Я у мамы дурочка

– Ты чего тут сидишь? И почему у тебя такой несчастный вид?

– Книжка вышла…

– Здрасте! Ты должна прыгать до потолка! Там всё, как тебе хотелось, – шрифт, переплёт, стихи?

– Да!

– Так в чём же дело?!

– Понимаешь, я уезжаю, у меня день рождения, а она заперта в шкафу, и никого, ну никого нет – ни редакторов, ни главного!

На лестнице уже целая толпа, все шумят, смеются, поздравляют меня. Кто-то предлагает:

– Пойдёмте посмотрим, может, у шкафа отстаёт задняя стенка?

Несколько человек отодвигают от стены тяжеленный, набитый книгами и рукописями шкаф. Задняя стенка не отстаёт.

Половина третьего, мне пора уходить, мне давно уже пора уходить!

И тут Михаил Андреевич Никулин, нормальный живой классик, с которым мы раньше и двух слов не сказали, достал перочинный нож. Все замерли.

– Знаете, я человек старый, терять мне нечего.

И шагнул к шкафу. Замок поддался легко и охотно, будто ждал именно этого.

Книжку нашли не сразу, она была тоненькая, в мягкой обложке, один печатный лист. Она просто утонула в серьёзных фолиантах в редакторском шкафу. Но вот она, вот она! Никак не попадает ко мне в руки, все, ну все хотят подержать её, посмотреть, потрогать!

Наконец я держу её. Как она чудесно пахнет типографской краской! А Виталий Сёмин говорит:

– Смотрите, смотрите же на Светлану! Вы больше никогда в жизни не увидите такого счастливого человека…

Розы от капитана

Это была счастливая-счастливая полоса в моей жизни. Жалко, что она оборвалась на взлёте. Люди в один прекрасный день просыпаются знаменитыми. Я в один прекрасный день проснулась изгоем.

Но до этого ещё было далеко. А пока небо было ясным, мою тоненькую книжечку стихов в один голос хвалила вся ростовская пресса и даже «Комсомольская правда»!

Я была счастлива.

Приехала на денёк в Ростов с острова, где проводила свой отпуск, забежала в Союз писателей. Встретила в коридоре Иллариона Николаевича Стальского, поздоровалась, прошла мимо, услышала вслед его громовой голос:

– Столько шума из-за одного печатного листа!

В бюро пропаганды меня как будто только и ждали:

– Хотите поехать по Дону на агитационном теплоходе?

– Конечно хочу!

Это было продолжением счастливой полосы. Синее небо, тихий Дон, свежий ветер и свобода!

На теплоходе выставка художников Дона, две милые девушки-искусствоведы, два известных ростовских поэта, молоденькая поэтесса, только что кончила библиотечный институт, приехала работать в нашу областную библиотеку. Здесь она – от библиотеки.

И я радуюсь, дурочка: поэтесса, будем дружить, а то одни ребята пишут стихи!

Директор бюро пропаганды на одной из стоянок загрузил целую гору арбузов. Команду не угощают.

– Они же ловят рыбу и отдают её в общий котёл! – возмущаюсь я. – Не буду есть ваши арбузы.

Меня поддерживают все, бунт на корабле! И справедливость торжествует.

Команда ведёт себя так, будто они одни на теплоходике. Ловят рыбу удочками. Такое впечатление, что мы идём в каком-то рыбном косяке. Они не успевают насаживать приманку: карпы с коричневой чешуёй, изящная сула – так на Дону называют судака.

Рыбу жарят на завтрак, обед и ужин, из неё варят настоящую донскую уху с помидорами, которых на Дону так же много, как рыбы и арбузов. Щедрый август!

Команда ходит в немыслимых трусах и майках, в старых шлёпанцах или босиком, и капитан в том числе.

Вот и сейчас он стоит у штурвала, майка растянута, трусы до колен, он небрит и растрёпан, сигарета в углу рта.

Наши снобы команду вообще не замечают, ведут себя так, будто именно они одни на теплоходике.

Но чего в меня Господь не доложил, так это снобизма.

Я сажусь рядом на бухту каната и улыбаюсь. И капитан поглядывает на меня искоса.

– Хорошо идём, – сообщаю я, – быстро!

– Так надо успеть к вашему выступлению.

– Выступление только в шесть часов!

– Так нам ещё три часа ходу. А вы что, лекцию какую читаете?

– Какую лекцию, – смеюсь я, – стихи читаю, свои, у меня только две недели назад первая книжка вышла. А вы приходите к нам на выступление!

– Спасибо, непременно.

Теплоход ждали на каждой стоянке. Ставили прямо в поле сцену из свежеструганых досок, стол, трибуну с микрофоном, длинные-длинные скамейки прямо на траве под чистейшим небом, перед самой сценой рассаживались ребятишки.

Но такой толпы мы не видели нигде. Люди не только сидели, они стояли сплошной стеной! Объяснение нашлось – на щите висела самодельная афиша, и на ней огромными буквами значились: Рыбников и Ларионова. Помельче – известные ростовские поэты. Совсем крошечными буквами – все остальные, и я в том числе.

– Я же сказал по телефону – может быть, они приедут! По неподтверждённым данным! – оправдывался директор бюро пропаганды.

Толпа была огромная. Люди, наверно, съехались из всех окрестных станиц! Мы буквально пробивались к сцене. Женя Долинская шла впереди, как Жанна д’Арк, и твердила:

– Пропустите, товарищи, пропустите, пожалуйста! Если мы не дойдём до сцены, ничего не состоится!

Нам неохотно давали щёлочку, в которую мы протискивались с трудом.