Экивоки

О многом жалею в своей жизни. О сбывшемся и несбывшимся. Горько жалею и светло, постоянно и мимоходом. Вот сегодня, говоря практикантке: «Молодец! беги за пивом (на самом деле нет)», вдруг вспомнила, как я сама после 1 курса упустила возможность пройти практику в газете «Ударная вахта».

Как мы попали туда с подружкой Наташкой, я уже и не помню. Помню только маленькую прокуренную комнату редакции газеты в здании Восточно-Сибирского речного пароходства, в которую мы робко вошли. Это был один из последних осколков советской печати. За заваленным бумагами и бычками (не рыбой) столом с огромной печатной машинкой сидела разбитная пожилая (как нам показалось, сейчас я думаю – поди, моя ровесница) женщина с сигаретой в зубах. Нашему появлению она обрадовалась и широкими мазками нарисовала полотно нашей будущей практики.

– Отправлю вас в командировки, на Байкал, с такими вот капитанами познакомитесь! – восклицала она.

И сигарета в зубах качалась, как лодка на волнах. И дым стлался по комнате, как утренний августовский туман на Байкале. И сквозь него проступали суровые, обветренные, как скалы (с) лики капитанов. Впрочем, добрых внутри, особенно к таким хорошеньким и юным студенткам, как мы. В ушах у нас уже звучал прибой, в глазах билось живое серебро омуля…

Почему я не вернулась в редакцию, не знаю. Наверное, очень хотела поехать домой. Там я прошла практику в районной газете «Ленинский путь», получила первую взятку в виду огурцов – от фермера. И почти забыла про «Ударную вахту».

А сейчас вот думаю: а ведь это был шанс познакомиться с Байкалом на три года раньше, что могло перевернуть мою жизнь и пустить в другое русло. А, может, была бы сейчас женой капитана. Обветренного, да.

***

Человечество делится не на тонких и толстых, не на собачников и кошатников, не на бедных и богатых, не на дураков и умных, а на тех, кто ест лук и кто этот мерзкий овощ в рот не берет и на дух не переносит. Ну, все догадались, кто я? На новогоднем празднике в нашей объединенной редакции мы обнаружили 9 человек, которые не едят лук (когда разрезали рыбный пирог). Это весьма значительная часть коллектива. Думаю, примерно такое же соотношение едящих и ненавидящих в целом в обществе. Тогда какого же лука его пихают почти во всё, что предлагает общепит любого уровня? Почему никто еще не открыл харчевню «Лука здесь нет»? На нас же можно озолотиться! Единственные понимающие кулинары работают на трассах, там все пирожки с капустой и картофелем – без лука.

***

Общалась как-то с дяденькой на сайте знакомства. Он декларировал возраст 40+. Но я же не зря на филфаке училась. Пишу ему: «Семантика и лексика ваших писем указывает на то, что вам глубоко за 50». Он письменно выпучил глаза: «Откуда знаете?!» Ответила скромно: «Я тружусь в контрразведке». Он моментально меня забанил и, похоже, эмигрировал в Латинскую Америку, не забыв сменить имя и пол.

***

Самые фендибоберные старушки, которые ездят в Иркутске на трамваях, садятся на остановках «Площадь декабристов» и «Красногвардейская». Чинные такие, в шляпах, помаде и в чем-то разлетающемся-многослойном. Говорят между собой благородными голосами о чём-то изысканном, мол, посетили ли вы, Анна Иннокентьевна (у пожилых коренных иркутян, как правило, такое отчество), балет на днях? Или так: дивный новый сорт настурций «Пожар в Иркутске 1879 года» порекомендовала мне бесценная Ирина Иосифовна, а я ей дала пионов сорта «Кармен покидает Севилью». Откуда же берутся в этом районе такие старушки? Насколько я знаю, здесь в свое время массово выдавали квартиры прокурорско-судейским работникам и вузовским преподавателям. Осколки подлинной интеллигенции.

***

Октябрь – лакуна между прохладой и холодом. Манекены у магазинов уже в теплых куртках, но все еще босиком.

***

В Иркутске байкальский нефрит оборачивается булыжником, байкальский загар бледнеет прямо на глазах, байкальская вода в крови меняется на хлорированную. Не остается даже фотографий, потому что я против жалких попыток передать на фото свет, цвет, запах, ощущения степного ветра в лицо и гладкости воды у колен. Но каждая поездка меняет что-то внутри, там, где вечное лето и вечный Байкал, и сама я немного вечная

***

Памятка всем. Когда разговариваешь с журналистами, надо сделать нейтральное лицо и говорить тихим, спокойным голосом что-то общеизвестное, типа «Мама мыла раму», «Дважды два – четыре» и проч. Всё, что вы скажете помимо этого, будет использовано зверским образом.

***

Яблочный спас, Преображение Господне. В этот день лето становится таким зрелым, что только тронь, и брызнет сладкий-сладкий сок с едва уловимой ноткой начинающегося брожения. После этого дня лето уже откровенно киснет, преет, бродит, как забытый на подоконнике или в диване положенный туда для созревания плод. Люблю этот праздник. Много лет назад я ехала туманным утром в почти пустом автобусе и на заднем сиденье нашла грушу. Огромную, с два моих кулака, спелую, с натянутой кожицей, которая, казалось, вот-вот лопнет из-за напирающих изнутри душистого сока и влажной мякоти. Я села рядом с грушей и ехала долго, вдыхая ее аромат, а потом положила в сумку. Носила ведь день, наслаждаясь запахом и осознанием того, что у меня есть такая груша. А вечером дома ее съела так, как будто она – само лето, нет, только август, жаркий и спелый. С тех пор на Яблочный спас мне всегда дарят подарки, преимущественно сельскохозяйственные.

Год назад у меня был очередной адский рабочий день. С 8 утра до 6 вечера я не выходила из редакции, голову от компьютера не отрывала. Потом до 7 вечера брала интервью. Возвращалась домой на трамвае со звенящей и пустой головой. «Эх, – тоскливо думала я стихами Пастернака. – Как обещало, не обманывая, прокралось солнце утром рано косою полосой шафрановой от занавеси до дивана». На остановке толпа вышла из трамвая, и я увидела на полу прямо перед собой картофелину. Большую, нарядную – одетую в тоненькую, местами треснувшую молодую кожуру, желтую. Яблочный спас! Сибирь! Какие яблоки? Картошка! Я засмеялась так, что весь трамвай обернулся на меня. Потом, конечно, подняла подарок, погладила бережно. Как обещало! Не обманывая!

***

Я шла мимо шкафа, как вдруг услышала оттуда тихий и настойчивый зов. Чьи-то мятые голоса звали: «Мы здесь, открой, мы здесь!» Я воззрилась на шкаф, пытаясь вспомнить, что это вообще за предмет мебели и зачем он тут стоит, да еще и звуки издает. Есть дверь, значит, она куда-то ведет. Любопытно – куда. Я дернула дверь. И на меня тут же навалились, на голову сразу упало, закрыло лицо. Я вслепую отбивалась от чего-то мягкого и неумолимого, потом вцепилась зубами, раздался треск и обиженный голос: «И зачем сразу кусаться-то? Боже, какая дикость!» Я скинула с лица и отпрянула. Смутно знакомые вещи, попадав, устилали пол вокруг меня.

– Вы кто?

– Твоя офисная одежда! Ты что, не узнала нас? Она нас не узнала…

Моя одежда? Я подняла с пола какую-то черную матерчатую трубу.

– Ты что?

– Юбка.

– Юб-ка? Два слога, две гласные и две согласные. Что с тобой делать-то?

– Надевать и носить. Да не так, ноги пихай!

– Куда же пихать? Штанин нет. Прямо в эту дыру две ноги сразу? Вы серьёзно?

Ха-ха-ха. Какая нелепость.

Юбка, соскользнув, снова заползла в шкаф, напоследок показав язык ярлыка.

А я подняла совсем что-то невообразимое – длинный мешок с несколькими прорезями. Как это можно вообще надеть, я не представляла.

– Куда через ноги? Застрянешь же! Платье через голову надевают. Ой, больно!

Я уже застряла в мешке, кое-как его выдернула из него ноги и снова подивилась, какие бывают бесполезные вещи.

– Ты куртка?

– Я пиджак.

– Приятно познакомиться.

– Да мы уже знакомы. Мы были так близки. Ты надевала иногда меня на голое тело, и моя шелковая подкладка гладила тебя…

– Э, э, постой, давай-ка без неуместной эротики. И прости, ты мне вообще-то не нравишься. Можно, мы останемся просто приятелями? На расстоянии… Да не плачь ты, все отношения рано или поздно заканчиваются.

Вещи начали роптать. Блузки и пиджаки поднимали рукава, обвивали ими мои ноги и ползли вверх, юбки прыгали, как собачонки, хватали за пальцы, платья вероломно напали со спины и стали взбираться на голову, чтобы надеться. Я дралась как львица, скидывая одежду и пинками загоняя ее обратно в шкаф. Когда последний прищемленный рукав, шипя, втянулся внутрь, я вздохнула и поклялась никогда больше не. Начинался девятый месяц удаленки.

***

Доченька-пятиклассница начала писать мемуары про начальную школу. В первых строках она сообщает: «Я помню то беззаботное время…» Галину начальную школу я помню как ад.

***

Подслушано в маршрутке.

– Ты сказал ему, что он одет, как раскрашенный попугай?

– Нет, я по-другому выразил свое мнение. Я сардонически улыбнулся.

Я аж голову свернула, чтобы поглядеть на говоривших. Два обычных паренька. Вышли на остановке и пошли в авиационный техникум. Сардонически! Боги мои.

***