Таблетки от жадности (сборник)

– Ничего, Ирина, не расстраивайся, – успокоил он. – С этими фамилиями все равно все глухо, я уверен.

– Серьезно? – спросила я его не без сарказма. – У тебя так много ниточек на выбор, что можно безжалостно рвать одну из них?

– Да нет, где там много, – вздохнул он устало. – Признаюсь, не часто ощущал я вокруг какого-либо преступления такую плотную завесу тайны. Главное, зацепиться совершенно не за что.

– Может быть, мы просто не там ищем зацепки? – предположила я. – Мне кажется, искать нужно не в ресторане Надежды Андреевой, а в окружении санитарного врача. Между прочим завтра его похороны. Может быть, ты все-таки составишь мне компанию и сходим вместе?

Вид у Гурьева снова сделался крайне смущенным и растерянным.

– Может быть, ты все-таки избавишь меня от этого печального зрелища? – сказал он. – Признаюсь, терпеть не могу похорон.

– Я, что ли, их люблю? Ладно уж, пойду с Володькой. Он меня, надеюсь, не бросит, супруг все-таки. А пойти на эти похороны необходимо, нельзя упускать такой шанс познакомиться с семьей Верейского.

Стоявший рядом и терпеливо ждавший автобуса Валерий больше не противоречил мне.

Глава 6

Дующий из Казахстана юго-восточный ветер пригнал облачность, и воскресным утром в день похорон санитарного врача было пасмурно. Облака стояли высокие, странного грязно-желтого цвета, будто пропитанные глинистой пылью, однако яркое летнее солнце без труда просвечивало сквозь них. Впрочем, к полудню они сгустились, потемнели, и, к моему великому изумлению, из них закрапал легкий моросящий дождик. Признаюсь, никак не ожидала этого явления природы сегодня, после многих недель жары и суши.

Мы с Володькой, никем не замеченные, стояли в толпе совершенно незнакомых людей, собравшихся на гражданскую панихиду по Верейскому. Из-за жары панихида проходила на открытом воздухе, где всех присутствующих и накрыл этот неожиданный летний дождик, мелкие и теплые капли которого тем не менее падали на открытые части тела, вызывая какое-то неприятное содрогание. Зонтика с собой, разумеется, никто захватить и не подумал.

– Смотри, погода оплакивает твоего санитарного врача, – заметил вполголоса стоящий рядом муж. – Что, он был очень хорошим человеком, да?

– Не знаю. – На этом траурном мероприятии мне было как-то не до иронии моего драгоценного супруга. – Говорят по-разному. Я-то сама ведь и видела его только раз, перед самой его гибелью. Как я могу знать?

– С твоей стороны было очень любезно вытащить меня сюда, на эту траурно-триумфальную тусовку, – не унимался Володька. – Посреди текучки повседневности, всяких там приемных экзаменов да походов на пляж маленькое memento mori очень даже освежает.

Я ничего не ответила. Знала, что если моего драгоценного супруга понесло на ехидства, никакими просьбами и увещеваниями его не остановишь.

– Не очень-то было любезно, – продолжал он, – заставить меня вчера снова в одиночестве торчать на пляже. Во-первых, скучно, во-вторых, надоедает отбиваться от желающих познакомиться со мной дам бальзаковского возраста.

– Так это из-за разочарования пляжем избавил ты меня сегодня от необходимости дегустировать твое очередное кулинарное фиаско?

– Сегодня мне не повезло, – сказал грустно Володя. – Я хотел сделать мороженое-эскимо, и был у меня очень хороший рецепт… Меня угощали приготовленным по нему мороженым, это объедение. Но молоко от кипячения свернулось, пришлось все это дело выбросить. Довольно странно, ведь я только вчера купил его с рук у одной очень приличной на вид старушки, и она уверяла меня, что молоко свежее.

– Это от жары, – вмешалась в разговор стоявшая рядом с нами женщина. – В жару молоко прокисает быстрее. Но сделайте одолжение, не говорите сейчас о пустяках. Мы же все-таки на похоронах.

Володька послушно, как маленький мальчик, умолк и стал смотреть перед собой, где на возвышении стоял, утопая в море цветов, гроб, и мой хороший знакомый, заведующий пищевым отделом Константин Георгиевич Маслин, как раз говорил траурную речь. Возле гроба был установлен микрофон, колонки громкоговорителя, все, как положено, так что голос заведующего далеко разносился по узкой и тихой улочке, где стоял особняк санэпидстанции, и буквально бил нам обоим по ушам своей оглушительной силой. Мой Володька, ненавидящий разного рода торжественные мероприятия, отчаянно скучал и томился.

У гроба на составленных в ряд стульях сидели закутанные в черное две женщины: одна из них выглядела пожилой, другая была значительно моложе. Рядом с молодой сидел у всех на виду и, видимо, смущаясь этого, очкастый мужчина лет тридцати-сорока, с преждевременно обрюзгшими щеками и огромными залысинами. Томимая любопытством, я не выдержала и спросила у стоящей рядом с нами дамы:

– Скажите, те женщина с мужчиной, которые сидят у гроба, это родственники покойного?

– Разумеется! – наша соседка посмотрела на меня как-то странно. Однако похоже было, что она не прочь потрепаться даже в такой день. – Вон та, что постарше, это его мать. Горем убита, о господи! – она вздохнула.

– А остальные кто?

– Молодая, это его сестра, а рядом с ней – ее муж, деверь, стало быть.

– Нет, деверь, это что-то другое, не муж сестры, – попробовал было возразить Володька, но женщина даже не посмотрела на него.

– А у самого Верейского что, не было семьи? – спросила я.

– Ну, видите же! – сказала она, кивая в сторону сидящих у гроба. – Если бы была, наверное, они там сидели бы.

– Бобылем жил наш санитарный врач, – прокомментировал Володька, – мир праху его.

– Не бобылем, а с матерью, – соседка решила на сей раз отреагировать на присутствие моего супруга. – Отец-то его давно уж умер, так он вместе с матерью и жил. А у сестры своя семья.

– А вы с ним вместе работали? – вновь осмелилась я задать вопрос.

– Да, работала. А вы? – женщина вдруг пристально посмотрела на меня.

– А мы так, знакомые, – несколько смутившись, отвечала я. Такое ощущение, что моей собеседнице не очень-то нравятся мои расспросы, решила я.

– Знакомые, а про него ничего не знаете! – заметила женщина. – Вы из областной санэпидстанции, что ли? Ваше лицо мне почему-то знакомо.

– Нет, мы с телевидения! – объявил Володька с гордостью.

Черт возьми, лучше бы он молчал! Услышав эти слова, женщина вдруг посмотрела на нас весьма отчужденно, потом отвернулась и направилась от нас прочь, перешла в другое место, скрывшись в толпе.

– Как черт от ладана! – прокомментировал мой супруг. – Ирина, у тебя очень скверная профессия, едва ее назовешь, люди сразу же шарахаются!

– Вот и сделай одолжение, не называй ее на людях! – сказала я ожесточенно. Вот это очень в характере моего супруга. Сначала испортил мне все, а потом разглагольствует с таким видом, будто он здесь ни при чем.

Нет, мой Володька зря так страдал – панихида длилась совсем недолго. Вскоре после нашего с женщиной разговора она кончилась, не маленький, состоящий из одних военных духовой оркестр заиграл траурный марш, да так заунывно и фальшиво, что мой драгоценный супруг едва не заскулил, по-волчьи задрав голову к небу. Какие-то люди с черно-красными повязками на рукавах стали разбирать венки и цветы у гроба, сам гроб готовились поставить в автобус-катафалк. Толпа возле здания городской санэпидстанции частью расходилась по домам, частью направилась к автобусам, которые должны были везти желающих на кладбище.

– Ну что? – спросил Володька, глядя на меня с надеждой. – Теперь домой?

– Нет, Вовик, – сказала я. – Мы с тобой тоже поедем на кладбище. Мне непременно нужно найти возможность поговорить с родственниками Верейского, иначе мы зря сюда приходили.

По дороге мне вспомнилось чье-то давным-давно услышанное изречение, что дорога на кладбище обязательно должна быть очень тряской, чтобы родственники умерших, подскакивая на выбоинах и ухабах, лучше запомнили день похорон. Чушь какая-то, но, ей-богу, кто-то мне так говорил. Хотя мы ехали на большом городском автобусе, вроде бы достаточно мягком и удобном, дорога и впрямь была такая разбитая, что мне стало попросту дурно от чрезвычайно мучительной тряски. Или, не знаю, может быть, это тряслось все внутри меня?

В автобусе я попыталась снова пристать с расспросами к одному из работников санэпидстанции. Рядом с нами одиноко и безучастно сидел средних лет мужчина, с черной аккуратно подстриженной бородкой, окаймляющей его лицо и придающей ему очень интеллигентный вид.

– Скажите, а его везут хоронить на городское кладбище, да? – не сумев придумать ничего лучшего, спросила я.

– Да, конечно, – кивнул мужчина. – А куда ж еще?

– Ну, может быть, куда-нибудь в деревню, – предположил Володька, снова бесцеремонно вмешиваясь в мой разговор. – Разве у него родственников в деревне нет? – В этот момент я изо всех сил наступила мужу на ногу, тем самым прося его заткнуться.

– Нет, насколько я знаю, – отвечал бородатый мужчина задумчиво. – Наш Дмитрий Сергеевич был исключительно городским человеком.

– А правду говорят, что Верейского убили? – спросила я.

– Конечно, – спокойно подтвердил бородач. – Отравили в ресторане, который он пришел инспектировать. – Господи, какой ужас! – вздохнула я. – Да за что ж его так? Неужели только потому, что нашел у них какие-нибудь нарушения?

– Ну а почему нет? – возразил мужчина. – Или, по-вашему, это недостаточный повод?