Марта

Марта
Светлана Гресь

Я знаю, нам тягостны страдания и не нужны нам слезы лишние, но, не отведав их солоноватый привкус, очищающий душу своею горечью, нельзя осмыслить счастья безмерного полет. Сильная, гордая, сказочно красивая, Марта изведала все "прелести "судьбы -злодейки, и не согнулась под ее ударами, выстояла и обрела покой и умиротворение.

Ты знаешь, что такое любовь?

Что такое настоящая любовь?

И я не знаю…

Предисловие.

Галина Ивановна сквозь невысокие глухие сени прошла следом за девушкой в притемненную комнату. Их встретили потухшие, полные глубокой безысходности глаза немолодой женщины, что, утопая в высоких подушках, сидела неподвижная и словно застывшая, уткнувшись ногами в скатанное в комок одеяло.

Кровать интересная, вычурная, с блестящими шарами на никелированных спинках, смотрелась вызывающе нарядно. В детстве ей как-то случилось видеть нечто похожее. Будучи уже тогда натурой романтической и впечатлительной, она без особых усилий предположила: данное сверкающее чудо принадлежит самой королеве, что волею злого рока оказалась в этой махонькой комнатке.

Ее безмерное воображение живописало такие изощренные картины из прошлой и будущей жизни прекрасной сказочной незнакомки, не полагая, наивное, как заблуждалось!

Вскоре, совсем случайно, девочке пришлось испытать немалое разочарование. Она узнала, что в той квартире живет маленькая, сухонькая и очень даже неприветливая старушка с глазками буравчиками и с провалившимся ртом. Что и сказать, огорчение ее было неимоверным!

Гостья осторожно осмотрелась. Комната небольшая, проходная, оклеенная дешевыми обоями, одновременно служила хозяевам и кухней, и столовой, и гостиной. Дальше, из-за растворенной двери с нескрываемым любопытством выглядывал явно антикварный шкаф, крепкий, дубовый, на века и две опрятные деревянные коечки, стоявшие друг против друга. Прямо у окна круглый стол под красной, бархатной, в мелкие цветочки скатертью и с аккуратной стопочкой книг на нем.

Здесь, у зашторенного наглухо окна, стол – побольше, прямоугольный, под потертой клеенкой. В комнате сумеречно и даже прохладно. Справа от входа самая настоящая русская печь. Налево – газовая плита, а к ней приткнулся рукомойник. Тут же еще один небольшой кухонный столик, вместивший в себя всю нехитрую посуду. У самой двери на старенькой тумбочке ведро с водой и кружка белая, эмалированная на щербатом блюдечке.

Даная шумно открыла шторы. Приятный, медовый свет залил небольшое помещение.

? Добрый вечер, – поздоровалась гостья.

? Может, кому и добрый, да не про нас, – послышался приглушенный ответ.

? Мам, познакомься, это госпожа Терехова из города. Представляешь, у Галины Ивановны там, на дороге машина сломалась, вот я и пригласила в гости, пока приедут к ней на помощь. – Девушка на мгновение запнулась, нахмурилась.

– Мы тоже когда-то в городе жили. В самом центре, в трехкомнатной квартире. Большущая такая, с потолками огромными… А теперь вот здесь, – промолвила медленно, то ли с сожалением, то ли просто так, для разговора. Взмахнула решительно головой.

? Да, ну его! А это моя любимая мамочка, Раиса Петровна, – Даная поставила табурет у кровати, лихо смахнув с него пыль мягкой тряпкой неопределенного цвета, предложила присесть и стала хлопотать у плиты, готовя ужин. Неожиданная гостья пыталась помочь, но девушка кивнула на безучастную мать.

? Я справлюсь сама, не впервой. Вы лучше побеседуйте, а то здесь, в нашей глуши и пообщаться – то толком не с кем. Мама уже два месяца, не ходит. Врач сказал, что это депрессия. Посоветовал больше разговаривать с ней, почаще отвлекать от назойливых, мрачных мыслей.

Хозяйка безучастно смотрела сквозь пришедших, не вникая в происходящее. Терехова почувствовала себя неловко. Получалось, что она набивается в разговор с человеком, который явно против общения вообще с кем – либо. Что же такое могло случиться с бедной женщиной?

? У мамы спина болит, ноги не ходят, – как бы угадав ее мысли, Даная чистила картошку, еще с начала лета. Представляете, ну, прямо, ни с того, ни с сего. Просто, подняла два ведра воды, когда поливала грядки и все. Вот, с того времени и лежит. Врач сюда не едет. Далеко ему и неудобно. А все эти современные гели и всякие прочие натирания не помогают.

Даная ловко и умело хозяйничала у стола. На плите булькала картошка. Вкусно пахло жареным салом. Свежие нарезанные овощи, смешанные с укропом, зеленым луком высились в миске аппетитной горкой посреди мелких тарелок.

Девушка выскочила во двор и вскоре вернулась с ведерком, в котором пышной горкой пенилось только что надоенное молоко. Она хватко процедила его через марлю, сложенную в несколько слоев. Налила в небольшой кувшин, и поставила на стол. Остальное разлила в трехлитровые банки, вынесла в сени.

? Вот если хотите, отведайте парного молочка. Оно у нашей Буренки сладкое, вкусное. На рынке только и ждут, когда Генка приедет. Сколько – бы не привез, разбирают мигом. Мы его почти не пьем, приелось. Все больше на продажу. Масло из него делаем. А когда творог в печи топим, сметану не собираем. Он потом выходит жирный, густой, хоть ножом режь.

? А масло чем взбиваете?

? У соседей маслобойку берем. Она у них новая, электрическая. Минута дела и все готово. Генка взамен потом их товар продает. Молоко там, творог, сметану, а, иногда и овощи разные, ягоды.

Хотя бывает, и в банке болтаем. Особенно зимой, когда молока мало, корова в запуск идет. У нас здесь все свое. Так сказать, натуральное хозяйство. – Даная мельком взглянула на все еще безмолвную мать.

? У соседей наших тех, что справа от дороги, корова отелилась и привела двоих телят. Бычок родился нормальным, крепеньким, а телочка хилой, болезненной.

Хозяева решили, все равно сдохнет, чего с ней даром возиться. Бросили в углу хлева на произвол судьбы. Мне жалко стало крошку. Забрала к себе домой, укутала тряпками, согрела. Поила насильно с соски. Купала в теплой водичке. День и ночь возилась с ней, словно с маленьким ребенком, даже спала рядом, чутко прислушиваясь к каждому ее вздоху и, к удивлению всех, выходила.

Теперь – это наша кормилица. Ручная выросла, доверчивая. Ходит за мной следом, как собачонка. А доится как легко. Молоко само бежит, когда пора приходит.

Галина Ивановна слушала девушку и исподволь рассматривала фотографии, висевшие над кроватью по всей стене в больших и маленьких потемневших рамках. Даная и, видно, ее брат были почти на всех снимках. На некоторых рядом с мамой. Иногда с ними темноволосый, симпатичный мужчина. Он смотрел в объектив весело и непринужденно, обнажая в довольной улыбке ровный ряд ухоженных зубов.

Не удержалась и спросила. – Это ваш отец? – И потому, как вздрогнули ресницы у хозяйки, поняла, что задала вопрос, по меньшей мере бестактный. – Очень интересный и, видно, веселый мужчина, – добавила поспешно, смутившись невольно.

? Это мой муж. Он сейчас в городе, – вмешалась в разговор хозяйка. – В последнее время Сереже тяжело материально и физически, поэтому мы с ним почти не видимся. Очень много работы у него сейчас. Он декан физико-математического факультета. Вертится день и ночь, как белка в колесе. Преподаватели, студенты, экзамены, проверки.

Раиса Петровна потихоньку, вначале как бы про себя, но потом все увереннее, начала рассказывать о муже. Видно, тема была больной, выстраданной. Говорила негромко, как бы вспоминая о чем-то далеком, дорогом, утраченном и недоступном.

? Обещают скоро квартиру дать от города, и тогда снова будем жить все вместе, как раньше, – и жалостливо улыбнулась своим словам, видно, все еще отчаянно надеясь на будущее.

? Как я Вам уже говорила, у нас квартира была в городе,– вмешалась в разговор дочь. – Досталась маме от деда Ивана, а ему – от его родителей. Мебель такая чудная. Картин много. А посуда!!! Сплошной антиквариат.

После войны дед почти до самой старости областью нашей руководил. Баба Надя в школе математику и физику в старших классах вела. Перед пенсией завучем работала. Душевная, внимательная учительница была.

Как любили ее за доброту, отзывчивость, понимание! На каждый праздник всегда столько подарков получала и от признательных родителей, и от благодарных учеников, и настоящих, и бывших, кому она помогла в жизни обустроиться.

А таких, скажу вам, немало было. Бабушка, конечно, всегда противилась. Очень неудобно чувствовала себя в такой ситуации. Потом старалась эти подарки кому-нибудь передать, кто в них особо нуждался. Чего ей только не дарили; сервизы разные, хрусталь, даже бытовую технику случалось, приносили. А цветов сколько! На любой праздник по всей квартире стояли букеты целыми охапками. Бабушка и соседям раздавала, и знакомым, и продавщицам в магазине. В гости к нам часто приходили, кто за советом, кто за словом добрым. Хорошее время было, счастливое. – Даная призадумалась.

? Дед Иван всегда по жизни был принципиальным. А к старости и совсем невыносимым стал, резким, вспыльчивым. Не любил болтунов и врунов, за версту их чуял. Очень не нравилось ему, когда о власти плохо говорили. Из-за этого у него на улице часто случались перепалки, споры какие-то непонятные. Как-то пришел с магазина с авоськой с хлебом, сел у стола, склонив голову на руки, да и не встал.

Потом мы узнали, что повздорил с кем – то в очереди, что, якобы не пропустил его кто-то вперед себя, хотя дед Иван всю войну прошел, и награды всегда носил при себе, на груди. Говорил, сколько той жизни осталось, пусть смотрят люди, что жизнь свою недаром прожил.

И бабушка потом недолго прожила. От горя и тоски быстро за ним следом убралась. – Взглянула на мать, замолчала. Задумалась, уткнувшись грустным взглядом в потемневшее окно.

? Я вышла замуж, когда мне было неприлично много лет. Видно, это у нас семейное, – внезапно подхватила беседу хозяйка. – Как Вы уже знаете, мой отец был человеком довольно сложным. А на пенсию вышел, стал совсем несговорчивым, таким мнительным, подозрительным. Решительно никому не доверял.

По вечерам ходить одной запрещал, все боялся, кабы чего да вдруг со мной не случилось. Ему повсюду и везде мерещились сплошные хулиганы.

Дело в том, что родители мои поженились после войны, когда им было далеко за тридцать. Потом мама долго не могла забеременеть, поэтому, когда я родилась, то радости их не было предела. Как и всякого позднего ребенка меня так тщательно охраняли от всяких неприятностей.

Этой слепой любовью и заботой доводили до отчаяния. Особенно, когда я начала преподавать в школе физику и математику. Им все казалось, что по дороге на работу со мной обязательно должно случиться что-то ужасное. И, конечно, кроме книг у меня никаких развлечений не было, как и никого из друзей или знакомых. От нечего делать, стала собирать материалы для научной работы.

В библиотеке допоздна сидеть разрешалось. Считалось, что хулиганам среди книг скучно. Тем более там трудилась наша соседка тетя Шура, с которой мы потом вместе шли домой.

Тут кстати пришлись мамины знания и ее огромный учительский опыт. Она мне и тему подсказала и авторов посоветовала, нередко допоздна засиживаясь со мной над научными статьями, по крупицам собирая все, что могло пригодиться в защите будущей диссертации.

А Сережу я впервые увидела на городской олимпиаде по физике. Он тогда привез учеников из отдаленной сельской школы. Скромный, обходительный, молодой человек. Чувствовал себя неловко, неуверенно. И я как-то неожиданно для себя взяла его под свою опеку. Незаметно и полюбили друг друга.

К сожалению, когда пришло время знакомиться с моими родителями, получился такой неприличный скандал. Он решительно не понравился моему отцу, Ивану Захаровичу. Видишь ли, очень робкий, нерешительный. Отец считал, что моим мужем может быть только или настоящий мужчина, за которым можно жить – не тужить, как за каменной стеной, или лучше одной век коротать, чем за такого рохлю выходить.