Каждый вдох и выдох равен Моне Лизе

– Да?.. А я радовалась – такой удачный номер, легко запоминается…

– Всех китайцев он будет приводить в ужас. Столько смерти в одном маленьком айфоне!

* * *

По дороге в гостиницу мы купили вина и пошли распивать его в бар на крыше с великолепным видом, мусорное подобие которого утром разорила уборщица. Небоскребы пульсировали кислотной кардиограммой в вечернем небе. Принцесса уверенно прошла к самому козырному столику на краю крыши и расставила на нем вино и бокалы, прихваченные из студии.

– А… нас не прогонят? – я оглянулась на пафосный бар, официантов во фраках и нарядную публику, распивающую коктейли по цене тонны скетч-буков.

– Они привыкли. Мы же художники, – Принцесса произнесла «художники» в значении «короли мира».

Мы разговорились, я стала расспрашивать ее, откуда она и что с ней было в жизни до этого момента.

Шанхайская Принцесса провела детство в идиллической аркадии среди рек, холмов и туманов, словно сошедших со свитков китайской живописи. Она показала мне ролики из последней поездки к родителям на остров: они с матерью собирают личи хитроумным приспособлением на длинной палке; светляки то вспыхивают, то потухают в ночном саду; Принцесса с отцом исполняют тайцзы у храма, поросшего мхом, а вокруг них бегает колченогая собака; луна отражается в луже; бабушка сидит в кресле, по ее тени скачет лягушка, Принцесса подставляет ладонь, сажает лягушку к бабушке на колени и говорит что-то на китайском. Они смеются.

– Что ты ей сказала?

– Это старая семейная шутка. Когда я была маленькой, бабушка говорила: «Будешь плакать – из коленки выйдет жаба».

– Ты верила?

– Конечно. Вокруг было полным-полно жаб и плачущих детей. Я была уверена, что одно вышло из другого.

– А почему она так говорила?

– Это из сказки про лунную лягушку. Бабушка мне ее читала. Я очень любила страшные сказки.

– О, я тоже. Расскажи!

– Там так. Из нарыва на колене бездетной женщины выкатилось яйцо, и из него вылупился сынок – вонючая жаба.

– О! Продолжай.

– Муж женщины отвел сына-жабу в лес и повалил на него дерево. Но тот вскоре вернулся и дерево на себе припер. Тогда отец попытался раздавить его валунами, но тот тупо тащил на спине все, чем ни пришибут. В общем, Жаба остался жить и даже вытребовал себе невесту. Все его ненавидели, а невеста – пуще всех. Но от плача Жабы гибли рисовые поля, и он этим всех шантажировал. Женился. Ходил каждый день работать в поле, а жена думает – как же он там работает? Он же жаба!

– Да, и как?

– Она пошла за ним подсматривать. И увидела там ученого красавца – сам лежит с книгой, а множество духов за него в поле трудится. Тогда она нашла его жабью кожу и сожгла ее.

– А-а-а… У нас есть похожая сказка, только все наоборот: жаба – это неземная женщина. Так, а луна при чем?

– Терпение!.. Он, как узнал, что жена сожгла шкурку, очень расстроился. Говорит – теперь я умру мучительной смертью! Ты должна готовить мое тело на пару семь дней – тогда я снова стану лягушкой. Но жена варила его только четыре дня, пока он наконец не умер, а потом закопала его.

– Что с этой женщиной не так?

– Ну, может, она не хотела жить с жабой! Типа, лучше уж вдовой, чем так. Закопала труп, пока он не обратился. Но тут, знаешь, все хороши… Ночью он выполз из могилы зомбожабой, забрался через окно к жене в постель и прыгнул ей между глаз. И как она ни пыталась содрать его с лица – все тщетно. Той же ночью она ушла подальше от всех – не показываться же людям на глаза с жабой на лице? Ну и умерла где-то в глуши от позора и потери лица. Тогда Жаба слез с нее и, перескакивая с горы на гору, допрыгнул до луны и сел на лицо ей. Так с тех пор там и сидит.

– Потрясающе. Значит, на луне сидит жаба-зомбак из яйца на коленке?

– Типа того… Ну и вот. Бабушка грустила, что я уеду. А я сказала, чтоб не плакала, не то жаба запрыгнет обратно в коленку.

* * *

Ночной бар на крыше постепенно наполнялся людьми. Небоскребы за рекой вспыхивали, переливались и перемигивались неоновой азбукой Морзе, будто посылали в космос сигналы о межгалактической дискотеке.

– И давно ты давно уехала от родителей? Сколько уже в Шанхае?

– Не знаю, лет десять… – Принцесса прищурилась, рассматривая ночную панораму сквозь бокал. – Моя мать очень хотела мальчика.

– Почему?

– Она считала, что девочки выходят замуж и уезжают. Ну или не выходят замуж и уезжают – как я. А родителей на старости лет содержат только сыновья. Она даже ходила в особый храм просить у богов сына.

– Что за храм?

– Круглое такое здание с барельефами. На барельефах – много-много маленьких мальчиков. Все чем-то заняты – играют, бегают, прыгают… У каждого торчит из раскрашенных штанов доказательство того, что он – пацан. Женщина должна отломать маленький пенис и съесть, чтобы забеременеть мальчиком. И вот. Мать ходила, давилась причиндалом из гипса… А родилась я.

Дзин-н-нь! Мы выпили.

– Слушай, а вот этот храм… Там же давно все мальчики должны быть с отломанным хозяйством, если женщины туда веками ходят за сыновьями?

– О нет, там есть хранитель. Это его работа, передается от отца к сыну.

Я уронила окружающий мир с крыши и перенеслась в белое нигде, будто кто-то натянул внутри моей головы простыню и проецировал на нее кино, начинающееся со слов: «Давным-давно в далекой галактике, жил человек, чья работа заключалась в восстановлении откушенных членов гипсовых мальчиков в храме». Подумать только, где-то там, на китайском острове, прямо сейчас происходит невообразимое, нелепое чудо. Живет человек, занят странным, экстравагантным искусством на службе у ритуала – ежедневно лепит маленькие церемониальные пенисы и приклеивает их барельефным мальчикам на место съеденных… Как выглядит такая жизнь? Каково это – быть им?

– …он еще роспись обновляет в храме, – продолжала тем временем Принцесса, – пишет на талисманах защитные иероглифы. Папа водил меня к нему – брать первые уроки каллиграфии.

– Ты каллиграф?

– Нет. Но я изучала каллиграфию десять лет. В школе я подрабатывала в том храме, расписывая охранные амулеты на двери.

– Боже… А я в школе подрабатывала на летних археологических экспедициях – рисовала на миллиметровке скелеты в могилах и все добро для загробной жизни, которое им туда положили.

– Круто! А меня летом отправляли к дедушке на озеро. Я помогала ему ловить рыбу бакланами. Тоже работа.

– Это как?

– Там хитрость. Дедушка перевязывал соломинками бакланам шеи: дышать, пить и глотать маленькую рыбу они могут, а вот большую – нет. Птицы ныряли за рыбой и крупную приносили в клювах дедушке в лодку, а я давала им мелкую взамен. Тоже круто, скажи?

– Не могу! У меня опять в голове кино про твою невероятную жизнь.

* * *

Мы заходились от жадности узнавания друг друга. Я бесконечно любовалась ею, и лишь отчасти под воздействием вина. В ней было все, что очаровывает меня в людях – красота, мрачное чувство юмора, капризное разнообразие интересов, причудливые тайники и жаба в коленке. Если бы она сказала, что она – принцесса лунного королевства, где нет смерти, время течет вспять, а люди живут в висячих замках из метеоритов и летают как птицы, я бы ей поверила – настолько диковинным казался мне ее мир.

Она училась тайцзы у отца под каменным взором полуразрушенных будд и изучала каллиграфию у хранителя храма под присмотром гипсовых мальчиков с распахнутыми ширинками. Принцесса с детства была окружена такими хитроумными выдумками, как рыбалка с бакланами. Или, скажем, родители не разрешали ей смотреть телевизор. Они допоздна пропадали на работе, но отец хотел, чтоб она делала уроки, а не смотрела мангу после школы, поэтому каждый день он оставлял ей телеловушки: то нитку протянет к чашке на комоде; то пульт положит на верхнюю полку шкафа, а потом сличает пятна от пыли; то завесит экран вязанной салфеткой, а сверху выложит скульптуру из камней, опасно балансирующих друг на друге… Наученная разбитой чашкой, Принцесса часами тренировалась в балансировке камней, чтобы «расчехлить» экран, а потом вернуть их в ту же композицию.

Ловушки научили ее внимательно изучать все предметы в комнате, сканировать пространство на наличие нитей, пружин и прочих тайн. К девяти годам она наловчилась разбирать и собирать ловушки обратно, но наблюдательность и интерес к причудливым изобретениям остались с ней на всю жизнь.