– Ба! – Сергей Павлович едва ощутимо сжал пальцы, вызвав тем самым изумление секундное, а затем обернулся в сторону Кравцова. – Ребёнок же совсем! За что её так?
Денис, уже прикуривавший у по-прежнему державшегося чуть поодаль солдата, отвлёкся от своего занятия и, не выпуская сигареты изо рта, развёл руками и приподнял тёмную бровь. Во всей позе – сплошь насмешка, от которой отвернуться хотелось жутко, чтобы не видеть. Но нельзя, потому что слишком это заметным бы оказалось.
– Работать ей, видите ли, хочется. Вот пусть теперь работает.
Сергей Павлович отпустил, наконец, ладонь и повернулся вполоборота. Только сейчас Агата заметила длинный тонкий шрам, тянувшийся от самого виска к подбородку, и почувствовала, как к горлу подступил комок.
Тихо, Волкова. Всякое бывает.
– А ты, Кравцов, не меняешься.
В ответ выпустили тугую струю дыма.
– Поздно уже меняться.
Взгляд вышел косым совершенно неосознанно – проигнорировать слова ну никак не получилось, как ни уговаривала она себя. И Сергей Павлович, надо думать, это заметил. Просто комментировать не стал.
– Ладно, давайте грузиться. А то смотрю я, поклажи у вас немало.
Следующие полчаса прошли практически в полнейшем безмолвии. Уазик казался снаружи каким-то слишком несуразным, маленьким… зато внутри оказалось на удивление просторно и даже комфортно. А, быть может, сказывались усталость и дискомфорт от перелёта. По крайней мере Агате, устроившейся у окна бок о бок с Вовкой, намного уютнее в старом автомобиле приходилось, чем в самолёте. Даже разбитый асфальт, из-за которого то и дело подбрасывало и трясло, не вызывал особенных неудобств.
– А нам долго ехать?
Сидевший спереди – как пить дать, специально устроился отдельно, лишь бы от неё подальше – Кравцов негромко цокнул языком, откинул голову на сидение и прикрыл глаза. Впрочем, реакции его волновали не особенно – не ему же вопрос адресовался, стало быть, какое дело до таких красноречивых безмолвных выпадов?
Себе-то только не ври, Волкова. Вон, руки как вздрогнули.
Сергей Павлович кое-как потянулся – всё же сзади втроём оказывалось, мягко говоря, тесновато – и поправил китель. По одной звезде меж двух красных полосок Агата догадалась, что ходил Пахомов в звании майора, и позволила себе порадоваться, когда Володя подтвердил догадку тихим шёпотом во время погрузки. Значит, хоть что-то она смыслила в военной тематике.
Машину вновь подбросило, и Слава – тот самый, как оказалось, рядовой, – зашипел сквозь плотно стиснутые зубы, выравнивая ход.
– Подвеску угробишь – будешь ночевать под капотом, – угроза прозвучала на удивление спокойно, и вряд ли её можно было всерьёз испугаться. – А ехать нам триста вёрст, если всё нормально будет.
Это «если всё нормально будет» прозвучало не очень-то успокаивающе, наоборот даже. Но показывать испуг – всё равно что сразу расписываться в невежестве полнейшем. Такой вольности позволить себе никак нельзя, и пришлось поэтому уткнуться носом в блокнот и нацарапать на уже порядком исписанной страничке тройку с двумя нолями.
Раньше бояться надо было. Например, когда приказ подписывала.
Цифры, надо сказать, получились неровными. Ну и бог с ними, главное, что запись сделана. Зачем Агата тратила на это бумагу и чернила? Объяснения, чего греха таить, не имелось толкового. На память, наверное, для себя – первая командировка, как-никак, каждую мелочь хотелось посильнее закрепить в памяти, чтобы потом рассказывать, вспоминать…
Это так необычно: каких-то пару лет назад, закрывая очередную сессию, могла ли она хотя бы мечтать о чём-то подобном? Пределом мечтаний казалась должность пятого помощника третьего редактора в какой-нибудь не самой популярной районной газете с объявлениями. А теперь… теперь она ехала в составе съёмочной группы на временную побывку и готовилась к настоящей работе «на земле». Настоящей работе, серьёзней которой в профессии, наверное, просто не существовало. Это вызывало тремор в руках и заполошный стук сердца где-то в области горла. От предчувствия чего-то абсолютно нового немного потряхивало, но подавать вида Агата не смела. Лишь ручку сильнее сжимала да к Вовкиному свитеру щекой прижималась.
А ещё потряхивало на ямах, и получалось удивительное ощущение, когда дрожь внутренняя переплеталась с внешней, и всё естество находилось в состоянии, к возбуждению близком.
Ну, по крайней мере, так казалось.
– Слышишь, Палыч, – Денис открыл глаза и обернулся, глянув на Пахомова. Фамильярность, с которой обращался он к человеку, который лет на двадцать старше был, давала понять, что отношения в таких условиях складывались несколько иные, нежели привычные для Агаты. Это не пугало, но отчего-то ввергало в заинтересованность. – Как здесь вообще?
– Да, как, – Сергей Павлович крякнул и вновь поёрзал на сидении, – по-прежнему, что тут изменится? Ну, такого, как в Ходжалы, конечно, не было больше, но и без того дерьма хватает. А ты ж там вроде был, да?
Кравцов кивнул, и – Агате ну просто не могло показаться! – на какие-то мгновения взгляд тёмных глаз каким-то словно пустым стал, из него даже холод привычный ушёл. Словно память подсовывала что-то особенно страшное. А от подсознания бежать получалось плохо, и Денис, видимо, таким умением тоже похвастаться не мог. Потому ответ получился кратким, хлёстким, как хлыста удар:
– Был.
В первые мгновения показалось, что голос не его – так тихо и глухо прозвучал. Во все глаза Агата воззрилась на Кравцова и почувствовала, как в следующий же миг её ощутимо ущипнули за бок. Вовка при этом не поменялся в лице совершенно, даже бровью не повёл и взгляда своего от дороги не оторвал. Но пальцы остались лежать на её рёбрах, да и некому больше что-то подобное изображать. И пришлось Агате тряхнуть волосами и к окну отвернуться.
А вид открывался интересный. Такого прежде видеть не доводилось.
Видневшиеся сквозь низкие кучевые облака горы скрывали свои вершины, а мимо проплывали огромные поля, на которых изредка виднелись совсем небольшие отары овец. Небо казалось тяжёлым, но дождя, если верить словам Сергея Павловича – а не верить им, собственно, резона не имелось, – не ожидалось, и потому хмурость давила, и давила как-то слишком уж безрадостно. И сёла, которые то и дело попадались на глаза, совсем не походили на те, что доводилось видеть Агате пару раз в детстве, когда мама возила их с Марком к своим дальним родственникам на лето. Те сёла полнились жизнью и казались уютными, а эти… казалось, людей в домах не осталось вовсе, и маленькие окошки зияли темнотой, создавая зрелище слишком удручающее. Кое-где заборы если не валялись в пожухлой траве, то к земле клонились так сильно, что даже пройти рядом, наверное, было небезопасно.
– Куда нас определят-то? К местным?
Голос Кравцова, по-прежнему приглушённый, почему-то вполне удачно дополнял развернувшуюся пред взором картину, и Агата не стала поворачиваться, продолжив бегло рассматривать пейзажи. А слушать и так можно.
– Зачем к местным? – Сергей Павлович легко усмехнулся в ответ.
– Так полк расформировали же. Я как-то сразу не сообразил.
Сказанное отчего-то вызвало у Пахомова приступ хриплого хохота, хотя Агате показалось, что по-настоящему смешного в словах маловато имелось. И зачем было полк расформировывать?
– И что с того? Люди-то остались, сам ведь понимаешь, и городок военный никто не трогал. Квартира закреплена, в трёхэтажном доме и со всеми удобствами.
Денис присвистнул протяжно, и это дало понять, что условия такие были, как минимум, очень хорошими.
– Во вы даёте.
На этот раз в голосе послышались нотки искреннего непонимания и, наверное, сомнения, и они-то заставили Агату оторваться-таки от проносившегося мимо вида. Кравцов словно силился понять что-то очень важное, но никак у него не получалось. И Сергей Павлович поспешил прийти на помощь – подавшись вперёд, он коснулся Денисова плеча – совсем по-отечески как-то, – и следующие слова произнёс негромко, но от того не менее вкрадчиво.
– Иногда лучше в наёмники уйти, чем в нищете прозябать.
Но в ответ – лишь странное движение головой, напоминавшее попытку отмахнуться, и что-то в лице такое, что навело на мысли о том, что согласиться с такой позицией Кравцов не желал ни при каких условиях, хотя сказанное, очевидно, открытием для него не стало. И, прежде чем Агата перевела взгляд на Володю, тот склонился к самому её уху и шёпотом обжёг кожу на шее.
– У некоторых нет иного выхода. Это правда.
До границы добрались довольно быстро, и Агата невольно почувствовала себя где-то в районе боевых действий раньше положенного. Вооруженные солдаты, колючая проволока, шлагбаумы… раньше нечто подобное можно случалось лицезреть только по телевизору, и, откровенно говоря, никаких особенных эмоций при том не возникало. А сейчас напряжение само собой проникало под кожу и растекалось по внутренностям противным холодком. Очень хотелось спрятаться за Вовкиным плечом и не высовываться лишний раз, но сделать этого не дал Кравцов, буквально в охапку её схвативший и подтащивший к местным пограничникам. Пришлось вспомнить слова, сказанные у трапа самолёта, и мысленно попытаться смириться с перспективой нахождения рядом с ним в ближайшие шесть дней.
Ничего, перетерпеть вполне возможно.
Тем более, что любопытная овчарка, которую благосклонно разрешили погладить, пока с особенной пытливостью проверялся каждый документ, своим искренним дружелюбием и рвением облизать ладони, пусть на самую крохотную малость, но приподняла настрой.
Смотрели на них странно: косо и не слишком-то доброжелательно. Впрочем, объяснение тому находилось у Агаты без подсказок посторонних – никто здесь не нуждался в журналистах, без малого год назад ставших в довесок ко всему ещё и иностранными. К этому стоило начинать привыкать. Наверное.
Небо наливалось свинцом всё сильнее, и уже не так сильно верилось словам Сергея Павловича о том, что осадков ждать не следовало.
Проштампованные паспорта – причём оба – Денис спрятал во внутренний карман куртки, а вот командировочное удостоверение сунул прямо в руки, не забыв при этом сказать, что, если посмела бы Агата его потерять, мало ей бы не показалось. Пришлось лишь кивнуть в ответ и поспешить спрятать бумажку.
И оставшийся путь до места назначения с этого момента начал напоминать пытку. Слава даже перестал пытаться как-то выравнивать ход автомобиля, потому что просто не имелось для того возможностей. Дорога напоминала место сражений, и кто мог бы поручиться, что она таковым не являлась когда-то? Если бы не теснота, Агату бы точно болтало по всему салону, словно куклу, так что в подобном неудобстве даже плюс свой имелся, пожалуй, пусть и весьма неоднозначный. А ведь поначалу салон даже комфортным казался!
На очередном ухабе машину вдруг тряхнуло столь сильно, что не получилось избежать удара виском о дверь, на которой никакой обшивки не имелось. Боль вызвала темноту в глазах и приступ тошноты, но о том, чтобы сказать хоть слово, не подумалось даже всерьёз, и только язык был прикушен намеренно. Сейчас ну никак не до привлечения внимания ко всяким царапинам. Доехать бы уж хоть как-нибудь.