Императрица по случаю

Императрица по случаю
Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Козни соперницы переносят обыкновенную девушку Лизу на двести лет назад – во времена правления Павла Первого и в тело жены наследника престола Елизаветы. Заново влюбив в себя мужа и наладив отношения с другими членами семьи, она становится очень важной фигурой на политической арене Европы…

Императрица по случаю

Светлана Бестужева-Лада

© Светлана Бестужева-Лада, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. «Как упоительны в России вечера»

День рождения, на который мы с моим бой-френдом были приглашены, плавно катился по давным-давно накатанному сценарию. Причем накатали его еще до моего появления в жизни Саши (или Сандро, как его предпочитали называть друзья и он сам). А если вдуматься, то вообще до нашей эры. Правда в последнюю пару лет изменилось место проведения – теперь это была не квартира именинника, а какое-нибудь кафе.

В данном случае действие происходило в Сокольническом парке в кафе с огромной верандой. Начало августа в Москве выдалось просто замечательным – не слишком жарко, не слишком много дождей, никаких разговоров о пожарах на торфяниках. То есть на веранде было комфортно.

И то, что из почти тридцати приглашенных большая часть курила, атмосферу не портило. В смысле моральную атмосферу. Сама курящая, и эту новомодная манера запрещать курить чуть ли не на улице меня просто бесила. Запретили бы заодно машинам ездить, от них выхлопы тоже не особо полезны для здоровья трудящихся.

Веселье набирало обороты, а мне почему-то не веселилось. Возможно, потому, что с друзьями (в меньших количествах, но с теми же) Сандро встречался регулярно, не реже раза в неделю, и я, как правило, на этих встречах присутствовала. В качестве очередной любимой девушки широко известного в узких бардовских кругах Москвы и Петербурга поэта Сандро Ботти.

(Только не подумайте, что Сашка – иностранец. Просто с его точки зрения, Сандро Ботти звучит гораздо лучше, чем Александр Ботиков. Большая часть его друзей-бардов тоже предпочитает звонкие псевдонимы, но я давно заметила, что чем красивее псевдоним, тем слабее исполняемые под этим псевдонимом произведения. А если поет, скажем, Михаил Стрельцов, то… Ну, в общем, вы поняли).

Я не была единственной женщиной в этой компании, но большинство моих однополянок тоже были бардами. В смысле, бардессами. В самом крайнем случае – поэтессами, причем каждая считала себя гением. Хотя, о чем я: все в Сашкиной тусовке были гениальны. Кроме меня. Я была просто «девушкой Сандро», которую все ласково-снисходительно называли «Лизок». Я не возражала, раз и навсегда убедившись в бессмысленности попыток заставить называть меня Лизой. У гениев свои представления о прекрасном.

А у меня – свои. Например, очень люблю смотреть на закат. Весенний или летний. На ум почти сразу приходит популярная когда-то песня «Как упоительны в России вечера…», которую я люблю. Но – тайно. Один раз я имела неосторожность с похвалой отозваться о ней вслух – Господи, какой шквал ехидных насмешек обрушился на песню, меня, мой музыкальный слух и на мой вкус в поэзии! Еще бы прилюдно признать, что любишь попсу, будучи подругой барда!

Хотя в этом статусе я оказалась ну совершенно случайно. Благодаря активным хлопотам моей подруги Риты, страстной поклонницы бардов вообще и возлюбленной одного из них, которая дня не могла прожить без мужского внимания и никак не соглашалась понять, что у других может быть своя точка зрения на этот предмет.

А у меня она была. После не слишком долгого и не слишком удачного брака я предпочитала одиночество. Тем более что родители мои, выйдя на пенсию, увидели, что внуков у них в обозримом будущем не будет, и купили себе миленькую квартирку в маленьком болгарском городке, куда благополучно и отбыли.

Ну, а я осталась в нашей двушке на Лесной, в незыблемом уюте дома сталинской постройки, с высокими потолками, красивым видом из окон и антикварной мебелью. Плюс – с роскошной библиотекой, которую начали собирать еще мои бабушка с дедушкой, продолжили родители, а потом подключилась я.

Единственная новая вещь, которую я приобрела, был навороченный музыкальный комбайн, на котором можно было слушать и пластинки – да-да! – и кассеты, и диски, и радио. Впрочем, последнее меня интересовало лишь постольку поскольку. И из бардов в моей музыкальной коллекции присутствовали только очень избранные, причем избранные давно и не только мною.

У себя я отдыхала. От работы, от людей – ото всего. Поэтому и тонкие, и очень толстые Сашины намеки насчет того, чтобы «потусоваться» у меня деликатно игнорировала. Его компании и без того было где собраться для общения. В последние несколько лет в Москве появилось немерное количество всяких поэтических и бардовских клубов, где гении читали и пели свои произведения другим гениям. Ну и простым смертным, которые разными путями попадали на эти сборища.

Так что у меня Саша только ночевал – умеренно часто. Тут, должна сказать, мне несказанно повезло. До того, как повстречаться со мной, Саша три года прожил с гениальной поэтессой Ниной Сириус, признанной красавицей и бардовской музой, основные стихи которой были созданы лет тридцать назад, в пору ее цветущей молодости. Она даже издала книжку этих стихов с шикарным названием «Вертоград» и таскала ее на все свои выступления, как мне позже объяснили. Новые стихи она писала редко, и оценивать их я не берусь, поскольку не читала.

Да, к вопросу о везении. Помимо красоты, Нина отличалась феноменальной ревнивостью. Поэтому Саша должен был проводить у ее ног каждую свободную секунду, а уж о том, чтобы заночевать где-то без нее и речи быть не могло. Кроме того запрещалось вежливо разговаривать с любой особой женского пола – это расценивалось как заигрывание с целью последующего соития. Прикасаться к кому-нибудь вне зависимости от пола и возраста тоже не рекомендовалось – по тем же причинам. Будучи старше Саши на полтора десятка лет, Нина панически боялась его потерять. Хотя вела себя так, будто только об этом и мечтала: устраивала прилюдные сцены, не стесняясь в выражениях, могла оттаскать за волосы потенциальную – с ее точки зрения – соперницу, называть Сашины произведения «писульками» и «графоманью».

Саша терпел довольно долго. Но когда он по чистой случайности одновременно с какой-то бардессой написал песню о березе, и они исполнили свои произведения в одном и том же клубе с интервалом в полчаса, разразился дикий скандал. С точки зрения Нины, это было бесспорным доказательством наглой измены, растоптанием ее нежных чувств и плеванием ей в нежную душу. А Саша, вместо того чтобы повалиться в ноги и вымаливать прощение, махнул стопку водки и громко сказал:

– Да пошла ты на…

На том «роман века» и завершился. Нина разродилась в Интернете длинным и маловразумительным стихотворением о «подонках, сволочах и предателях», на которое Саша предпочел не реагировать. А какое-то время спустя моя деятельная подруга притащила меня на очередной бардовский вечер и познакомила нас.

Высокий, худощавый блондин с мягким, но сильным голосом мне понравился. Да и услышанные впервые его творения тоже, поскольку были не «авангардными», а обыкновенными, доступными пониманию нормального человека. И немножко талантливыми, хотя до Митяева, например, Саша, по-моему, все-таки не дотягивал.

Надо полагать, я тоже не произвела на него отталкивающего впечатления, поскольку через несколько дней он пригласил меня на очередной бардовский концерт. Увы, мои намеки относительно посещения консерватории или балета остались не услышанными. Но все-таки мы оказались вместе и довольно неплохо ладили. В основном, потому, что я практически ничего не требовала и в отсутствии возлюбленного спокойно жила собственной жизнью. Гораздо более прозаической, чем его.

Правда, мне пришлось довольно долго расхлебывать созданные Ниной многочисленные комплексы, но в конце концов Саша поверил в то, что существуют женщины а) не ревнивые, б) не пишущие стихов, в) не стремящиеся каждую ночь проводить в одной койке со своим возлюбленным. И жизнь наша потекла более или менее спокойно и где-то даже счастливо.

По образованию я – историк, так что, помыкавшись года три в качестве преподавателя этого предмета в средней школе и поняв, что нервное расстройство на всю оставшуюся жизнь мне гарантировано, я стала активно искать что-то более спокойное. И, в конце концов, обрела счастье и покой в интернет-издательстве в качестве модератора. Моей обязанностью (за которую, кстати, неплохо платили) было чтение поступавших в редакцию книг на предмет обнаружения в них непечатных моментов.

Если называть вещи своими именами, я работала цензором. Но зато имела возможность читать не только в свободное время, но и в рабочее. Правда, процентов на восемьдесят это была жуткая белиберда с кучей грамматических и разных других ошибок (например, мое воображение потряс многоквартирный и многокорпусный особняк), но встречались и занятные истории.

Так что на данный момент я была довольна и работой, и личной жизнью, и даже – что редко бывает у женщин – собственной внешностью. Не худая и не толстая, натуральная блондинка с голубыми глазами, довольно длинными ногами и отличной кожей, что, согласитесь, придает дополнительное очарование. Саше, во всяком случае, нравилось на меня смотреть даже тогда, когда я бывала непричесанной и неумытой. Хотя, возможно, дело было не только в моем внешнем виде.

– Ты не представляешь себе, как приятно иметь дело с женщиной, которая не накладывает на себя тонны тонального крема, пудры, румян, туши и прочей фигни, – обронил он как-то. – И к тому же не смывает это на ночь.

Я пожала плечами:

– Первая заповедь ухода за собой: не оставлять на лице на ночь ни грамма косметики.

– А вторая? – проявил неожиданный интерес мой друг.

– Пользоваться декоративной косметикой так, чтобы это было незаметно окружающим.

– В смысле? – слегка оторопел он.

– В прямом. Должно создаваться впечатление, что женщина так и выглядит от природы.

– То есть как ты?

– Ну, примерно, – рассмеялась я. – С чего это тебя вдруг потянуло обсуждать женские проблемы?

– Так… – неопределенно обронил Саша.

Могла бы не спрашивать. На тех фотографиях в Интернете, которые мне доводилось видеть, Нина выглядела как цирковая актриса в полном гриме: так, чтобы каждую ресничку можно было разглядеть с верхних рядов. Полагаю, что на расстоянии вытянутой руки это смотрелось диковато. Но ведь кому-то нравится…

И как Саша терпел все глупости и выкрутасы так долго? Впрочем, прожив с ним немного, я уже могла дать ответ на этот вопрос. Слишком мягкий характер. Нет, мог, конечно, и вспылить, и наорать и дверью шарахнуть, но всего этого пыла хватало от силы на сутки. Потом все каким-то образом успокаивалось и очень быстро забывалось.

Положительного в это было еще и то, что моего друга можно было ласково и терпеливо уговорить на что угодно. Сделать то или не делать этого. Вот только с классической музыкой он стоял насмерть – ну, так у каждого барона свои фантазии. В консерваторию я, в принципе, могла и одна сходить. Или с подругой.

(Кстати, взбрело бы в голову пойти с другим мужчиной – никаких отрицательных последствий это бы не вызвало. Ревностью Саша не страдал, точнее, умел отделять мух от котлет и прекрасно видел, где дружеские отношения, а где что-то принципиально другое. Впрочем, я на всякий случай поводов не давала).

К реальности меня вернул довольно громкий шепот Риты:

– Опять замечталась? Очнись, сейчас Шура Московский будет петь.

– Ну и что? – тоже шепотом ответила я.

– А он тебе песню посвятил. Только что объявил, что сочинил песню для любимой женщины лучшего друга.

– И с чего ты взяла, что это обо мне? – неподдельно изумилась я.

Изумилась потому, что в «лучших друзьях» у поэта-барда Московского ходило пол-Москвы. Пардон за невольный каламбур.