Марта

Тряслась мелкой противной дрожью от стужи, от страха неуемного, боясь даже глазом моргнуть.

Вдруг послышалось тихое мяуканье. Кто-то неизвестный осторожно, но настойчиво, царапал лапой мокрое стекло. Собравшись с духом, подошла тихонько на цыпочках к окну и увидела черную тень. Обрадовалась, узнав Дружка. Открыла форточку.

Грациозно изогнув спину, бесшумно прыгнул вначале на подоконник, потом на пол черный, с белоснежной отметиной на груди, большой кот. Лениво потерся о мои ноги и мягко прыгнул на кровать, привычно ныряя под одеяло. Я быстро забралась к нему. Он, тихонько мурлыча, устраивался поудобнее, прижимаясь ко мне своей теплой, шелковистой шубкой.

Моментально все страхи и видения исчезли. Появился совсем неожиданно спаситель. Его вкрадчивое, уютное мурлыканье успокаивало душу, согревало тело. Сердечко девичье угомонилось, перестало испуганно вздрагивать при каждом мимолетном шорохе, искать чудище в комнате.

Кот этот как-то прибился к нам, жил одно время. Кормила его, чем могла. Молоком поила, сметаной, украдкой, угощала. Мать, конечно, была решительно против. Говорила, что самим есть нечего, еще котов бездомных приваживать.

Я же очень привязалась к Дружку, как его назвала. Он ходил везде за мной по пятам. Если что-то делала по хозяйству – неизменно находился рядом. Такая преданность очень трогала меня. Я в нем души не чаяла.

У кота была блестящая черная шерстка. На груди белое пятно. И глаза большие, круглые, желтые и понимающие. Часто по ночам, скрываясь от матери, прижималась к нему и шепотом рассказывала о своих неприятностях. Он выслушивал, тихонько урча, прикрыв глаза. Я искренне верила, что он понимает, о чем ему говорю. Потом эти неприятности самым удивительным образом исчезали сами по себе.

Однажды мать принесла колбасы докторской немного. Она была такая аппетитная, розовая, сочная. Мама не удержалась и купила на последние деньги, хотела побаловать дочь. Дружок с таким вожделением смотрел на этот лакомый кусок, что я не выдержала и отдала ему. Мать, как увидела, что кот доедает колбасу, которую она даже себе не позволила попробовать, так рассердилась…

Полотенцем по спине мне хорошо тогда досталось, и кота с яростью было выгнано на улицу. Куда ушел, где делся. С того времени, так и не появлялся.

Как за ним скучала! И вот вернулся. И как раз сегодня, когда так нуждалась в теплой дружеской поддержке. Хоть одна живая душа рядом, готовая разделить с тобой все страхи и переживания тревожной, холодной ночи.

И все сразу оказалось не так страшно. Чуточку светлее стало в комнате, теплее даже. За окном все та же плачущая, страдающая неустроенностью, ночь.

Но вместо чьих-то ужасных глаз оказался обыкновенный мокрый лист, прилипший к стеклу. И ветер запел ласково колыбельную, не пугал больше своим стоном. Монотонный и глухой стук капель о крышу уже заглушал звуки ночные, пугающие. Стал действовать усыпляюще. Обняла Дружка за мягкую шею, прижалась к нему, и закрылись поневоле глаза. Постепенно согрелась и поплыла в приятной дреме. Не заметила, как уснула.

Гляжу, и вижу себя в кинотеатре будто. Передо мной экран большой, волшебный и кто-то добрый, неизвестный показывает кино.

На коленях Дружок лежит, мурлычет ласково. Глажу его по шерстке мягкой и с удовольствием смотрю фильм необычный.

А на экране лето знойное в разгаре…

III

Сладкий грех.

Облака в бездонной синеве разлетелись белыми барашками. Плывут неспешно, торжественно, сливаясь в зыбкой дали с краем небес. Светило высокое, жадное немилосердно жжет землю. Медленный, жгучий воздух одуряюще пахнет мятой, вербеной, ромашкой и солнцем. Легкий ветерок лениво копошится в свежескошенной траве. Упившись горькой полынью, резво спускается к реке, где в водовороте у крутого берега клокочет темная вода. Припадая истомленным поцелуем, жадно ловит скользящими губами беглую струю кипящего потока, волны которого затем выносятся на середину, успокаиваются в плавном течении. Величественно и безмятежно катится река серебристой, извилистой лентой по широкому зеленому долу, становясь все уже и уже, и, наконец, острой линией упирается в небосклон. Долина пологим размашистым уклоном сбегает вниз и тоже простилается к горизонту, сливаясь с ним в одну колеблющуюся черту. Слышен кузнечиков неугомонный звон. Резкий и трескучий. Снотворный и сухой. Здесь на пригорке, под липою густою, свежо и прохладно. Бушует лето буйством красок, избытком праздника. Жизнь – неиссякаемая радость.

? Я думала, ты сегодня не придешь. – Елка, щурясь от солнца, теребила пальцами платок, – вчера так быстро ушла.

? Не хотела, чтобы батюшка мой заметил, что вернулась поздно. Он хоть и стар, но приметлив. Потом торопилась тесто поставить, хотелось сегодня угостить тебя пирожками. Попробуй. Тебе понравится.

? Пока не хочется, – лениво потянулась девушка, – попозже, ладно.

Может, Май подойдет. Вот и угостишь его.

? А кем он тебе доводится, – отведя глаза в сторону, краснея, спросила Хима, – брат или…

? И не брат и не или… перебила, смеясь, сбивчивую речь товарки, – хотя мне, как родной. Сколько себя помню, всегда рядом был. Он веселый. С ним не соскучишься.

? Так вы что, все в лесу живете, – непонятно отчего обрадовалась Хима такому ответу и бросила косой взгляд на деревья, что бесцеремонно подбирались почти к самой реке. Лес всегда пугал девушку своей непостижимой таинственностью. Мало кто мог прятаться в его густых, мрачных зарослях. То ли поле. Вышел и все вокруг видно, – и много вас? Где же избы ваши? В деревне говорят, что в лесу только нечистые живут.

? Ну, это с какой стороны глядеть. Придет время, покажу. Нас там немало. Зря на глаза не показываемся. Чужих к себе не допускаем.

Елка прикрыла глаза ладонью, с интересом глядя на согбенную старушку, так нелепо одетую в этот знойный полдень, и не понятно, откуда возникшую. Она брела, не замечая ничего и никого вокруг, усталым, скользящим шагом, неотступно глядя себе под ноги. По всему видать, издалёка идет и давно. Девушки вскочили, удивленные. Путница, проходя мимо, даже головы не подняла.

? Бабушка, – негромко позвала сердобольная Хима. – Вам дурно?

Та встрепенулась, недоуменно разглядывая по сторонам, заметила Елку.

? Здравствуйте, – сконфуженная девушка казала первое, что пришло ей в голову.

Странница медленно провела рукою по лицу. Затем, как бы очнувшись, утомленно махнула головой.

? Присядьте, отдохните. Поди, вам еще долго идти, – засуетилась Хима. – У нас тут и пирожки есть, теплые еще. Вот, берите, угощайтесь, – участливо глядя на изможденную бабку, протянула угощение. – Вы с чем больше любите, с ягодами, с капустой?

Незнакомка посмотрела на девушек своими пустыми, немигающими глазами из-под низко надвинутой накидки. Потом тяжело опираясь на свой корявый посох, все же присела на траву. Протянула ноги, обутые в нечто такое же странное, как и сама. Глянула еще раз вниз на долину, осторожно положила посох рядом. Накидку не скинула, а, как бы озябнув, еще больше укуталась в истлевшее от долгого пути одеяние.

? Вам холодно, – спросила услужливо Хима.

Она с явным интересом рассматривала необычную гостью. Видно, побирушка какая-то. Правда, здесь они бывают очень редко.

? Не бойтесь, милостыню не прошу. – Как бы угадав ее мысли, бабушка виновато вздохнула. – Передохну и дальше пойду.

Голос был какой-то странный, отрешенный.

Кроме посоха, при ней ничего не было. Даже узелка какого-нибудь, такого привычного для странниц.

? Давно я уже никого не видела. Не доводилось как-то, – медленно выговаривая слова, старушка сложила руки на коленях.

? А вы откуда идете? – Елка с нескрываемым любопытством пристально разглядывала путницу. Уж очень необычной была. Та же взглядом усталым скользнула из-под накидки на девушку, беспомощно скривившись от яркого солнца. На мгновение показалось морщинистое, безжизненное лицо. Оно было темным, почти черным то ли от времени, то ли от пыли пройденных дорог. И погрузилась в свои размышления, не обращая внимания на собеседниц. Чем-то она влекла к себе. Что-то неуловимо знакомое скользило в ее говоре, неторопливых движениях. Какая-то будоражащая тайна пряталась в пыльных складках ее побитой временем одежды.

? Бабушка, что привело вас в наши края? – Хима осторожно присела рядом. Елка прислонилась к липе, не решаясь сесть. Старушка молчала, наслаждаясь отдыхом. Казалось, она задремала

Подружки многозначительно переглянулись.

? Жарко сегодня, – Хима рассеянно откусила пирожок, который все еще держала в руке. Из него в лицо прыснула черная сладкая кашица, густо забрызгав щеки и нос, тонкой струйкой запачкав по локоть руку. Она подхватилась, дико скривившись. Елка прыснула со смеху, и стала помогать вытирать сок черники. Девицы, хохоча, сбежали к реке. Стали брызгать друга на друга водой. Смех громкий, заливистый разнесся вокруг, эхом поднимаясь по обрывистому берегу к страннице. Та, нелепая и неподвижная, молча наблюдала за девичьим весельем. Лишь горькая улыбка блуждающей тенью скользила по высохшим, синим губам. Вдоволь наплескавшись, в сырой одежде, поднялись к своей неожиданной гостье. Присели рядом, все еще возбужденные, смеющиеся, выкручивая мокрые подолы, подставляя солнцу распущенные волосы.

? Как легко радость на горе выменять…– путница медленно коснулась цветка, что словно капелька синяя упорно тянулся к небу. – Не растопить уже потом беды у огня. – Помолчала, – жизнь, она какая. Тихо пойдешь, от беды не уйдешь, скоро пойдешь – беду нагонишь. Никак не угадать, никак не приспособиться.

Снова умолкла, как бы стараясь что-то припомнить. Подружки угомонились, предчувствуя, что сейчас, возможно, узнают тот секрет, что скрывает необычная странница. Притихли, будто два любопытных воробышка, затаив дыхание.

? Жила-была одна. Может, счастья не знала, но и горя не ведала. Жила ровно, спокойно. С малых лет была помощницей отцу-матери. И по хозяйству успевала управляться и за братьями меньшими присматривала. Подошло время, замуж собралась за хорошего парня. Правда, не нравилась свекрови будущей, но сын настойчив был, и мать уступила его выбору. Сговорились, что прежде он в городе денег заработает, а тогда уже и свадебку сыграют. Молодая была. Беспечная. Думала, что жизнь долгая. Год не вечность. Пролетит, не заметишь. Промчался. В хлопотах да заботах оглянуться не успела, а уже снова лето.

Ждет-по-ждет девица, не возвращается друг любезный. Уже и не один год пролетел. Она все ждет суженого. Сватались поначалу многие, но упорно отказывала всем. Немало хороших женихов было, но милого среди них не было. Как надеялась на встречу долгожданную…

Все одногодки уже давно замужем. У каждой ребятишки подрастают. Лишь она одна ходит без половинки своей, мужа верного. Все парами, а ее судьба загулялась, загостилась в городе. Лета проходят, а суженый не возвращается. Забыл деву друг любезный. Бесталанная судьба ее. Сохнет в одиночестве. Отец-мать куском хлеба попрекают. По закоулкам шепчутся недобрые люди. Чахнет девичья жизнь. Угасает надежда на счастье, так и не расцветшее. Годы даром проходят молодые. Что из того, что все еще теплится надежда в сердце девичьем? Ходит по полю, кличет, ищет долюшку свою запропавшую, загулявшую. Где ходишь, где бродишь, суженый, ряженый, судьбою предсказанный?

К родне его пойдет, молчат, глаза только прячут, да вздыхают тяжело. Ни весточки от сокола ясного, ни ответу, ни привету. Ни слуху, ни духу.

Тревогою сердце билось недаром. С недоброю вестью явилась недобрая птица. Прилетела кукушка, села на колочек, кукует. – Горе-горе тебе, кинутая. Позабытая доля твоя. Лиха беда приползла змеей подколодной из города далекого. Забыл тебя твой ненаглядный. Давно женился. Живет припеваючи, ни о чем не страдаючи. Скрывали от тебя весть нехорошую.