Интеллигенция в поисках идентичности. Достоевский – Толстой

В итоге, и за «отцами», и за «детьми» прочно закрепляется статус святых, подвижников, не от мира сего живущих страдальцев, юродивых, избранных светочей, болеющих за народ и Россию и отдающих за них свою жизнь.

«Отождествление» двух противоположных интеллигентских идеологий имеет множество причин. Среди них и схожесть культурного основания, воспитания, психологических установок, развитых, в том числе, и благодаря русской литературе и немецкой философии. Но есть еще одно – это специфически формируемый словарь интеллигента, замешанный на немецком романтизме, православной лексике и догматике, этических основаниях, почерпнутых из литературы и эмоциональной искренности, граничащей с исповедальным самопредставлением, переработанным в многочисленных авторских мифах, теориях и опытах, проводимых интеллигенцией со своей жизнью. Это привело к словарной общности дескриптивных способов представления различных картин мира, несмотря на то, что одни (славянофилы) употребляли религиозный дискурс для поддержания и закрепления христианского мировоззрения, а вторые (нигилисты) – иронизировали над любыми попытками удержать культурные принципы в старом православном каркасе и считали себя выразителями прогресса и материализма.

Тем не менее, и те и другие мыслили в рамках общего словаря культуры, выражая в одном дискурсе противоположные воззрения на истину, «объективную реальность», самих себя. В то же время все претендовали на создание нового языка описания / отражения реальности. В их работах осуществлялось переописание христианских постулатов, приведшее к реконструированию базовых религиозных идей в формы индивидуального религиозного, философского или художественного мифотворчества. При этом сохранялась общая тенденция. Менялись мотивы и идеалы, кумиры и вожди, но особый характер и дескрипция религиозного переживания различных идей сохранялись неизменно в интеллигентских моделях картин мира.

Характер и специфика этой религиозности требуют особого прояснения. Ведь, несмотря на возрождение религиозной философии в России в 90-е годы XIX века, русская интеллигенция того периода в основной своей массе стала пользоваться «новым» религиозным языком, сложившимся уже в текстах того времени и под влиянием нарастающей «героизации жизни» в оппозиционном сознании и поведении интеллигенции.

Уже к 1910 году «Добротолюбие» было практически забыто, а чтение житий, акафистов и т. п. приравнивалось к наивному интересу к фольклору, объявлялось откровенным невежеством, рудиментом народного религиозного мышления. Место подвижника-философа заняли герои-интеллигенты и их литературные прототипы. Несмотря на забвение православных первоисточников, религиозная традиция и религиозный словарь сохранялись в период смены эпох, будучи сильно видоизменены и индивидуализированы, в том числе под влиянием Достоевского и Толстого.

На место житийной литературы подоспели революционные «катехизисы» «раздавленных» идеями молодых нигилистов. Возникла и стала устойчиво тиражироваться идея об особой функции народников – культурных носителей живой «религиозной мысли» русского народа. «По их следам пошли потом только одни миссионеры. Словом, во всей истории многострадальной русской интеллигенции ни одно поколение не чувствовало своего отщепенства[104 - Этот термин, тождественный понятию маргинальности, был широко использован радикальными интеллигентами: «Да минует всякого молодого неиспорченного человека грязная чаша практической жизни» // Соколов Н.В. Отщепенцы. – Б. и (от руки надпись: «Издание заграничное», 1872. С. 23–24. Этот же термин использовали и религиозные философы, например Г.В. Флоровский, описал критическую (по отношению к интеллигенции) позицию Достоевского: «призрак духовного отщепенца, – роковой образ скитальца» // Флоровский Г.В. Указан. соч. С. 299.], и прежде всего религиозного отщепенства, так мучительно, не делало таких отчаянных усилий дойти до самого корня в изучении его причин, не пыталось так настойчиво преодолеть эти причины и засыпать пропасть, отделяющую народ от интеллигенции, как именно поколение наших народников: беллетристов, публицистов и исследователей народного быта»[105 - Милюков П.Н. Указан. соч. С. 126.].

Это высказывание П.Н. Милюкова можно трактовать как подтверждение идеи о том, что страстность как воля к действию, особенные «интеллигентские» переживания продемонстрировали не просто «религиозное отщепенство», но и явили пример религиозно-мировоззренческого конструирования новых картин мира в общенациональную культуру, прежде всего, публицистику и литературу. Процесс оказался непосильным для незрелой молодежи; «святость» их подвига обернулась бессмысленностью жертвенности, породив феномены массовых самоубийств и убийств[106 - Особенно устрашающих размеров эпидемия самоубийств достигла после провала революции 1905–1907 гг. Подр: Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М.: Новое литературное обозрение, 1999. Глава «Кровь на серебре века». С.177–196.].

Характер же «новой религиозности» – страстность переживания идей вместо реального переживания жизни – можно обозначить символикой Достоевского / В.В. Розанова: «русская идея “около Крафта”»[107 - Крафт – герой романа Достоевского «Подросток» – застрелился от невыносимости мысли о второстепенной роли России во всемирной истории. Подр: Розанов В.В. Возле «русской идеи» // Розанов В.В. Среди художников. М.: Республики, 1994. С.344–359.]. В «Подростке» писатель зафиксировал процесс идеального и реального бытия молодых людей того времени. Идея из подсобного средства упорядочения жизненного «материла» стала первичной основой его постижения; возникла ситуация, в которой объективный мир становится лишь «сценической площадкой» для игры идей, рядящихся в разноцветные идеологические одежды и слова своего времени.

Всем хорошо известна метаморфоза резкой смены бурного интереса к святоотеческой литературе в 40-е годы почти полным ее забвением уже в конце 50-х, переносу исследовательского центра с религии на науку. В 60-е же годы начался обратный процесс, о котором прекрасно заметил Толстой в одном из писем к А.А. Толстой. Н.И. Азарова, анализируя их переписку, указала, что Толстой стал приглашать студентов пожить в имении и заняться педагогикой. «Студенты привозили с собой запрещенные сочинения Герцена и революционные прокламации, но как уверял Толстой, в скором времени утрачивали интерес к запрещенной литературе и увлекались школьными делами»[108 - Азарова Н.И. Эпистолярный роман-исповедь//Л.Н. Толстой и А.А. Толстая. Переписка (1857–1903). М.: Наука, 2011. С.643.].

В эти годы именно Достоевский и Толстой становятся главными вдохновителями будущего богоискательства, сделав религиозные проблемы стержневыми в общественной жизни и мышлении интеллигенции. Как указал В.В. Розанов: «Только с выступлением на сцену Л. Толстого и Ф. Достоевского начался сдвиг интеллигентского мышления с той мертвой точки, где оно оказалось благодаря позитивизму»[109 - Лодыженский М.В. Мистическая трилогия. Темная сила. Изд-во православного братства во имя Воздвижения Честного и Животоворящего Креста Господня. Репринт. 1998 С. 81.]. Два великих русских писателя заставили изменить угол зрения интеллигенции на самих себя, переведя его с внешних подвигов и нарочитого самопожертвования во внутренний мир человека, поиск самого себя. Они первыми заговорили о человеке как центре мира, ища его равновесности во взаимоотношениях с Богом и людьми, а по сути, с самим собой.

Достоевский и Толстой, каждый по своему, в 60 – 70-е годы вступили на путь духовного «противовеса» славянофильству и западничеству, повсеместно распространившемуся рационализму и материализму (особенно в литературной критике и общественном мнении), политическим движениям молодежи и идеологии властей. Гениальность этих художников, снискавшая для них абсолютный авторитет в мире, подготовила почву для переориентации установок сознания в интеллектуальной среде от «религии» и «веры» материализма к мистико-религиозному мировосприятию и новому религиозному сознанию, несмотря на то, что религия одного означала возвращение «назад», а другого – движение вперед. «И общество, сперва удивленное и негодующее, но и очарованное их словом, вначале поодиночке и потом массами, точно поволоклось ими в противоположную сторону, чем куда шло; в жизни его совершился перелом, и мы стоим теперь на совершенно иных путях, нежели те, на которых стояли еще так недавно»[110 - Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе //Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе. М.: Республика, 1996. С. 40. Безусловно, подлинным переворотом для философии].

При этом Достоевский, благодаря индивидуальному мифотворчеству, ярко выраженному в его публицистике, не только не сумел преодолеть оппозицию и «партийное» противостояние, характерное для интеллигенции, но, напротив, закрепил оппозиционное мышление, став апологетом русского национализма и идеологии панславизма. Преодолеть вечный бинаризм удалось лишь Толстому, да и то, скорее в теории, чем в суровой практике политической жизни России и Европы в XX веке.

серебряного века стало религиозное сознание Толстого, а не Достоевского. «Как бы ни оценивать религию Толстого по существу, нельзя отрицать, что в ней одной жизненно сказалось подлинно новое религиозное сознание»»//Франк С.Л. Нравственное учение Толстого//Русские мыслители о Толстом. С. 159.

Часть II

Ф.М. Достоевский

2.1. Авторский миф Ф.М. Достоевского

Достоевский[111 - Обзор литературы о Достоевском-публицисте дан в: Woodcock G. Dostoevsky in Our Time // The Sewanee Review, Vol. 103, No. 3 (Summer, 1995). The Johns Hopkins University Press. PP. 463–470.] и Толстой, будучи двумя литературными гениями, сильными публицистами и неординарными мыслителями, в 60–70 – 80-е годы в своем жизнетворчестве выразили экзистенциальный и собственный религиозный путь в становлении нового религиозного сознания, ставшего визитной карточкой русского философского «серебряного века». Во второй половине XIX в. практически каждый писатель, критик, публицист, общественный деятель, не говоря уже о студенческой и разночинской молодежи, так или иначе находился под мощным влиянием этих имен. Любопытно, что имена писателей находились в обойме интересов не только публицистики, но и науки, не только светской, но и богословской студенческой молодежи. В интересном исследовании Н.Ю. Суховой приведена подробная статистика тем кандидатских диссертаций в четырех духовных академиях Российской империи с 1891 по 1918 гг., посвященных Толстому и Достоевскому. Показательно, что первая диссертация 1891 года была посвящена религиозности Толстого, и лишь в 1900 г. появилась первая работа о Достоевском[112 - Сухова Н.Ю. Творчество Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого в кандидатских работах выпускников российских духовных академий // Л.Н. Толстой и Ф.М. Достоевский: задачи христианства и христианство как задача. Международная научная конференция, 2–5 октября 2011. С. 128–154.]. Толстой стал объектом богословской рефлексии практически сразу после обретения своей веры, тогда как Достоевский начал переосмысливаться богословами лишь спустя два десятилетия после смерти.

Движение к собственному религиозному сознанию обоих имело прямо противоположные мотивы: Достоевский декларативно всеми силами пытался защищать монархию и традиционное православие, отстаивая их базовые положения и ценности. Толстой же вступил с ними в борьбу, показав глубочайший кризис государственной системы, русской православной церкви и институализированного христианства. При этом оба стали создателями авторских учений о христианстве и тем самым сделали возможным развитие широкой общественной и философской дискуссии по этому вопросу не только в России, но и в Европе[113 - О влиянии Толстого и Достоевского на европейскую науку написано достаточно много. Сошлемся на некоторые исследования: Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский (1901–1902); Шестов Л.И. Ницше и Достоевский (1924); Тихомиров Н.Д. Ницше и Достоевский // Богословский вестник, 1902, т. II, № 5–8, стр. 518.; Смирнов А.В. Достоевский и Ницше. Казань, 1903, стр. 13; Зайдман М. Ф. М. Достоевский в западной литературе. Одесса, 1911; Tramer B. Dostojevskij a Nietzsche. Prisprvek ke konfrantaci reakcnich zdroju in «Slavia» (Praha), Rocnik XX, Sesit 1, 1950; Шестов Л.И. Добро в учении графа Толстого и Ницше (1899); Dostoevsky Studies. The Journal of International Society; Medzhibovskaya I. Tolstoy and the Religious Culture of his Time: a Biography of Long Conversation, 1845–1887. Lanham, MD and Boulder, CO: Lexington Books, 2008; Anniversary Essays on Tolstoy / ed. By Donna Tussing Orwin. Cambridge University Press, 2010, 268p; Евлампиев И.И. Толстовские мотивы в трактате Ф. Ницше «Антихрист» // Философские науки. № 1. 2014. С. 88 – 102.].

Первое место (в хронологическом смысле) в этом ряду, конечно, принадлежит Достоевскому, который начал свою творческую карьеру почти на десятилетие раньше Толстого; в 40-е годы создал себе писательское имя, пережил тяжелый опыт каторги и ссылки, очень быстро уничтоживший его юношеский идеализм и повернувший его на путь православия[114 - О перерождении и православности Достоевского под влиянием «каторжного опыта» написано немало: его автопризнанием стали «Записки из Мертвого дома» (1860–1861). Подр. Сараскина Л.И. Достоевский. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2013.]. Возвращение опального писателя в большую литературу в 1860-е сделало его модным и интересным писателем-страдальцем; его монархически-православное мировоззрение быстро превратило его в флагман формирующегося национал-патриотического (почвеннического) и консервативного (политического) мышления.

Несмотря на создание (совместно с М.М. Достоевским, Н.Н. Страховым и Ап. А. Григорьевым) в 1860-м году еще одного про-славянофильского направления – почвенничества, по сути, он не был «партийным» художником, идеологом или апологетом сиюминутных интересов власти, церкви или политики. Личный опыт понимания жизни и художественное прозрение интимно смыкаются в его творчестве. Его произведения более других позволяют прочувствовать пульс эпохи и в то же время оставаться погруженным в тонкий психологический процесс творчества, уникального выражения глобальных идей и смыслов в слове художника.

Произведения Достоевского можно представить как сложный феномен, осуществив послойную реконструкцию воспринимаемого сознанием писателя объекта, каковым является многообразие человеческих переживаний. «Поистине – не столько Бог мучил Достоевского, сколько мучил его человек, – в его реальности и в его глубине, в его роковых, преступных и в его светлых, добрых движениях»[115 - Зеньковский В.В. История русской философии. М.: Эксмо-пресс; Фолио, 2001. С. 408.]. Он изучал человека не эмпирически, но метафизически и духовно, пытаясь за видимым опытом и многочисленными событиями повседневной жизни угадать его сущность, и понять, что такое человек и что такое русский человек.

Достоевский более многих писателей того времени был «мучим» постижением особых эмоционально-чувственных и психологических состояний переживания человеком себя, Бога, мира, которые можно представить через противоположные формы идеального и грешного, святости и страстности жизни, отвлеченного мышления и конкретного поступка, отстраненного созерцания и жизненной позиции. Он, безусловно, не был ортодоксальным православным писателем[116 - В современной литературе развивается «богословская линия» Достоевского. Подр.: Касаткина Т.А. Священное в повседневном: Двухсоставный образ в произведениях Ф.М. Достоевского. М.: ИМЛИ РАН, 2015. Развиваемое исследовательницей и другими филологами «религиозное литературоведение» применяется и в отношении изучения Толстого//Тарасов А.Б. «Религиозное литературоведение» как путь к пониманию творчества Л.Н. Толстого//Духовный потенциал русской классической литературы. Сборник научных трудов. М.: Русский мир, 2007. С. 508–514.], несмотря на свою личную приверженность Церкви. Более того, он, подобно Толстому, не имел склонности к мистицизму[117 - Подр.: Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского//Неизданный Достоевский. Записные книжки и тетрадки 1860–1881. М.: Наука, 1971. С.14.]. «В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, в нем одно человеколюбие, один Христов образ – по крайней мере, это главное» (Достоевский,11, 408)[118 - Все ссылки на труды Ф.М. Достоевского даны по: Достоевский Ф.М. Полное собр. соч. в 30-ти т. (33нигах) Л.: Наука, 1972–1990; в круглых скобках: Достоевский, том и страница.]. В его дискурсе переплелись традиционно-православные, народно-православные, философские, психологические и субъективные представления об идеальном и реальном состоянии человеческой природы, преломленные в индивидуальной мифологии писателя. «Предметом» мифологизации было само общество, а вот «объектом», сквозь призму которого просматривались все сценарии понимания государства, общества, науки, культуры, Церкви, стал человек во всем многообразии и сложности понимания его сути.