Границы дозволенного. История в письмах

30.11.1992

Открытка с Днем рождения с вложенными лепестками белых роз:

«Белые розы по утрам пахнут росой и нежностью…»

12.12.1992

Сегодня я почему-то вспомнил о своей первой, уже далекой, любви. Ты ревнуешь?… Но я все равно расскажу об этом. Да, это действительно было важное событие в моей жизни (через 4 года после рождения!). Ее звали Лиля, и она была очень симпатичной африканочкой, дочерью дипломатического сотрудника. Как сейчас помню, пришел как-то из детского сада и говорю: «Мама, папа, я женюсь!». После первых вопросов, касающихся моей избранницы, последовал и такой, чисто советский, вопрос: «Что же ты с ней будешь делать?». А я с возмущением ответил: «Ну, как это „что“? Мы уедем в Африку!».

Вообще, в детстве я был очень примерным мальчиком и никогда не хулиганил. Ты не веришь мне? Да уж, ты никогда не знала меня таким… К моменту нашей встречи я уже научился делать много нехороших вещей и приобрести славу безбашенного человека. Но тогда все мои разочарования были еще впереди…

P.S. Кстати, я не всегда отправляю письма, как обещаю. Ты заметила? Оправдываться не буду. Знаю, что виноват. Нет мне прощенья! Прошу меня расстрелять! Можно из ружей у стены какого-нибудь амбара или склада. Желательно после работы, иначе придется закрывать всю мою местную шарашкину контору. Сегодня все болеют, и я тут практически один. Ты же не позволишь шагнуть стране к упадку экономики?

22.12.1992

Ужасно захотелось побаловать тебя дополнительным, внеплановым письмом. И прямо написать тебе – СПА-СИ-БО! На этот раз за твою откровенность и доверие. Это самое ценное, что ты можешь мне подарить! Но, пожалуйста, будь осторожнее. У тебя – оголенные чувства. Ты знаешь об этом? Ими легко можно кого-нибудь убить…

Уже сколько раз, укладываясь вечером спать, я давал себе слово позвонить тебе и обязательно сказать «это». Но наступало утро, и с остатками вчерашней темноты куда-то уходила прочь и моя смелость. И я опять точно и наверняка знал, что и в этот день такой же, как и в предыдущий, не найду сил поднять телефонную трубку. Но сегодня, 22-го декабря в 21.39, я все же решился. Скажу тебе «это» прямо сейчас: «Я очень скучаю по тебе!»…

30.12.1992

Здравствуй, Кусочек Моего Счастья!

Поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Пусть та дверь, около которой ты была последние годы, навсегда захлопнется, оставляя позади все разочарования и неприятности! Пусть впереди тебя будут ожидать: куча радости, масса счастья и море любви (в котором, в соответствии с твоим желанием, можешь благополучно утонуть. Я разрешаю и не буду работать спасателем в этом случае)!

02.01.1993

Здравствуй, моя самая добрая, самая нежная и самая милая!

Я очень-очень люблю тебя! Правда-правда! Вот с прошлого четверга как получил твое очередное письмо, так и осознал это всем сердцем. Дело все в том, что здесь в моей комнате на стене висит картина Джорджоне «Юдифь». Если помнишь, там она решительно отрубает голову Олоферну. Его же, кстати говоря, мечом. И вот, отослав тебе одно из своих последних писем (вместо пятницы в понедельник), я со спокойной душой лег спать. Однако в эту ночь мне так и не суждено было отдохнуть: уже через несколько часов я проснулся от кошмарного сна. Мне приснилось будто там, в картине, вместо головы Олоферна лежала моя голова! Ужас! До сих пор помню это состояние: ледяной пот и бешено колотящееся сердце. И вдобавок ко всему перед глазами стояла последняя фраза из того злополучного письма: «Прошу меня расстрелять!». Ах, как необдуманно я написал ее в порыве чистосердечного покаяния.

За прошедшее с того воистину «черного» понедельника время я похудел и стал унылым, как осенний дождик, а в глазах у меня поселилась тоска. Из рук все валилось, и чтобы хоть чем-то занять себя, я решил написать завещание… Написал. И тебя не обошел вниманием, кстати. Чтобы тебе не было скучно без меня, я хотел было оставить тебе «Избранное» Альбера Камю и трехлитровую банку вишневого компота! Но (какое счастье!) ты в очередной раз подтвердила, что являешься человеком добрым и милосердным. Ты отменила мою казнь. За что тебе большое спасибо! Правда, по такому случаю банку компота я оставлю у себя, а для тебя процитирую слова Фауста (Гёте):

Утихла дикая тревога,
И не бушует в жилах кровь.
В душе воскресла вера в Бога,
Воскресла к ближнему любовь.

К тебе, к той, что могла меня убить, но не стала этого делать, пожалуй, можно проникнуться любовью. Жутковатой, но тоже своего рода любовью. И поэтому сейчас из любви к тебе (а также в целях дальнейшей безопасности) не буду больше тянуть и немедленно отвечаю на твое последнее письмо… Мне хочется ответить буквально на каждую твою строчку. Кстати, на все мои письма отвечать необязательно. Я знаю, у тебя и так не очень-то много времени. Не надо. Лучше поспи лишние два-три часа ночью.

P.S. Что? Издать книгу, составленную из наших писем? Ну, уж нет! ТВОИ письма я никому не отдам! И делиться с ними ни с кем не буду, потому что они – мои. Точнее, наши.

12.01.1993

Как ты думаешь, чем вызвано написание этого письма:

– Отличной (на мой взгляд) идеей пригласить тебя в отпуск на Гавайи в августе?

– Желанием навсегда попрощаться с тобой?

– Или элементарной попыткой напроситься к тебе в долгожданные гости на 7 октября, День Конституции?

Попробуй угадать на счет три. Раз. Два. Три! Ну что, какая у тебя версия?… Вот и нет, не угадала! Ну, какая же ты недогадливая, ведь все очень и очень просто: во-первых, мне захотелось сказать тебе что-нибудь приятное; во-вторых, захотелось немножко поднять твое настроение после тяжелого рабочего дня; и наконец, в-третьих, поздравить тебя с праздником. С каким? С еще одной нашей датой. Она маленькая, но уже довольно-таки округленькая. Сегодня исполняется ровно 12 недель с тех пор, как я получил твое первое письмо!

20.01.1993

…Все-таки не понимаю, как тебе удается совмещать так много дел и увлечений. Ведь у тебя такая тяжелая работа. Наверное, ты очень устаешь, да? Хотя, что тут непонятного? Просто ты – устремленная. И даже не верится, что ты до сих пор со мной…

Знаешь, еще пять лет назад я был очень счастлив. Даже не верится сейчас. Какое-то неизъяснимое чувство, сходное с тем, что испытывал, будучи подростком, когда уплываешь в море ранним летним утром далеко-далеко от берега, ложишься на тихую, спокойную водную гладь, раскинув в стороны руки, и переполняешься какой-то беспредельной любовью. Мне всегда нравилось смотреть, как гаснет последняя звезда, как из-за холмов медленно и с достоинством поднимается огромный, распухший от страсти, ярко-красный диск солнца.

Определенно, пять лет назад, я знал, что такое настоящее счастье. Это когда есть любимая работа, на которой задерживаешься допоздна, не подозревая при этом о существовании такого понятия как «время»; это когда одновременно учишься там, где всегда мечтал; это когда в друзьях ходит половина города; это, в конце концов, когда есть рядом человек, которому, не опасаясь быть обруганным, можно позвонить часа в три ночи только лишь для того, чтобы сказать: «Люблю!». Но верно говорят, что счастье долго не длится… Наверное, это глупо, но даже сейчас хочется плакать, вспоминая то время.

…Первый день после потери – он самый страшный. Его труднее всего пережить. Впрочем, второй день, он ничуть не легче. Да, и третий такой же. Память беспощадна. Она не выбирает дней… И время совсем не лечит, оно просто проходит… Извини, наверное, не стоило всего этого писать, чтобы не будоражить опять твои нервы.

P.S. Если бы ты только знала, как мне хочется иметь дочку, ведь она почти была у меня. Но я не смог оправдать надежд Мироздания, и потерял и ее, и ее потенциальную мать. Если бы она осталась жить, сейчас мне был бы не нужен никто. Кроме тебя.

24.01.1993

Привет, Подружка!

Как у тебя с настроением? Хорошее? Хочешь, я испорчу его тебе? Так захотелось сейчас поговорить с тобой, а твоих писем по-прежнему нет. Потерялись, наверное, где-то… Я жду.

Иногда слова понятны не всем.
Жесты входят в господство.
Так приходит власть тишины.
Безмолвие дремлет, поглощая слова.
Это странное чувство —
остановка в нигде.

Тело знает, что время идет,
Но все чувства кричат,
Что здесь его нет…
И когда миг отчужденности
Проходит как сон,
Иногда наши жесты понятны не всем.
В гаме улиц и шуме машин
Не слышна тишина.
Это можно запомнить,
Но не всегда.

27.01.1993

«Оголенные чувства – это плохо или хорошо?» – Ох, и хитрая же ты девчонка! Задаешь мне этот вопрос после моего: «Будь, пожалуйста, осторожнее!». Признайся, хорошо или плохо это для тебя, ты и сама прекрасно знаешь. Но ведь тебе интереснее знать, нравится ли это мне. Нравится ли мне то, что у тебя именно такие, а не какие иные чувства? Ну, хорошо, Хитрюга, расскажу тебе и об этом. Но в конце письма, ладно?

Помнишь, когда-то я, шутя, попросил у тебя автограф. Вчера вот получил твое первое январское письмо, прочел отрывки из твоего будущего романа и, знаешь, что пришло мне в голову? Возможно, я не зря просил его… Я вовсе не имею ввиду, что когда-нибудь ты получишь Нобелевскую премию по литературе. Я – не специалист, но все же… Мы поговорим об этом позже, когда встретимся. Мне есть, что сказать тебе. Мне есть, о чем спросить тебя. Но в любом случае спасибо! за те главы романа, что ты прислала мне… Я понял все.

…Ну, вот, дело подходит к концу письма, и пришло время выполнить обещание. Расскажу тебе всю правду: то, что я думаю о тебе. Только прежде, Красавица, ты уж чуть-чуть прикрой свои глазки, а то мне будет ужасно стыдно… Готова? Тогда поехали!