Современные стратегии британской политической коммуникации

Наиболее активную коммуникативную работу в партии лейбористов во время правления Тэтчер вел тогдашний член Совета Большого Лондона Кен Ливингстон. Он рассматривал информационные средства борьбы как приемлемые, если они не компрометируют ни мессидж, ни политические решения в его основе. Во время второго срока Тэтчер правительство вошло в конфликт с Советом, и Ливингстон провел успешную кампанию на основе постоянного поллинга, используя все доступные средства продвижения своей точки зрения, включая даже инновационную политическую и неполитическую рекламу. В итоге Совет все равно был упразднен, однако сам Ливингстон стал настолько популярен, что не только был избран в парламент от Рабочей партии, но также выиграл выборы лондонского мэра, победив как кандидата от консерваторов, так и «официального» кандидата лейбористов. С помощью информационных средств «рыжий Кен» Ливингстон стал одним из самых влиятельных британских политиков – влиятельным настолько, что даже вел колонку в «Сан» в то время, когда газета сильнее всего склонялась к поддержке консерваторов. Он наглядно показал британскому истэблишменту и прежде всего лидерам лейбористов, что коммуникативными средствами можно победить противника, лучше обеспеченного ресурсами и занимающего более высокое положение.

Провокативные методы Ливингстона включали, например, приглашение в эфир на интервью и дебаты (повлекшие лавинообразное паблисити) лидеров экстремистской ирландской группировки «Шинн Фейн». Эта группировка была известна в 1980-е в том числе и тем, что выполняла для ирландского республиканского движения ту же роль, что «Саатчи и Саатчи» – для Маргарет Тэтчер. Агрессивная информационная работа партии «Шинн Фейн» не прекратилась и после принятия соглашений Чистой Пятницы в 1998 году; общественный резонанс, вызванный ее информационной деятельностью (в том числе в сети Интернет), помог методам политического продвижения утвердиться в сознании британских общественных лидеров в качестве беспроигрышного политического оружия. Другие общественные силы, начавшие широко использовать медийные методы в своей работе, это разнообразные группы давления (pressure groups); изначально наиболее демократический институт, позволяющий любой группе граждан бороться за свою точку зрения и свои права, по мере распространения информационных методов давления эти группы сами превратились в инструмент потенциальной политической манипуляции: стало слишком удобным создавать фиктивные некоммерческие организации и от их имени продвигать необходимые политические решения. Их информационная деятельность с середины 1980-х годов сочетается с интенсивным официальным и нелегальным лоббированием в Палате Общин, а также со всплесками организованного общественного недовольства, как, например, во время топливного кризиса 2000 года, маршей Союза Деревень и блокад автострад в 2002 году или протестов против запрещения охоты на лис в 2004 году. Эти группы обладали, как и Ливингстон в свое время, гораздо меньшим ресурсом, чем их политические оппоненты, но путем управления информацией добивались поставленных целей. Это породило в верхних слоях британского общества уверенность как в эффективности используемых методов, так и в определенной безнаказанности тех, кто ими пользуется.

§ 4. Политико-коммуникативные процессы в первой половине 1990-х

Вторая глава нашего исследования посвящена комплексному изучению стратегий коммуникации в британской политике в эпоху зрелого постмодерна; целью главы стало целостное описание политических коммуникаций через концепцию рамочных политико-коммуникативных ситуаций. Изучение стратегической политической коммуникации в рамках таких ситуаций позволяет выявить структуру и динамику комплексов коммуникативных стратегий британского политического истэблишмента, уровень профессионализации, технологизации и распространения коммуникативных стратегий, а также их политическое, социальное и культурное влияние.

Конец XX века характеризуется резким усложнением коммуникативных процессов в политике и других сферах. Анализ этих процессов привел нас к новой гипотезе, позволяющей интерпретировать вектор развития политической коммуникации. Мы считаем, что в эпоху постмодерна под всепоглощающим воздействием медиа как канала социальной коммуникации и стратегическим влиянием политической информации в обществе складываются устойчивые рамочные (фреймовые) политико-коммуникативные ситуации, которые обретают собственное имя и предопределяют коммуникативные «правила игры» в политическом поле.

Первая устойчивая коммуникативная ситуация («слиз») рассматривается нами целостно в § 4. Там же описан переход от слиза к спину – новой рамочной ситуации в коммуникации, распространившейся на другие поля в публичной сфере Британии. Если в случае слиза формирование рамочной коммуникативной ситуации шло по оси «парламент – СМИ», то в период спина акцент сместился в сторону коммуникации по линии «правительство – СМИ».

4.1. Sleaze – первая рамочная политикокоммуникативная ситуация постмодерна

4.1.1. Политическая ситуация после ухода М.Тэтчер с поста

В момент отставки Маргарет Тэтчер Консервативная партия Британии переживала спад, который длился вплоть до конца века. Новое (кризисное) состояние правящей партии на фоне все еще раздробленной и реформирующейся оппозиции привело к формированию нового типа политической культуры и новой рамочной политикокоммуникативной ситуации – к эпохе слиза.

Конец 1980-х – начало 1990-х – время складывания в общественном сознании концепуальной рамки под названием sleaze («грязь»); мы предлагаем называть ее слизом, так же как позже рамку «spin» – спином: адекватных аналогов этим терминам в русском языке пока не существует. Смена zeitgeist’a с тэтчеризма на слиз оформилась уже к 1994 году, но культура слиза расцвела только в последние годы правления Мейджора. Главным элементом нового духа времени стал резкий рост коррупции властных структур страны – прежде всего Палаты Общин, а затем и правительства.[363 - Подробнее см.: Leigh D., Vulliamy Е. Sleaze, the Corruption of Parliament. London: Fourth Estate, 1997.] Слиз складывался из нескольких взаимосвязанных элементов:

1. Общая консервативная окраска политики Кабинета Мейджора: частичный возврат к дотэтчеровской повестке дня и частичный отказ от либерализационных реформ под лозунгом «Back to Basics» («Назад к основам») параллельно политике администрации Рейгана под лозунгом «Back to Old Values» («Назад к старым ценностям»). Смена курса вызывала резкую критику либеральных интеллектуалов США и Британии.

2. «Агония Тори» – хронический управленческий кризис парламентской фракции и правительства консерваторов. Как пишут авторы книги «Вестминстерские рассказы», во время правления Мейджора «у власти находилось уставшее и ориентирующееся на случаи правительство»[364 - Barnett S., Gaber I. Op. cit. P. 40.]. Синдромом «агонии Тори» стал ряд «кризисов лидерства» (leadership crises). Постепенно становилось ясно: Тори не смогут получить еще один парламентский срок как лидеры нации по причине ослабления партийной верхушки. Симптомом старения партии стало поведение ее лидеров на ежегодных выборах лидера (именно такая процедура привела к отставке Тэтчер). Джон Уильямс, редактор отдела политики «Дейли Миррор», писал в мае 1996 года после «Большой речи» одного из лидеров Тори М.Хезелтайна: «Сейчас мы точно в последний раз проходим через этот ежегодный ритуал – или кризисы уже случаются чаще, чем раз в год?.. Последний, кажется, был не далее как девять месяцев назад»[365 - Williams J. Op. cit. P. 9.]. Падение Мейджора ожидалось несколько лет подряд, на перевыборах 1994–1996 годов; его заместители готовились к смене власти и создали вокруг фигуры лидера несколько конкурирующих кланов влияния. Ситуация в Консервативной партии оценивалась наблюдателями как как паника. Ни один из тех, кто боролся за спиной Мейджора за первенство в партии, не воспринимался как реальный претендент на пост лидера: Хезелтайн слыл главным интриганом британской политики, Хезза был «отыгранной фигурой», а Редвуд – «внеземной формой жизни, неспособной добиться расположения Средней Англии»[366 - Wright Т. House of low-grade corruptions //New Statesman. 1996. 9 August. P. 32.]. Правящая партия стояла перед угрозой раскола после выборов.

3. Подъем коррупции в Палате Общин на небывалый уровень. Отмеченный «взлет лоббинга» (рост числа фирм, предоставляющих услуги по продвижению инициатив в парламент, и технологий такого продвижения) пришелся на конец 1980-х; к середине 1990-х участие в лоббинге стало главной статьей дохода большинства парламентариев.

«Краткая история слиза» К. Буна – классический пример экстраполяции термина, описывающего современный коммуникативный фрейм, на предыдущую историю Британии; такой подход представляется нам неисторичным (см. ниже). Бун использует термин «sleaze» как синоним слову «коррупция», то есть описывает им только часть более широкого процесса; но «История…» дает понять, как в XX веке развивались условия для коррупции Палаты Общин начала 1990-х. Почти вся история британского парламентаризма в прошлом веке сопровождалась ростом контроля доходов парламентариев, но обе Палаты так и не сумели разработать действенных механизмов самоконтроля и сохранения независимости решений членов Палат от сторонних вмешательств. В 1910 году было принято решение запретить тред-юнионам платить зарплаты членам Палаты Общин от Рабочей партии; в 1911 году всем парламентариям были предоставлены государственные зарплаты (ранее их получали только члены Кабинета). В 1945 году члены Палаты Общин запретили себе принимать от сторонних сил деньги за тейблинг (tabling) – поднятие/придерживание вопросов на заседаниях Палаты; в 1947 году после «дела Брауна» им было запрещено вести «парламентское консультирование» для коммерческих организаций, в том числе профсоюзов. В 1960-х Общины пришли к решению об обязательной регистрации имущества членов Палаты и их личных финансовых интересов (в том числе побочных заработков); в 1970 году был введен официальный регистр, но его форма закрепилась только в 1974 году, после скандала Модлинга – Поултона, который начался в 1972 году. Но на деле регистрация только усугубила проблему: так и не стало ясно, какие точно интересы требуется регистрировать, а какие нет; некоторые парламентарии считали, что зарегистрированный интерес становится легитимным; случаи невнесения собственности в регистр почти никогда не карались, так как не было разработано точных механизмов наказания. Так, Енох Пауэлл постоянно отказывался от описания своей собственности, и ему выносились порицания, однако никакой другой кары он не понес. Также регистр не требовал описывать работу, за которую член Палаты получал вознаграждение (например, чтение лекций), а требовал только указать источник побочного дохода (например, Оксфордский университет). Неэффективность регистра стала причиной того, что с ослаблением Тэтчер вокруг Палаты Общин вырос целый сектор компаний, известных как «общие консультации по парламентским делам» (parliamentary general consultancies); контракт члена Палаты с такой «консультативной конторой» стал обычной практикой. В прессе было высказано «множество мнений о том, что эти компании действуют глубоко недолжным образом, включая прямые взятки членам Палат за их выступления за или против парламентских биллей»[367 - Boone К. A brief history of sleaze. Manuscript. URL: http:// www.kevinboone.com/sleaze.html.]; это подтверждают и воспоминания членов Палат. Т.Райт вспоминает: «В мой первый день в Парламенте в 1992 году мне сказали: «Что бы Вы ни делали здесь, в конце у Вас должен остаться «Форд Сьерра 2.3 Дизель»[368 - Wright T. Op. cit. P.31.]. Этот автомобиль, тогда один из самых удобных и экономичных, получил кличку «MP’s саг» – «Машина парламентария»; в созыве 1992 года 317 членов Палаты Общин имели машину сходного класса и выше, тогда как их зарплата составляла 43000 фунтов стерлингов в год.[369 - Ibid.]

4. Процессы борьбы внутри Кабинета. С конца 1980-х длилась министерская чехарда; уровень доверия министерского аппарата министрам неуклонно падал. Неприятие Кабинета работниками департаментов «Уэстлендское дело» 1986 года, когда борьба утечки и другие механизмы работы со СМИ; чиновник без колебаний разоблачил министра, чтобы снять тень подозрений с министерства. «Уэстлендское дело» – только один скандал из целой череды громких разоблачений рубежа 1980-90-х.

И. Смирнова отметила: политический скандал порожден тем, что ответственные лица, олицетворяющие страну, не имеют в глазах избирателя права на ошибку[370 - Смирнова И. С. Британская элита в политических скандальных хрониках. СПб., 2005. С. 29.]; добавим, что отношение к недолжному поведению политиков формируется в силу возлагаемой на них ответственности за судьбу обывателей, и чем выше должность, тем нетерпимее будет отношение к потенциально скандальному факту. При этом политический скандал сегодня не может состояться без участия СМИ. Бум скандалов в 1990-е был спровоцирован несколькими факторами: коррупцией в парламенте; подъемом интереса к скандалу в таблоидной прессе (поведение газет в конце 1980-х получило название «таблоидной истерии»[371 - Watts D. Op. cit. Р. 57.]); сравнением «человека-машины» Тэтчер с «безвольным и мягким» Мейджором. «Скандалы Тори» можно разделить на два несхожих периода: конец 1980-х и 1990–1995 годы. И. Смирнова делит скандалы на сексуальные, экономические, шпионские.[372 - Смирнова И. С. Указ. соч. С. 28.] «Война с прессой» прибавила к ним медийные: предметом внимания стало противодействие правительства работе прессы.

История политических скандалов в Британии почти повторяет саму политическую историю страны, но никогда до конца 1980-х скандалы не выходили на уровень регулярной повестки дня. Скандалы до 1986 года (например, уход с постов С. Паркинсона и Дж. Торпа) разогрели прессу до состояния истеричности; в первый из указанных нами этапов («Уэстлендское дело», скандал с Джейликоу и Лембтоном, «рекламное дело Говарда» и др.) в скандальную хронику втянулась не только качественная пресса, но и «посторонние» политики и госслужащие. На втором этапе («дела» Меллора, Йео, Эшдауна, Эйткена, сексуальные похождения самого Мейджора, «военный скандал» с Matrix Churchill и др.) началась отработка технологий отпора прессе, и Тори почти потеряли главного союзника. На этом этапе содержание скандалов выхолостилось в пользу «грязных» «общечеловеческих» подробностей.

5. «Взрыв критики в сторону парламентариев за их предполагаемое «грязное» поведение»[373 - Boone К. Op. cit.]. Мейджор был вынужден инициировать работу двух парламенских комиссий. К середине 1990-х явления, описанные Т. Райтом, стали повсеместными, и начала работу Комиссия по пересмотру зарплат высших чиновников; но ее выводы не отразили реальности. По словам Райта, Комиссия отметила ряд депутатских промахов, но «важнее была коррупция всей институции – такая, которая рано или поздно инфицирует всех; Комитет проявил очаровательную наивность в этом вопросе»[374 - Wright Т. Op. cit. P.31.]. Райт с цифрами в руках опровергает статистику Комиссии, согласно которой каждый член Палаты Общин тратил на работу более семидесяти часов в неделю, а 72 % членов Палаты тратили больше часа в день (без выходных) на заседания в парламентских комитетах и комиссиях. До отчета Комиссии не существовало никакого письменного руководства для парламентариев и никакой организации по аудиту их работы; но разработанное

Комитетом «описание сущности работы члена Парламента» (generic job description) также не дало четких указаний, ограничившись описанием целей этой работы. Райт отмечает, что в отсутствие таких указаний все члены Парламента делают свою работу по-разному и получают зарплату на основе «мифа о том, что Парламент как некий коллективный разум существует и определяет, что делают парламентарии. Он, однако, этого не делает… и когда избиратели поймут, что его не существует, они могут захотеть переизобрести его»[375 - Ibid. Р. 32.]. Вторую комиссию организовал созданный Мейджором Комитет по стандартам общественной жизни; в 1990-е он будет играть одну из ведущих ролей в критике слиза и спина. Возглавил комиссию лорд Нолан; результаты его расследования были так же противоречивы. Отчет не содержал прямых доказательств того, что коррупция в Палатах была на подъеме, но было отмечено: 70 % бэк-бенчеров имеют соглашения со сторонними организациями именно в силу своего положения члена Палаты Общин, а у общества нет уверенности в парламентариях: 60 % опрошенных сказали комиссии, что уверены в том, что использование членами Палат своих мест для обогащения – обычное дело. Комиссия: 1) рекомендовала запрет «парламентских консультаций» (что исполнено не было); 2) раскритиковала регистр, порекомендовав создать должность Парламентского уполномоченного по стандартам, в обязанности которого входили бы надзор за регистром и регистрация нарушений стандартов парламентской деятельности; 3) попыталась остановить запросы парламентской информации со стороны парламентариев для продажи информации третьим лицам.[376 - Boone К. Op. cit.] Но остановить волну коррупционных скандалов Нолану не удалось.

Итогом всего вышесказанного стало полное разочарование электората в партии Тори и резкое повышение ожиданий от лейбористов (см. Приложение 1,40). Как отмечает политолог Джон Уильямс, ситуация в партии по сравнению с 1990 годом кардинально переменилась: Тэтчер пришлось уйти, потому что население и партия не поддержали налоговую реформу (введение «подушного налога»), но избиратели не отвернулись от самой Консервативной партии, что и показали итоги выборов в 1990 году. В 1996-м ситуация усугубилась многократно: 1) премьер-министр как лидер потерял поддержку населения (рейтинг Мейджора как лидера партии – 16 % в 1994,19 % в 1996 году против в среднем 40 % у Блэра): почти 50 % населения считали, что он потерял контакт с простыми людьми; 2) кредит доверия исчерпала партия – рейтинги Мейджора были еще «вполне респектабельны по сравнению с общепартийными»[377 - Ibid.]. В 1997 году 69 % считали, что партия не выполнила обещаний, а 67 % – что правительство было фундаментально нечестным с народом. Население «вешало на партию всех собак» (см. Приложение 1, 41), и в ее эффективность в будущем не верили 65 % населения[378 - Подробнее статистику см.: Lees-Marshment J. Op. cit. Р. 116–198.]; 3) избиратели перенесли неэффективность работы правительства на всю политическую систему и считали, что система требует улучшения (см. Приложение 1, 42).

4.1.2. «Война парламента с прессой» и «таблоидная истерия»

Вторым из двух главных элементов культуры слиза стала «война с прессой»[379 - Не путать с «таблоидными войнами» 1980-х, когда ценовой демпинг Р. Мердока привел к «ценовому разоружению» как таблоидной, так и широкоформатной прессы и (попутно) закрытию нескольких газет.] – целостная кризисная коммуникативная ситуация в британской политике, сложившаяся в результате практики раздувания скандалов, профессионализации политических коммуникаций и попыток политиков противостоять расследовательскому напору прессы. Как мы уже сказали, в 1992–1994 годах одновременно происходили два ключевых процесса: модернизация Рабочей партии и ее машины коммуникаций – и ослабление и коррупция верхушки партии Тори. В этих условиях обе партии стали апробировать методы «мягкой пропаганды» и манипуляции; журналистская реакция на них проявилась как «тактика «отражения удара» ради сохранения профессиональной автономности»[380 - Blunder J. G. Origins of the Crisis of Communication for Citizenship // Political Communication. 1997. № 14(4). P. 399.]. Вместо конструктивной работы с журналистским пулом времен Тэтчер (также не обходившейся без кризисов, но в целом продуктивной и слаженной) журналисты и политики пришли к противостоянию; в нем можно отметить три значимых этапа. Каждый из этапов не просто был «разросшимся скандалом», а вырастал в длительную «войну» – в том числе с использованием таких методов, как запугивания, подачи исков в суд и прямые цензурные запреты.

«Обзервер» против Грира. Первым затяжным противостоянием стала шестилетняя (1984–1990 годы) кампания газеты «Обзервер» против политического лоббиста Айана Грира. Публикации в газете демонстрировали, что Грир платил членам Палат за запросы парламентской информации и консультирование; при этом «Обзервер» ставил вопрос о том, что требуется провести законодательное различие между платным советом – и платным тейблингом и адвокатированием того или иного вопроса.[381 - Boone K. Op. cit.] Результаты работы «Обзервера» были учтены комиссией Нолана.

Питер Райт против государства. Вторым этапом стала борьба прессы всего англоязычного мира за публикацию мемуаров Питера Райта, бывшего работника MI5. Правительство наложило цензурные ограничения на «Гардиан» и «Обзервер», первых издателей глав книги Райта, и привлекло газеты к суду, а затем запретило печатать книгу на территории Британии. Запрет не поддержала Австралия, и в 1987 году книга вышла там под названием «Ловец шпионов». Правительство потратило более 3 млн фунтов на попытки не допустить распространения книги; за ложь журналистам по поводу мер против книги Райта к суду был привлечен Секретарь Кабинета сэр Роберт Армстронг. Но книга была издана также в США, а потом и в Британии; главный редактор «Гардиан» Питер Престон отозвался о публикации как о «значительной победе в войне за свободную прессу».[382 - Смирнова И. С. Указ. соч. С. 24–26.]В «деле Питера Райта» прослеживается рост роли прессы как актора политического процесса.

«Гардиан» против Смита и Гамильтона. В середине 1990-х «Гардиан» начала крупную кампанию по расследованию парламентской деятельности. По примеру «Санди таймз», отправившей в отставку членов Палаты Общин от Тори Д. Трединника и Г. Риддика, «Гардиан» под руководством Питера Престона и (с 1995 года) Алана Расбриджера начала расследовать связи консерваторов с Гриром, который, в свою очередь, работал на Мохаммеда аль-Файеда. Газета установила, что консерваторы Том Смит и Нил Гамильтон путем запросов получали от правительства информацию, которую Файед планировал использовать в борьбе за самый дорогой торговый центр Лондона «Harrod’s». Смит подал в отставку сразу после публикаций в «Гардиан»; Грир и Гамильтон отказались признать вину, и Гамильтон подал на газету в суд за клевету, но под давлением кампании в СМИ всё же оставил пост министра торговли.[383 - Там же. С. 40.] Дела «денег за запросы» («cash for questions») стали хрестоматийным примером борьбы прессы и политиков и символом эпохи слиза, испортили репутацию лоббингу и «повлияли на падение правительства Тори в 1997 году»[384 - The Guardian Timeline. URL: http://www.guardian.co.uk/newsroom/guide/ 0,12126,736219,00.html, выбрать «1997».]. В правление Блэра расследования «Гардиан» продолжились и привели к тюремному заключению экс-министра Дж. Эйткена, а «Гардиан» – к призу «Газета года»’1997 и ’1998.

Объектом внимания прессы становились далеко не только консерваторы. Так, в 1990 году под прицел «Сан» и «Ньюз оф зе Уорлд» попал лидер лейбористов Нил Киннок. Обвинение против него оказалось ложным, но после него лейбористы стали применять тактику бойкотирования прессы, известной как «молчание Нила Киннока». Отметим, что эта тактика стала только одной из ряда многих в борьбе с напором прессы: от исков Торпа и Гамильтона до превентивного признания вины Эшдауном. Таблоидная истерия закончилась только со смертью принцессы Дианы, когда население обвинило СМИ во вмешательстве в личную жизнь и гибели «народной принцессы».

4.1.3. Реакция научного поля на ситуацию слиза. Sleaze как термин

Академическая среда отреагировала на слиз обновлением теории политической коммуникации по двум направлениям. Во-первых, Ансолабиэр, Бер и Иенгар в 1993 году внесли СМИ в схему политической коммуникации как не контролируемый политиками элемент: «Сегодня политические лидеры общаются с публикой прежде всего посредством СМИ, которые они не контролируют. Новостные медиа теперь стоят между политиками и их избирателями»[385 - Ansolabehere S., Behr R., Iyengar S. The Media Game. New York: Macmillan, 1993. P. 1.]. То есть в начале 1990-х еще не шла речь о сращении журналистики и политики в границах рамочной коммуникативной ситуации, но расстановка сил указывала, что сама такая ситуация, без сомнения, наличествует. Во-вторых, в середине 1990-х в коммуникативистике Британии сложилось понимание кризиса общественной коммуникации.[386 - См. прежде всего классический труд: Blunder J. G., Gurevitch M. The Crisis in Political Communication. Op. cit.] Из массы публикаций 1990-х годов следует вывод: при слизе общество столкнулось не с локальной потерей доверия одному Кабинету, но с кризисом коммуникации во всем политическом истэблишменте.

При этом рождение «sleaze» как термина, определяющего отношение к явлению, сложилось не в политике 1980-х, а много ранее. «Слиз можно определить как использование сенсационализма для исследования границ приемлемого в текущей литературной среде… Слиз начался… когда журналы чтива опирались на сенсационные темы ради продаж, а издатели книг не могли этого сделать из-за цензурных запретов и потому часто дистанцировались от собственных публикаций. Так, Diversity, Novel Library и Eton были лейблами AVON… А в 50-1960-е издатели уже упаковывали романы ужасов и женские романы в более сексуальные обложки, чтобы поднять продажи»[387 - См. URL: http://www.sleaze.bookscans.com/Sleaze.htm.]. Проще говоря, слиз («грязь») до 1980-х применялся как обозначение литературного жанра эротики, не переходящей границы порнографии; в 1980-е новое значение термина почти стерло предыдущее. Это прослеживается как по интернет-публикациям о слизе, так и по российским англоязычным СМИ (The St.Petersburg Times[388 - Key British Cabinet Minister Resigns in Sleaze Scandal //The St. Petersburg Times. 2004.17 December. № 1030(96). URL: http://www.sptimes.ru/story/2347.], The Moscow Times[389 - Bernstein J. New Sleaze Charges Targeted at Chubais // The Moscow Times. 1996. 16 November. URL: http://www.moscowtimes.ru/stories/1996/ll/16/003.html.], англоязычная версия «Московских новостей»[390 - Shermatova S. Sleaze for official use only // Московские новости (английская версия). 2006. 10 октября. URL: http://english.mn.ru/english/ issue.php?2003-35-8.]). Не все российские журналисты интерпретируют термин верно. Так, журналист «МН» использует слово sleaze как полный синоним слову «компромат», «компрометирующие материалы», что неверно. Впрочем, даже британские словари не всегда верно трактуют «sleaze»; так, онлайн-словарь Вебстера переводит слиз не как явление, а как персону: «ненадежный, непристойный или аморальный человек»[391 - См. URL: http://online.multilex.rU/dictionaries/artsub/l/slang/art/ searchHead/ l/art/l/lang/4.0er/userword/sleaze.]. Словарь приводит также два синонима: sleazebag и sleazeball – с уничижительными коннотациями; как мы увидим, следующая коммуникативная ситуация – спин – породила целый собственный словарь (см. Приложение 3). Пока отметим главное качественное отличие смыслового фрейма слиза от тэтчеризма: если тэтчеризм был стилем правления, опиравшимся на идеологию и экономическую программу, то слиз сложился как чистая коммуникативная ситуация сродни «состоянию умов».

С рождением слиза как общеупотребительного термина в британской политологии впервые появился термин с несколькими уровнями значения. Слизом назывались: 1) продажность политиков и лоббистов; 2) комплекс политических решений («слиз-политика»), принятых в силу коррумпированности членов Палат; 3) позже – широкая общественная ситуация и настрой общественного мнения. Схожую расширительную трансформацию переживет впоследствии и термин «спин», который сменит слиз на посту главного политического зла. В-четвертых, к концу правления Мейджора слизом называли любые коммуникативные инициативы консерваторов, поскольку в журналистской среде было критическим образом подорвано доверие к информации, исходящей от премьера, Кабинета и парламентской фракции Тори.

4.1.4. Слиз как ситуация. Гипотеза о рамочной политико-коммуникативной ситуации

Постепенно критики заговорили о ситуации слиза, обозначив перелом в дискурсе о политических коммуникациях: в британской политике впервые сложилась общая для всех крупных политических акторов коммуникативная ситуация, получившая терминологическое обозначение. Ситуация слиза заработала как дискурсивная конструкция, определяющая рамки коммуникативного взаимодействия до его начала: модель восприятия и градус критического противодействия по отношению к исходящей от политиков информации задавались атмосферой, предшествующей коммуникативному акту, и сильно влияли на журналистскую/редакционную оценку новостного потока от правительства. Поэтому мы считаем возможным называть ситуацию слиза устойчивой рамочной (фреймовой) политико-коммуникативной ситуацией. Она характеризуется:

– изначально известной как инициатору коммуникации, так и реципиенту расстановкой сил в политико-журналистском коммуникативном поле;

– размыванием идеологических платформ партий и отдельных политиков и заменой идейных интересов индивидуальными;

– наличием замещающего идеологию комплексного дискурса (ожиданий, лексикона, градуса противодействия и т. п.), заданного предыдущими случаями коммуникации;

– наличием у каждой из вступающих в коммуникацию сторон предположений о скрываемых мотивах и настроениях другой стороны.

В нашем понимании слиза как общеполитической коммуникативной ситуации мы опираемся на понятие риторической ситуации, разработанное еще в конце 1960-х классиком политической коммуникативистики Британии Ллойдом Ф. Битцером и затем развитое в десятках работ британских ученых. Риторическая ситуация включает «комплекс персон, событий, объектов и отношений, презентирующих актуальное или потенциальное крайне тяжелое положение, которое может быть частично/полностью ликвидировано, если дискурс, сознательно введенный в ситуацию, так ограничит человеческое поведение, что принесет существенные перемены в это положение»[392 - Bitzer L. F. The Rhetorical Situation //Philosophy and Rhetoric. 1968. № 1. P. 12. Подробнее о функциональной риторике и риторической ситуации см.: Bitzer L. F. Functional Communication: A Situational Perspective // Rhetoric in Transition / Ed. by White E. E. University Park: Pennsylvania State University Press, 1980. P. 21–38.]. При этом «тяжелое положение – это несовершенство /неполнота, маркированная определенным градусом срочности; это дефект, препятствие, что-то, что нужно исправить». Здесь для нас важно 1) описание риторической ситуации как стабильного положения; 2) наличие в ней как собственно речевых, так и физических элементов; 3) ощущение ситуации как критической или кризисной; 4) возможность разрушить ситуацию с помощью нового дискурса. Результаты нашего исследования говорят о том, что битцеровское понимание риторической ситуации как кризисной может быть расширено до некризисных ситуаций и применено также к более широким временнЫм отрезкам, которые характеризуются стабильностью «комплекса персон, событий, объектов и отношений». К сходному выводу пришли также Р. Дж. Брэнем и В. Барнетт-Пирс, рассматривавшие пару «коммуникативный акт – коммуникативная ситуация» в рамках постструктуралисткой парадигмы как «текст – контекст»: текст (акт) «приобретает значение из контекста ожиданий и ограничений (Курсив наш. – С. Б.), в которых протекает»[393 - Цит. по: Kuypers J. A. Presidential Crisis Rhetoric and the Press in the Post-Cold War World. Westport (CO): Praeger, 1997. P. 7.]. Дж. Э. Кайперс пишет о том, что риторические акты – это особые элементы риторической ситуации, и «отдельные коммуникативные акты одновременно реконструируют имеющиеся контексты и зависят от них»[394 - Ibid.]. Этот важнейший вывод говорит о том, что коммуникативная ситуация складывается исподволь как результат совокупности коммуникативных актов и в итоге становится над ними, обусловливая их форму и развитие дальнейшего коммуникативного дискурса. При этом ситуацию все же не стоит рассматривать как контекст, поскольку контекст имеет свойство потенциально неограниченной широты, каким не обладает ситуация, и сама ситуация развивается под его влиянием. Г. Бейтсон определяет контекст как «собирательный термин для всех тех событий, которые говорят организму, из какого набора альтернатив он должен выбрать»[395 - Цит. по: Ibid. P. 4.], тогда как ситуация оставляет только две опции – участвовать в ней или нет, и задает модель поведения в случае участия.

Если процессуальную составляющую рамочной коммуникативной ситуации мы объясняем через понятие риторической ситуации, то ее когнитивную составляющую мы предлагаем рассматривать через понятие стратегического фрейма (фрейма правил игры). Оно разработано американскими теоретиками коммуникации Дж. Каппеллой и К. X. Джеймисон в рамках теории фрейминга и опирается на когнитивную модель эффектов фрейминга в политической коммуникации (см. Приложение 1,43). Ученые отметили, что во время предвыборных кампаний освещение политики приобретает характер описания стратегии, правил игры, «хода скачек» (horse-race coverage), что отражается на организации работы журналистов и даже на структуре редакций. В процессе «гоночного» освещения формируется когнитивный и перцептивный фрейм со следующими чертами: 1) победа/поражение как главная цель; 2) военная, игровая, соревновательная терминология; 3) форма подачи – «театральная история» с актерами (политиками), критиками (журналистами) и публикой (избирателями); 4) центральная роль презентации, стиля и восприятия кандидата; 5) большой вес поллов и опора кандидатов на них.[396 - Cappella J. N., Jamieson К. Н. Spiral of Cynicism: The Press and the Public Good. Oxford: University Press, 1999. P. 33.] Такое понимание стратегического фрейма более отвечает случаю следующей, более комплексной ситуации спина, но и фрейм слиза «отвечает критериям опознаваемости и потенциально последовательного формата», так как обладает «опознаваемыми концептуальными и лингвистическими чертами» и «отличим от других фреймов».[397 - Ibid. P. 47.] Распространяя понимание стратегического фрейма на политическую практику в непредвыборные периоды и совмещая его с понятием риторической ситуации, мы выстроим причинно-следственные связи между ними: риторическая ситуация в сознании журналистов и аудитории результирует в стратегический фрейм – и получим концепт рамочной коммуникативной ситуации, существующей одновременно в реальности, текстах СМИ и сознании аудитории. При этом ситуация «может работать и в сообщении, и за его пределами, создавая контекст, в рамках которого понимается сообщение»[398 - Ibid. P. 44.].

Ситуация слиза – первая рамочная ситуация в британской политике – касалась только политической жизни страны, но предопределила распространение единой схемы коммуникации на все значимые поля публичной сферы; это произошло с появлением второй, более глубокой рамочной ситуации – ситуации спина. Доказательством того, что слиз оказался устойчивым фреймом общественного сознания, стала работа этого фрейма по принципу «призраков прошлого»[399 - Doig A. Politics and Sleaze: Conservative Ghosts and Labour’s Own Brand // Parliamentary Affairs. 2003. Vol. 56, № 2. Abstract.]вплоть до 2007 года. Сегодня десятки сайтов посвящены вскрытию «ежедневного слиза» (thesleaze.co.uk, sleazetoday.com, «дневники слиза» sleazediary.blogspot.com, sleaze.blogspot.com[400 - Веблоги, которые ведут журналисты и независимые наблюдатели; там размещаются их комментарии по поводу того, какие финансовые силы стоят за каждым политическим решением британского парламента.]). Можно утверждать, что слиз как настрой общественного мнения не исчез, однако оказался вытеснен спином на периферию общественного сознания. Так, в рубежном 1996 году эти два понятия (и их синонимы) часто употреблялись в рамках одной синтагмы при перечислении болезней системы демократии Британии и требовании ее перестройки: «…Единственная стратегия, способная вывести из кризиса, это построение демократии высокого доверия. Доверие разрушено, поскольку политика сегодня характеризуется секретностью, спин-докторингом и неуемной деятельностью советников по особым вопросам»[401 - Coote A. The public expects, even demands, that our politicians provide answers where there are none. In short, we all need to grow up //New Statesman. 1996. 9 August. P. 32.]. Общественное восприятие слиза на Уайтхолле отражает карикатура из журнала «Нью Стейтсмен» («Новый государственник») – см. Приложение 2,15а.