто-нибудь пожелает, чтобы на его партийном деле было какое-нибудь пятно. Я не хочу этим кого-то пугать, я не хочу призывать партийный комитет исключать кого-либо из партии или насыпать мешок выговоров. Это тоже не метод воспитания, но когда мы бездействуем – это очень опасно»[528 - Там же. С. 3.]. Он не делал тайны из драматизма ситуации: «Поэтому, если тт. Дымшиц и Кузьмин детально не разберутся с домной и ТЭЦ, то мы можем оказаться в таком положении, что через месяц будем констатировать факт провала»[529 - Там же. С. 2.]. Тем самым Брежнев необычно четко дал понять, что им всем грозил конец карьеры и, может быть, нечто худшее, если они не сумеют найти решение. Удивительно открыто обсуждается это и в «мемуарах» Брежнева: «Всем стало ясно: планировать мы обязаны, исходя не из того, что “можно”, а из того, что “нужно”»[530 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 109.]. В речи, когда он говорил о своем решении, ощущалась некоторая растерянность: «ЦК требует от партийного комитета создать на строительстве обстановку напряженной борьбы за выполнение плана работ. Я думал над этим вопросом и не представлял себе, каким образом можно создать обстановку напряженной борьбы, не имея в руках оружия, при помощи которого эту напряженную обстановку можно создавать. Что я имею в виду? Если нет графика, если нет в руках оружия, при помощи которого можно контролировать, требовать, поощрять и наказывать, ни о какой остроте, ни o какой обстановке и думать нельзя»[531 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1631. С. 6.]. Это не означало ничего иного, кроме необходимости удвоить темп и повысить производительность труда на 20 %[532 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 109, 112.]. Руководителю треста «Запорожстрой» В. Э. Дымшицу, который, как и Брежнев, был послан в Запорожье только осенью 1946 г., чтобы снова пустить металлургический завод, Брежнев поручил выбрать из 50 предстоявших задач 30 важнейших и лично ежедневно контролировать ход их решения[533 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1631. С. 7.]. Но Брежнев не был бы Брежневым, если бы не указал на скверное снабжение рабочих едой в заводской столовой: «Это же позор, когда рабочие стоят в очереди из-за того, что нет ни ложки, ни вилки»[534 - Там же. С. 5.]. Он сам больше почти не уходил со стройплощадки, оборудовав себе кабинет, в котором снова поставил походную кровать, и день и ночь наблюдал за ходом строительства[535 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 107.]. Благодаря невероятному напряжению сил ему, Кириленко, Моисеенко, Дымшицу и директору сталеплавильного завода А. Н. Кузьмину удалось сделать, казалось бы, невозможное, а именно снова задуть первую домну в срок, 30 июня 1947 г. Для этого они прибегали, что было обычным делом в условиях сталинизма, к непривычным, рискованным методам: «Домна № 3… была единственной, устоявшей после взрыва, но она осела, наклонилась в сторону, словно Пизанская башня, и ее не демонтировали, чтобы поставить заново, а подняли и выровняли»[536 - Там же. С. 115.]. В октябре «Запорожсталь» смогла отправить на автозаводы страны первый лист[537 - Iсторiя мiст i сiл. Т. 11. Запорiзька область. С. 99; Передовой отряд «Запорожстроя» // Правда, 1947. 10 октября. С. 1.]. Это событие, очевидно, произвело на Сталина и Кагановича сильное впечатление; они прислали поздравительные телеграммы из Москвы и Киева[538 - Каганович Л. М. Памятные записки. С. 490; Murphy P. Brezhnev. P. 102; Млечин Л. М. Брежнев. С. 79.]. Брежнев успешно преодолел этот кризис и обрел в лице Кагановича нового покровителя. В декабре 1947 г. Сталин лично наградил Брежнева орденом Ленина[539 - Iсторiя мiст i сiл. Т. 11. Запорiзька область. С. 100; Правда, 3 декабря 1947 г. С. 1.].

Повышение по службе

Однако проблемы в Запорожье были еще далеко не решены: продовольственное снабжение оставалось критическим, а положение в сельском хозяйстве – трудным. Хотя Брежнев на пленуме горкома в октябре 1947 г. избрал для выступления бодрый тон, драматизм ситуации давал о себе знать: «Мы не боимся сказать, что в этом году не отнимали карточки ни у детей, ни у стариков, мы держали на голодном пайке колхозное крестьянство и все-таки мобилизовали, и все-таки урожай получили большой, и Украина план выполнила. Мы не боялись рабочих в момент выборов: выборы, а мы сокращаем хлеб. Это и есть настоящая большевистская линия»[540 - ДАЗО. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1638 (Стенограмма заседания XIV Пленума горкома 23.10.1947).]. Давление центра с целью более быстрого восстановления промышленности оставалось высоким и после первых успехов на Днепрогэсе и «Запорожстали». К тому же возобновления работы ждал завод комбайнов «Коммунар», еще одно важнейшее предприятие общесоюзного значения в Запорожье, где Брежнев работал некоторое время после своего «бегства» из Москвы зимой 1930–1931 гг.[541 - См., например: Там же. Ф. 102. Оп. 2. Д. 366 (Стенограмма XVIII Пленума Запорожского обкома, 29–30.10.1947).] Брежневу приходилось уделять много времени и созданию партийных организаций[542 - Там же. Ф. 157. Оп. 1. Д. 1633 [Протокол № 12 заседания Пленума Запорожского горкома КП(б)У 13 июня 1947 г.]; Д. 1636 [Оригиналы протокола № 13 заседания Пленума Запорожского горкома КП(б)У 14 августа 1947 г.].]. Из его «мемуаров» явствует, что большую роль играли и вопросы безопасности. Органы госбезопасности преследовали сотрудничавших с оккупантами, милиция пыталась справиться с преступностью в городе, а в сельской местности еще действовали «вооруженные банды» – последние части УПА: «Я много ездил по дорогам, нередко ночью, в одиночку, сам садясь за руль. И было бы обидно, пройдя всю войну, напороться на глупую пулю. Но, откровенно говоря, думать о личной безопасности было некогда…»[543 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 106.]

Самое важное заключалось, однако, в том, что Брежнев больше не находился под прицелом. Сталин и Каганович теперь считали его способным выполнить их требования. В ноябре 1947 г. они послали его в Днепропетровск, чтобы он и там в ходе восстановления совершил такие же «чудеса», которые удались ему при организации работ в Запорожье. «В ноябре 1947 года решением ЦК ВКП и ЦК КПУ был рекомендован на работу секретаря Днепропетровского обкома КПУ, где работаю по настоящее время», – писал Брежнев в автобиографии[544 - ДДА. Д. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 4–5.]. Стенограмма XIX пленума обкома, который освобождал Брежнева от его обязанностей, свидетельствует о том, что он заслужил у товарищей уважение, признание и, вероятно, также симпатию. Секретарь по сельскому хозяйству Резник пророчествовал: «Тов. Брежневу придется в Днепропетровске создавать такое же напряжение, какое он создал в Запорожье, и могу заверить, что туговато ему придется. (Смех в зале.) Тов. Брежнев: Надо учесть, в Днепропетровской области сильные большевики. – Тов. Резник: Но учтите, что и запущенность сейчас сильная! (Смех.) – Тов. Брежнев: Спасибо, товарищи! Что же касается соревнования, то оно будет носить здоровый, большевистский характер…»[545 - Цит. по: Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 121–122.]

Литературные негры Брежнева заставили его сказать: «Уезжал из Запорожья с сознанием выполненного долга»[546 - Там же. С. 121.]. Это было сильное преуменьшение: Брежнев выдержал в Запорожье свое боевое крещение в качестве первого секретаря обкома. Повторный пуск в ход двух индустриальных гигантов в условиях голода и под пристальным вниманием Сталина был результатом, заслуживающим внимания, который обеспечил Брежневу уважение, определенную возможность маневра, но это сразу же поставило и новую, не менее трудную задачу в Днепропетровске. Мы можем только предполагать, что Брежнев делал в Карпатах, но в Запорожье был заложен краеугольный камень его карьеры генерального секретаря. Нечто особое заключалось в том, что он, с одной стороны, угодил Сталину, а с другой – сохранил уважительные отношения со своим окружением. Едва ли не создается впечатление, что, чем сильнее грозила Москва, тем больше подчеркивал Брежнев, что он не хочет пользоваться имевшимися в его распоряжении мерами наказания. Рой Медведев невольно подтверждает это: «Как ни странно, но именно мягкость, отсутствие обычной для партийных боссов того времени жесткости и даже жестокости, доброта, пусть и за счет дела, привлекала многих людей к Брежневу»[547 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 55.].

Брежневу пришлось снова проститься с Кириленко, с которым он подружился. Другой контакт, о развитии которого мы знаем только частично, сохранился. Речь идет о Щёлокове, старом знакомом по Днепропетровску довоенной поры, которого Брежнев позже назначил министром внутренних дел. В запорожские годы Брежнева он был заместителем министра местной промышленности Украины, а в 1947 г. стал секретарем ЦК КП(б)У, ответственным за легкую промышленность. В ходе восстановления промышленности оба, вероятно, несколько раз встречались в Запорожье и, несомненно, в Днепропетровске[548 - ДДА. Ф. 19. Оп. 10. Д. 5 (Стенограмма 1-го Пленума Днепропетровского обкома 13.01.1949). Л. 20. Этот пленум открывал Щелоков.].

Днепропетровск

Брежнев снова переехал со своей семьей в Днепропетровск; теперь они жили на западной окраине, в доме 1 по улице Крутогорной, так как город еще лежал в развалинах, а центра больше не было[549 - Там же. Оп. 6. Д. 341. Л. 3; Млечин Л. М. Брежнев. С. 83.]. И опять его командировка последовала по решению Москвы и Киева, которое партийные органы приняли в ноябре[550 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 125; ДДА. Ф. 19. Оп. 5. Д. 203 (Протокол и стенограмма XVIII Пленума Днепропетровского обкома, 21.11.1947). Л. 2; Ф. 18. Оп. 3. Д. 324 (Стенограмма Пленума Днепропетровского горкома 09.12.1947). Л. 195.]. Хрущев снова имел право участия в принятии решений; он оправился и от воспаления легких, и от понижения в должности. 26 декабря 1947 г. Сталин вновь назначил его первым секретарем ЦК КП(б) Украины, но уже до этого вовлек в процесс принятия решений[551 - Chruschtschow erinnert sich. S. 248.]. И на этот раз речь шла не столько о продвижении Брежнева, сколько о замене якобы виновного, который не сумел выполнить требования Сталина и соблюсти сроки: Павел Андреевич Найденов был с 1944 г. первым секретарем Днепропетровского обкома КП(б)У и знакомым Брежнева[552 - Dornberg J. Breschnew. S. 106; Murphy P. Brezhnev. P. 104.]. В отличие от Брежнева в Запорожье ему не удалось выполнить директивы Москвы и обеспечить необходимый подъем в сельском хозяйстве[553 - ДДА. Ф. 19. Оп. 5. Д. 203. Л. 4.]. На пленуме Днепропетровского обкома 21 ноября 1947 г. появился лично Леонид Мельников, доверенное лицо Хрущева, который был секретарем ЦК в Киеве, чтобы разъяснить решения Москвы и Киева и добиться избрания Брежнева[554 - Там же. Л. 2.]. В обычном тогда тоне в протоколе, подписанном Брежневым, говорилось, что ЦК Коммунистической партии, а также Сталин и Каганович лично предоставили Днепропетровску всю необходимую помощь, но из-за «слабой организационно-партийной работы» промышленность и сельское хозяйство все еще пребывают в упадке[555 - ДДА. Ф. 19. Оп. 5. Д. 203. Л. 2.]. Кажется, что Брежнева сковывало присутствие Мельникова; во всяком случае, в его речи отсутствовали обычные для него остроумные личные комментарии. Преисполнившись пафоса, Брежнев благодарил «ЦК ВКП(б) и Политбюро ЦК КП(б)У и лично Лазаря Моисеевича Кагановича» за оказанное ему доверие и обещал присутствовавшим товарищам, что всеми своими силами позаботится о том, чтобы они справились с поставленными задачами[556 - Там же. Л. 108–109.].

Партийная организация

Любопытно, что председатель Днепропетровского городского совета депутатов трудящихся Гавриленко говорил о стиле работы смещенного Найденова в самом конце заседания пленума, на котором был избран Брежнев, когда подготовленные речи были уже оглашены. Найденов, по его словам, не умел обращаться с людьми, годами они не слышали от него дружеского слова, постоянно приходилось считаться с тем, что он кричал на своих коллег, мол, они не умеют работать, он ожидает их увольнения, с которым, однако, никогда бы не согласился. «Мы научились отличать критику от оскорбления, а в стиле работы тов. Найденова вечная нервозность, вечный крик, оскорбление»[557 - Там же. Ф. 18. Оп. 3. Д. 324. Стенограмма XVII Пленума Днепропетровского Горкома, 09.12.1947. Л. 175–176.]. Хотя речь шла не об официальных причинах, по которым Киев заменил Найденова, но, как подчеркивал Гавриленко, эта атмосфера отрицательно сказывалась на результатах их труда: «И я должен честно сказать: если бы не любил этого города, честное слово, взял бы и ушел, ибо созданы были такие условия, что невозможно было работать»[558 - Там же. Л. 176.].

Следовательно, демонстрируя до сих пор свой дружеский, предупредительный стиль, Брежнев просто ломился в открытую дверь. Искренние слова председателя Днепропетровского совета дают редкую возможность познакомиться с душевным состоянием партийных работников и управленцев в условиях позднего сталинизма: они страдали от окриков, угроз и унижений, которые, в конечном счете, были только выражением беспомощности и страха первого секретаря обкома перед требованиями Сталина. Но в то время как одни, вроде Найденова, от беспомощности использовали угрозы, секретарям парторганизаций, подобно Брежневу, удавалось не передавать дальше давление из Москвы и Киева в виде угроз, а с помощью дружеского, но твердого предостережения и требования сформировать чувство «мы», которое хорошо мотивировало кадры возможно лучше справиться с заданием. Иными словами, отказ от сталинских методов был единственной возможностью обрести шанс хотя бы приблизиться к выполнению сталинских плановых заданий и показателей. Секретарь Днепропетровского горкома Соболев вспоминает: «Леонид Ильич требовал от нас, первых секретарей городских и районных комитетов, уважительного и внимательного отношения к кадрам, мы не должны были допускать ни грубости, ни равнодушия. Нам следовало по мере возможности убеждать, по-товарищески критиковать, строить наши отношения с сотрудниками на основе коммунистического доверия, быть примером для окружающих. Сам он всегда именно так и относился к кадрам»[559 - Соболев И. И. Минувших дней дела… Днепродзержинск, 1981. С. 15 (машинопись МИК).]. Поэтому подлинным вызовом для Брежнева в Днепропетровске, было, видимо, не катастрофическое положение в сельском хозяйстве, все еще страдавшем от засухи 1946 г., или восстановление промышленности, а положение в местных партийных организациях. В полном соответствии со своим стилем он начал новый этап деятельности поездкой по всем сельским районам Днепропетровской области и, как представляется, был действительно потрясен состоянием парторганизаций, о чем он 1 марта 1948 г. и сообщал пленуму обкома снова в словах, шедших от сердца: «Очень серьезный недостаток, я должен сказать свое личное мнение, большая запущенность в отдельных звеньях аппарата. Это непорядок, если завотделом обкома приезжает в район, заявляет, что он будет действовать как член бюро и заявляет, что будет исключать из партии и т. д. Разве это хороший тон? Дело не только в личности этого товарища, a надо глубже смотреть – значит есть такой стиль. Или такие шуточные разговоры, когда поздравляют с выговором и прочие вещи, o которых рассказывалось в кулуарах. Я считаю, что это элементы известной распущенности и нам очень серьезно следует подтянуть аппарат»[560 - ДДА. Ф. 19. Оп. 7. Д. 5 [Протоколы и стенограммы XIX и I Пленумов обкома КП(б)У, 24.02–01.03.1948). Л. 51.]. Брежневу пришлось прямо-таки втолковывать своим товарищам по партии, что он рассматривал сталинскую заповедь «критики и самокритики» не как инструмент для того, чтобы карать других и щадить самого себя, а считал ее средством, позволяющим вместе оценить и улучшить выполненную работу. Иными словами, имело место, очевидно, большое разочарование ввиду расхождения между требованиями и наличествующими средствами, с одной стороны, и угрозами наказаний и возможностями действовать – с другой. Проявляя, очевидно, непоколебимый оптимизм, пусть даже казенный, Брежнев пытался довести до понимания партработников в Днепропетровске, что критика и самокритика не были фарсом, а действительно могли бы явиться инструментом мобилизации. По свидетельству очевидца, присутствовавшего на этом пленуме, Брежнев объявил перерыв, чтобы секретари парторганизаций в это время заново написали свои речи и добавили критических замечаний, воспринимаемых достаточно всерьез. При этом он парафразировал слова Сталина: «Если Вы хотите погубить хорошего товарища, перестаньте его критиковать»[561 - Соболев И. И. Минувших дней дела… С. 30–31.]. На собрании экспертов по сельскому хозяйству первый секретарь обкома требовал: «Критика как воздух нужна, без критики мы не могли бы двигаться, и в партии критика является основной движущей силой»[562 - ДДА. Ф. 19. Оп. 5. Д. 266 (Стенограмма областного совещания агрономов и заведующих райотделами с. х. об итогах 1947 с. х. года… 29–30.12.1947). Л. 114.]. Брежнев не только требовал, чтобы его коллеги оживили критику и самокритику. Он призвал почти 100 только что избранных членов обкома по-новому осмыслить свою работу. Недостаточно, по его словам, присутствовать на пленумах, они должны ездить по всей области, посещать райкомы и горкомы, ставить вопросы, всматриваться, передавать свои наблюдения и помогать: «Я бы хотел просить, чтобы каждый член пленума ставил перед собой вопрос: a какое участие я внес, какую лепту я внес в этот пленум, что я могу по вопросу этому сказать, какие у меня есть наблюдения по этому поводу, помог я сегодня пленуму или не помог»[563 - Там же. Оп. 7. Д. 5. Л. 53.].

О деталях позиционных войн и арьергардных боев, происходивших в Днепропетровской парторганизации, можно только догадываться и обнаружить между строк протоколов заседаний. Так, многие делегаты февральского пленума 1948 г. высказали необычно много критики в адрес отчетного доклада Брежнева, который он должен был представить на следующей партконференции. Почти ни одного параграфа они не оставили в таком виде, как его представил Брежнев. Брежнев со всем согласился, принял все пожелания о внесении изменений и поставил все пункты на открытое голосование[564 - Там же. Л. 36–38.]. Кроме того, критика, уже прозвучавшая в адрес Брежнева на партийной конференции в конце февраля 1948 г., перешла рамки обычного. Он реагировал на нее такими словами: «Многое из того, что было сказано в адрес бюро и областного комитета партии и его секретарей, в значительной мере относится ко мне лично как секретарю обкома партии. Я бы сказал, что голос конференции, критика делегатов прозвучала как призыв к вновь избранному областному комитету партии поднять партийную работу на новый более высокий уровень»[565 - Там же. Д. 2 (Стенограмма VII областной партийной конференции, 27– 28.02.1948). Т. 2. Л. 126–127.]. Последующее обсуждение кандидатур 71 члена и 23 кандидатов в члены обкома происходило необычно оживленно и с использованием откровенных и резких слов, которые отчасти привели к выдвижению альтернативных кандидатур. Брежнев по одному оглашал имена кандидатов, и присутствовавшие в полной мере воспользовались этим, приводя аргументы, почему тот или иной был непригоден для выдвижения и его следовало вычеркнуть из списка. Отчасти критика оказалась столь уничтожающей, что Брежнев, который вел прения, оказался вынужденным вмешаться и взять под защиту кандидатов, которых он сам хотел сохранить. Когда прозвучало требование вычеркнуть из списка секретаря по пропаганде Дунаева, так как он не понимает критики, адресованной ему, Брежнев защитил его: «Он, безусловно, как секретарь виноват, его правильно здесь критиковали и правильная дана оценка его работе. Но сказать, что он не заслуживает нашего доверия, будучи членом партии с 1925 г., если мне память не изменяет. Я думаю, что вряд ли так нужно воспитывать»[566 - Там же. Л. 152.]. Делегаты оставались со своими аргументами в рамках заданного дискурса и обращали внимание на недостатки, невыполнение плана и отсутствие понимания критики и самокритики. Правда, из стенограмм не видно, имели ли они в виду спасти собственные сетевые структуры или главным образом избавиться от «маленьких Сталиных» и деспотов. Насколько велико было недовольство, можно понять из результатов выборов: во времена, когда привычным было полное единогласие, оказалось необычным, что некоторые кандидаты получили только, например, 392 из 413 голосов[567 - Там же. Л. 182.]. Годом позже, в январе 1949 г., успокоение, казалось, все еще не наступило. Конфликт заключался в том, что были кандидаты, на которых опирался Брежнев, но которых, очевидно, не принимали партийные низы. И это давало себя знать еще сильнее, чем год назад, когда Брежнев только несколько месяцев находился в должности. Таких случаев было немного, но необычность ситуации заключалась в том, что вообще имело место резкое столкновение вокруг некоторых кандидатур. В частности, речь шла о секретаре обкома Л. Е. Лукиче, ответственном за восстановление промышленности. После оживленных прений о приемлемости его кандидатуры Брежнев произнес решающее слово: «Действительно, на участке, которым руководит тов. Лукич, я в своем докладе об этом говорил, и выступающие товарищи отмечали наибольшее количество недостатков. Но это и очень тяжелый участок, вряд ли можно говорить, что от одного Лукичa абсолютно все зависит. Я считаю, что бюро тут во многом повинно. Некоторые вопросы бюро, очевидно, не могло решить до конца. Поэтому такое обвинение, что вот видите, промышленность не восстановлена, и в этом виноват именно Лукич, я считаю, ему нельзя предъявить»[568 - ДДА. Ф. 19. Оп. 10. Д. 2 (Стенограмма VIII областной партийной конференции 12–13 января 1949 г.). Т. 2. Л. 138.]. Своим вмешательством Брежнев спас кандидатуру Лукича, но уже в ходе выборов был наказан тремя голосами против[569 - Там же. Л. 183.]. Во время этих выборов в обком никто не получил больше трех голосов против, столкновения в Днепропетровском горкоме были несравнимо жестче[570 - См. также: Murphy P. Brezhnev. P. 104–105.], о чем свидетельствует количество голосов против. Здесь Брежнев в феврале 1948 г., когда проработал только три месяца, получил два голоса против, в то время как другие получили до 19 голосов против[571 - ДДА. Ф. 18. Оп. 3. Д. 535 (Стенограмма IX днепропетровской партийной конференции, 7–08.02.1948). Л. 229.]. Несмотря на необычно острую критику, с которой Брежневу пришлось смириться, он оценивал ее как «совершенно оправданную»[572 - Там же. Д. 540 (Стенограмма X днепропетровской городской партийной конференции, 28–29.12.1948). Л. 238.]. В этом смысле он остался верен своему обещанию не прибегать к угрозам, предупреждениям и исключениям из партии, а считать критику продуктивной. Правда, в его «мемуарах» говорится: «Тяжело воспринимал, да иначе, наверное, и быть не может. Критика не шоколад, чтобы ее любить»[573 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 140.].

Сельское хозяйство

Итак, Брежневу пришлось сильнее, чем в Запорожье, бороться за доверие партии и добиваться того, чтобы на критику и самокритику реагировали, не впадая в цинизм, а засучив рукава. Он требовал добиться «пафоса мирного строительства», подобного самоотдаче, существовавшей во время Великой Отечественной войны[574 - ДДА. Ф. 19. Оп. 5. Д. 266 (Стенограмма областного совещания агрономов и заведующих райотделами с. х. об итогах 1947 с. х. года… 29–30.12.1947). Л. 131.]. Положение в сельском хозяйстве было столь же катастрофическим, как и в Запорожье. Последствия голода были еще не преодолены, а из Москвы шли новые директивы о необходимости увеличивать площади под кукурузой для концентрированного корма скота. Вместо 140 тыс. га кукурузы, засеянных в 1947 г., при этом посевы всходили очень плохо, теперь надлежало засеять 170 тыс., что составляло 40 % ярового клина. Вопрос о том, удастся ли это, полностью зависел от них самих, предупреждал Брежнев, сам пребывая в громадном напряжении: «Пока что мужички считают важным пшеницу и ячмень, а не кукурузу. Мы должны 200 тыс. колхозников переубедить и воспитать в таком понимании, чтобы они видели. Вот почему у меня внутренняя тревога насчет кукурузы… Я хотел бы, чтобы агрономы уделили особое внимание делу кукурузы»[575 - Там же. Л. 68.]. Чтобы руководить агрономами, которым предстояло обучать колхозников, Брежнев пригласил на собрание сельскохозяйственных экспертов даже известного агронома и биолога Трофима Лысенко, правда, имевшего сомнительную репутацию[576 - Там же. Л. 80 и след.]. Несмотря на все экспертизы, стало ясно, что проблема заключалась в другом, а именно в недостатке посевного материала и машин. Из-за последствий войны недоставало 100 тыс. лошадей. Теперь накануне сева вся надежда возлагалась на 350–400 новых тракторов, которые обещала Москва[577 - Там же. Л. 118, 121.]. Правда, на пленумах Брежневу пришлось прибегать к сталинской риторике, согласно которой выполнение плана на одном только человеческом факторе и держится. Как почти каждая отрасль, возделывание кукурузы обрело своего социалистического героя, достигавшего легендарных урожаев и служившего для всех образцом, – Марка Озерного. Брежнев принимал близко к сердцу то обстоятельство, что, несмотря на результаты Озерного, благодаря особому скрещиванию, увеличившему урожайность кукурузы до более чем 200 ц/га, все еще оставались местности и колхозы, в которых методы мастера не применяются[578 - Там же. Л. 67.]. Таково было пространство для маневра, которым обладал Брежнев: с одной стороны, ему пришлось объявить, что ЦК ВКП(б) и «лично Сталин» помогли посевным материалом, сельскохозяйственной техникой и топливом. Теперь зависит от самих колхозников оказаться достойными этой помощи и обеспечить требуемые урожаи. С другой стороны, он говорил словами, очевидно идущими от сердца, страстно, был полон воодушевления и пытался в очередной раз довести смысл этой деятельности до сознания своих товарищей: «Мы должны сейчас политически осветить путь, которым должны идти и в этом году. Мы должны раскрыть перспективу перед каждым человеком, вселить в него уверенность, бодрость, чтобы человек видел перспективу своего района, своей области, своего колхоза и на фоне этой общей гос. перспективы – свою личную перспективу»[579 - ДДА. Ф. 19. Оп. 5. Д. 266. Л. 131.].

Мы не знаем, что происходило в душе Брежнева, какие меры он сам считал целесообразными и какие реализовал, потому что был обязан делать это. Возможно, он считал правильным заставлять колхозы регулярно проводить собрания, как это решил ЦК в Киеве, чтобы познакомить колхозников с новыми методами возделывания сельскохозяйственных культур, а также и с идеологией партии[580 - Там же. Оп. 7. Д. 103 [Докладные записки, информационные сообщения обкома КП(б)У, облисполкома в ЦК ВКП(б), ЦК КП(б)У, СовМин УССР… 10.2–30.12.1948]. Л. 49 (Секретно тов. Хрущеву, 6 июля 1948 г.).]. Так или иначе, осуществляя мобилизацию кадров, он приобрел хороший опыт и, может быть, верил, что и крестьяне с пониманием отнесутся к его деятельности. К тому же Брежнев в 1948 и 1949 гг. подписал для колхозов Днепропетровской области договор, согласно которому они в «социалистическом соревновании» с Запорожской областью обязывались повысить продуктивность сельского хозяйства. Речь шла о том, чтобы с каждого гектара получить 20,5 ц зерна, результаты в племенном скотоводстве повысить на 20 %, свиноводстве на 23 %, коневодстве на 13 %[581 - Там же. Оп. 10. Д. 146 (Договор на социалистическое соревнование между Днепропетровской и Запорожской областями и сведения о его выполнении… 29.01.1949– 04.01.1950). Л. 1–17.]. Но Брежневу вменялось в обязанность также в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР «О мерах по улучшению организации, повышению производительности и упорядочению оплаты труда в колхозах», то есть по устранению последствий голода в области, проверить 457 колхозов и в 188 из них выселить с Украины 347 крестьян за «злостное уклонение от честного труда», а еще 643 сделать предупреждения[582 - Там же. Оп. 7. Д. 103. Л. 60 (Докладная записка «О ходе выполнения указа Президиума Верховного Совета СССР от 21.03.1948» от 15.04.1948).].

Но Брежнев показал, что он вновь и вновь пытается расширить свои возможности действия, даже если его мотивы иной раз и оставались скрытыми. Вероятно, движимый стремлением продемонстрировать успехи, может быть, Киеву и Москве, а, возможно, еще сильнее и населению, он самовольно организовал в 1948 г. в Днепропетровске выставку достижений сельского хозяйства. Когда из Москвы приехала комиссия, чтобы разобраться с этим делом, Хрущев встал на защиту своего питомца, утверждая, что Брежнев не виноват, он действовал по его, Хрущева, указанию[583 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 56.]. Это лишний раз показывает, насколько тесно были связаны «патрон» и «клиент»: Хрущев, вероятно, ни под каким видом не хотел «выдавать» одного из своих лучших людей Москве, где он видел в «деле» своих врагов Лаврентия Берию и Георгия Маленкова, все равно, в чем бы проступок Брежнева ни заключался.

Восстановление

В Днепропетровске не было таких известных промышленных гигантов, как в Запорожье, но задачи были такими же неотложными: из 16 домен вермахт совершенно разрушил 13, три сильно повредил, из 36 мартенов действовали семь, из 56 прокатных станов 35. Брежнев оценил ущерб в 1,6 млрд руб.[584 - ДДА. Ф. 19. Оп. 7. Д. 1 (Стенограмма VII областной партийной конференции, 27–28.02.1948). Т. 1. Л. 62.] Наряду с угольными шахтами, затопленными немцами, в первую очередь следовало снова ввести в эксплуатацию металлургический завод «Азовсталь», автозавод, выпускавший грузовики, и трубный завод им. Карла Либкнехта и, соответственно, существенно расширить их производство[585 - Там же. Оп. 10. Д. 1 (Стенограмма VIII областной партийной конференции, 11–12 января 1949). Т. 1. Л. 24.]. Будто этого было недостаточно, руководитель областной парторганизации получил директиву, согласно которой надлежало обязать все предприятия выполнить пятилетний план (1946–1950) за четыре года[586 - Там же. Оп. 5. Д. 266. Л. 132.]. С одной стороны, Брежнев предостерегал в своей известной деловой манере, не становясь при этом грубым или не переходя на личности. Он называл недостатки и виновных в них и требовал больших усилий: «Мы обязаны предъявить серьезный счет руководителям наших субподрядных организаций, работающим на “Южавтострое” – к тов. Рабиновичу… к тов. Перченку, к тов. Эдиткину… которые, кстати сказать, работают очень плохо. По плану, тов. Эдиткин, вы должны делать 2 тыс. кубометров земли, a даете пока только 750 м

»[587 - Там же. Оп. 10. Д. 105 [Доклад секретаря обкома Л. И. Брежнева на собрании Днепропетровского городского партийного актива по выполнению решений ЦК КП(б)У и обкома партии o строительстве автозавода в г. Днепропетровске, 18 мая 1949 г.]. Л. 20.].

С другой стороны, Брежнев обладал в отношении промышленности иными, чем в сельском хозяйстве, возможностями маневра. Секретари обкома могли безнаказанно просить в Москве материал и деньги для предприятий и рабочих, тогда как с крестьянами дело обстояло по-другому. Об этом сообщал И. И. Соболев, возглавлявший при Брежневе Днепропетровский горком партии. Брежнев советовал им поехать в Москву с «большими сумками», чтобы там «собирать деньги»: им надлежало просить и побираться в министерствах и привозить с собой то, что удавалось получить. Это происходило систематически и по определенному плану, ибо перед каждой командировкой своих «посланцев с большими сумками» руководители предприятий и секретари парторганизаций собирались, чтобы составить перечни требуемых товаров. Сначала отсылали список, после чего следом ехали председатель горисполкома или его заместитель со своими советниками[588 - Соболев И. И. Минувших дней дела… С. 65.]. Это касалось не только финансовых прорех и требований на отпуск промышленных материалов, но и строительства города, и создания коммунальной инфраструктуры.

По-прежнему не хватало всего: жилья, столовых, магазинов, больниц, учреждений культуры и т. д. С учетом того, как Брежнев говорил об этом, представляется, что забота об улучшении условий жизни была для него серьезной задачей – темой, которую ему в качестве генерального секретаря следовало сделать своей главной заботой. Программа жилищного строительства была выполнена только на 7 %, и даже эти новостройки передавались жильцам в жалком состоянии[589 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 129.]. Это вызывало недовольство Брежнева: «Кто-то мне недавно рассказывал, что управляющий одного стройтреста вселился в новую, построенную им самим квартиру, и сверху сыпалось, а с потолка капала вода. Ему понадобилось полтора месяца, пока все привели в порядок, хотя у него под рукой имелись слесари и сборщики. А как с теми, у кого не было такой возможности. (Шум в зале.)»[590 - ДДА. Ф. 19. Оп. 10. Д. 1. Л. 30.]. Брежнев обращался к участникам партконференции: «Товарищи! Сейчас, когда страна залечивает раны, нанесенные войной, и советский народ хочет жить с покрытием своих материальных и культурных потребностей, особое значение приобретает открытая советская торговля и развернутый товарооборот»[591 - Там же. Ф. 18. Оп. 3. Д. 535 (Стенограмма IX днепропетровской партийной конференции 07–08.02.1948). Л. 7.].

При этом речь шла сначала вообще не о стимулировании потребления, а о снабжении населения продовольствием. На время работы Брежнева в Днепропетровске приходятся денежная реформа и отмена продовольственных карточек в декабре 1947 г. На своем первом же пленуме горкома 9 декабря Брежневу надлежало призвать товарищей к выполнению этой задачи. Отмену карточек следовало представить как победу партии: «В то же время будут трудности, если в магазине нет хлеба. Это не значит, что, если карточки отменены, то и магазины опустеют. Людей надо подготовить»[592 - Там же. Д. 324. Л. 270–271.]. Брежнев знал, о чем говорил; действительно, в середине 1948 г. горком сообщал в Киев о «многочисленных беседах среди трудящихся, свидетельствующих об ошибочных настроениях» в связи со «снабжением городского населения хлебом». Люди жаловались, что они два дня простояли в очереди за хлебом и, тем не менее, не получили ничего. Они требовали приостановить работу всех предприятий, так как рабочие сплошь стоят за хлебом. Преобладало мнение, согласно которому без карточек получают меньше хлеба, чем прежде с ними. Ходили слухи о том, что зерно поставляется в Англию и вскоре дойдет до войны с США, так как хлебозаводы начали сушить сухари[593 - Там же. Ф. 19. Оп. 7. Д. 103. Л. 39–44 (Информационные сообщения o политических настроениях трудящихся Днепропетровской области).]. Брежнев знал, каково было настроение в области и как жилось людям, с одной стороны, благодаря сообщениям органов безопасности, с другой стороны – по результатам своих посещений районов и деревень.

В то же время и в Днепропетровске ему приходилось еще иметь дело с отдаленными последствиями войны и оккупации при намерении выяснить, кто сотрудничал с немцами, а кто нет. Почти все 11 606 коммунистов, оставшихся «на оккупированной территории без разрешения партии», были исключены из партии[594 - Там же. Д. 1. Л. 23.].

Сетевая инфраструктура

Следовательно, положение в Днепропетровске было крайне трудным, что требовало от человека напряжения всех его сил и, вероятно, наносило определенный ущерб здоровью. Во всяком случае, в протоколе № 21 заседания бюро обкома от 21 января 1949 г. отмечается, что Брежнев отсутствовал по болезни[595 - Там же. Оп. 10. Д. 13 (Протоколы № 101, 102, 1–3-го, 5-го заседаний бюро обкома 04.01–02.02.1949). Л. 45.]. Не удивительно, что он и здесь из-за конфликтов в партийном руководстве и ненадежности партийных низов искал союзников среди тех, кого он в свое время защищал. Если верить его «мемуарам», он взял под защиту тогдашнего директора Никопольского южно-трубного металлургического завода Н. А. Тихонова, впоследствии заместителя председателя Совета Министров СССР, когда тот израсходовал больше денег, чем было выделено, на больницы, столовые и дороги. Перед союзным руководством он защищал его, объясняя, что без дороги на заводе не было бы ночной смены, а рабочий клуб – все-таки не частная дача[596 - Брежнев Л. И. Воспоминания. 1982. С. 132–133.]. Еще одним доверенным лицом был Г. Э. Цуканов, который в Днепропетровске являлся старшим инженером сталеплавильного завода, а после 1960 г. стал личным референтом Брежнева. Он встретил там и В. Е. Семичастного, который был первым секретарем ЦК ЛКСМ Украины, когда Хрущев в Киеве возглавлял республиканскую партийную организацию. Позже в качестве председателя КГБ он вместе с Брежневым должен был осуществить свержение их общего наставника[597 - Семичастный В. Е. Беспокойное сердце. М., 2002. С. 371.]. В Днепропетровске Брежнев познакомился также с В. В. Щербицким и оценил тогдашнего второго секретаря Днепродзержинского горкома, позже одного из его доверенных лиц и ближайших друзей. Мэрфи утверждает, что в партработнике, который был моложе его на двенадцать лет, Брежнев видел сына[598 - Murphy P. Brezhnev. S. 215.]. Позже Брежнев охотно взял бы его к себе в Москву, но Щербицкий хотел остаться партийным руководителем Украины[599 - Dornberg J. Breschnew. S. 107.]. По словам фотографа Брежнева В. Г. Мусаэльяна, Брежнев даже планировал в 1982 г. объявить Щербицкого своим преемником[600 - Великжанина А. Преемником Брежнева должен был стать Щербицкий [Интервью с В. Г. Мусаэльяном] // Комсомольская правда в Украине. 2014. 4 июля.]. Вероятно, он и далее сохранял тесный контакт со своим другом Кириленко, который в июне 1950 г. последовал за ним в качестве первого секретаря Днепропетровского обкома КП(б)У.

Успехи Брежнева признали в то время Хрущев и Сталин, а его скорее критически настроенные биографы Млечин и Мэрфи позже посчитали восстановление Днепропетровска заслугой будущего генсека[601 - Млечин Л. М. Брежнев. С. 84; Murphy P. Brezhnev. S. 106.]. Рой Медведев признает за Брежневым, что он уже тогда слыл приверженцем «стабильности кадров» и благодаря своему мягкому, спокойному характеру умиротворял партийные ряды[602 - Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 55.]. В январе 1949 г. в Киеве Брежнев был избран в ЦК КП(б)У[603 - ДДА. Ф. 19. Оп. 6. Д. 341. Л. 3.].

Брежнев оставил неизгладимое впечатление, очевидно, еще и по другой причине. Он уже тогда обращал на себя внимание тем, что придавал большое значение хорошей, по меньшей мере подобающей одежде. Варвара Шоханова сообщает не только о том, как Брежнев в 1947 г. убедил ее занять пост секретаря Днепропетровского горкома, но и побудил своих коллег уделять большее внимание одежде. С его точки зрения, женщинам следовало носить чулки; мужчинам носить костюмы. Он, который сам всегда был одет в черный костюм, как-то раз отправил домой всех участников партийного собрания, потому что они в самом разгаре лета пришли в рубашках с короткими рукавами и без галстуков[604 - Ильич не любил женщин без чулок // Торговый дом [Днепропетровск]. 1999. 22 апреля. № 6.]. В какой-то мере этот дресс-код был также выражением взаимного уважения и стиля руководства, который он пытался довести до сознания своих товарищей.

О его частной жизни известно мало: Брежнев по-прежнему много ездил по области, но, похоже, больше не ночевал на фабриках или стройплощадках. Семья снова переехала в центр на ул. Рогалева, где в настоящее время установлена мемориальная доска.

В Молдавии

В марте 1950 г. Брежнев был избран в Верховный Совет СССР депутатом от Днепропетровской области[605 - Brezhnev. Pages from his Life. P. 103.]. Он приехал в Москву и в тот же месяц был там освобожден от должности секретаря Днепропетровского обкома, чтобы в июне получить назначение на должность инспектора ЦК ВКП(б)[606 - Леонид Брежнев. Рабочие и дневниковые записи. Т. 1. С. 1168.]. Об этих месяцах в Москве нет информации, но, очевидно, Брежневу предназначались высокие политические посты. Вероятно, дело было в Хрущеве, который в декабре 1949 г., как и до войны, призванный Сталиным на пост руководителя московской партийной организации, теперь хотел собрать вокруг себя в столице своих сподвижников, но этого мы не знаем. Брежнев занимал новую должность партийного инспектора только месяц, затем Политбюро послало его в середине июля в Молдавию в качестве Первого секретаря ЦК компартии республики. Это произошло, вероятно, по рекомендации Хрущева, который ввиду смещения прежнего первого секретаря ЦК Компартии Молдавии Николая Григорьевича Коваля 5 июня 1950 г. использовал шанс, чтобы командировать туда своего человека и тем самым иметь, кроме Украины, и там «свою руку»[607 - Arhiva Organizatiilor Social-Politice a Republicii Moldova (AOSPRM). Ф. 51. Оп. 9. Д. 94 (Стенограмма и протокол заседания V пленума ЦК КП Молдавии, 04– 06.07.1950); Бодюл И. И. Дорогой жизни. Время, события, раздумья. Кишинев, 2002. С. 49; см. также: Млечин Л. М. Брежнев. С. 84; Гаврилюк А. Теперь мужик скажет. С. 262; Медведев Р. А. Личность и эпоха. С. 60.].

Правда, Хрущеву пришлось убеждать Сталина в том, что Брежнев как раз такой человек, которому можно вверить республику, и на сей счет существуют легенды. На одном из немногих партийных собраний 1950 г. Сталин, как говорят, увидел Брежнева и почувствовал симпатию к «прилежному плотному красавцу с круглым, пышущим здоровьем лицом и густыми бровями»[608 - Владимиров В. Тандем. С. 158.]. Так как вождь из-за загара принял его за молдаванина, он спросил его: «Ну, а как там у вас идут дела – в Молдавии?» Брежнев возразил: «На Украине, Иосиф Виссарионович», но Сталин дружески настаивал: «Не на Украине, а в Молдавии»[609 - Там же.]. Так как Сталин никогда не ошибался, то в соответствии с легендой он сразу же перевел Брежнева в Молдавию. Еще более яркую историю рассказывает краевед Максим Кавун: в 1949 г. на концерте в честь 70-летия Сталина среди прочих был танцевальный номер в исполнении молдавского ансамбля, который так понравился Сталину, что он поздравил с этим Брежнева: «Чудесно танцуют Ваши молдаване». Немногими днями позже он назначил Брежнева партийным руководителем Молдавии[610 - Кавун М. Леонид Брежнев: Карьера и жизнь генсека // Недвижимость в движении. 19.04.2006. № 14 (120). С. 10–11.]. Вероятно, историю о том, что Сталин принял Брежнева за молдаванина, следует отправить в царство легенд, в основе которых, однако, глубокая народная мудрость: партийных руководителей приглашали в соответствии с внешностью, а кредо, согласно которому «вождь всегда прав», приводило к странным назначениям.