Иллюзия любви. Киноповесть

– Аджай-джи, может быть, вы влюбились? – улыбается Вики. – Я вас таким что-то не помню!

– Ты что плетёшь! – рявкает на него Аджай. – Влюбился! В русскую! Белую! Замужнюю! С двумя детьми! Ты с ума сошёл?

– Тогда зачем так переживать, Аджай-джи? Не сегодня-завтра будет всё, как вам надо!

– Будет, будет… Послезавтра мы уже улетаем. Что же делать-то, а, Вики? – беспомощно спрашивает Аджай.

Вечер следующего дня. Ресторан «Москва». Подкатывает чёрный «Мерседес». Подбежавший швейцар открывает дверцу, и из машины показываются две изящные ножки в туфлях на высоком каблуке. Шлейф длинного платья подметает пол. Ножки идут по лестнице вверх, швейцар открывает двери ресторана, и каблучки – цок-цок – входят в банкетный зал.

Аджай разговаривает с представительным мужчиной в чёрном смокинге, и вдруг он видит Марию – она ослепительна: открытое платье, высокая причёска, элегантные перчатки – это настоящая светская дама, а не журналистка и не девочка-женщина, какой она была все эти дни. У Аджая отвисает челюсть, он на полуслове бросает беседу и через весь зал спешит к Марии.

– Здравствуйте, – задыхаясь, говорит он, – вы… вы… просто…

– Что? – кокетливо смотрит на него Маша. – Не ожидали?

– Никак нет! То есть, да, конечно, то есть, нет… – совсем запутавшись, Кумар замолкает.

Мария, с улыбкой наблюдавшая за его барахтаньем, говорит:

– Ну, кавалер, проводите даму, познакомьте со своими коллегами!

Аджай знакомит её с индийскими актёрами, продюсерами, представляет московским знакомым. Маша оживлённо беседует с каждым из них, очаровывая своей естественностью, остроумием, обаянием. Аджай не спускает с неё глаз, он теряет нить разговора, он не воспринимает ничего вокруг, он видит только её.

И вдруг… к Маше подходит высокий элегантный мужчина, здоровается, она на долю секунды меняется в лице и начинает с ним разговаривать. Кумар направляется к ним, стараясь услышать, о чём они говорят, но разговор идёт по-русски.

– Какими судьбами ты здесь, Маша? – спрашивает мужчина.

– Освещаю работу кинофестиваля, и меня попросили сопровождать одного индийского режиссёра. А вот, кстати, и он! – Маша переходит на английский. – Аджай, познакомьтесь: это Владимир, известный предприниматель. Владимир – это Аджай Кумар, режиссёр и продюсер, привёз в Москву свои фильмы.

Мужчины обмениваются рукопожатием:

– Очень приятно.

– Очень приятно.

– Андрей знает, что ты здесь? – по-русски спрашивает Владимир.

– Он в Чехии, на деловой встрече, – улыбаясь, отвечает Маша.

Аджай:

– Маша, пожалуйста, говорите по-английски, я ничего не понимаю.

Они не обращают на него внимания.

– Ты прекрасно выглядишь! – оглядывая её с ног до головы, с усмешкой говорит Владимир. – Что-то я не припомню, чтобы ты для Андрея так наряжалась. Тебе всегда было некогда ходить с ним на банкеты: то дела, то голова болит.

– Ты это о чём? Я что-то тебя не понимаю! – говорит Маша, – я здесь по поручению руководства.

– Ну конечно! – с иронией соглашается Владимир. – Это ты для него – кивок в сторону Аджая – так вырядилась?

Мария не успевает ничего ответить. Аджай по интонации Владимира, по тому, как напряглась девушка, чувствует, что что-то не так и вступает в разговор:

– Владимир, пожалуйста, не волнуйтесь так, это неприлично! Мария, давайте отойдём!

– Я тебе отойду! – с угрозой произносит Владимир. – Я тебе так отойду, что мало не покажется! Машка, собирайся, поехали домой!

– Что ты себе позволяешь? – тихо, яростным шёпотом говорит Мария. – На каком основании ты со мной так разговариваешь?

– Да на том основании, что я старший брат твоего благоверного, твой деверь, поняла? Домой, быстро! – он хватает её за руку.

Но тут на его запястье опускается смуглая рука Аджая:

– Сэр, дама пришла со мной и уйдёт отсюда тоже со мной!

– А ты вообще вали отсюда, коротышка, – меряет его взглядом Владимир и, размахнувшись, бьёт по лицу. Аджай, не ожидавший нападения, отлетает в сторону, падает; Маша, прижимая ладони к лицу, с криком бросается к нему. Подоспевшие охранники вежливо выводят Владимира; Аджай, опираясь на Машину руку, с трудом встаёт, коллеги предлагают ему помощь, но он отказывается и вместе с Марией выходит из ресторана.

Они садятся в машину; кожа на скуле режиссёра содрана, из носа течёт кровь. Маша плачет и причитает, не замечая в горячке, что говорит по-русски:

– Это я во всём виновата! Забыла про осторожность, забыла про него, обо всём забыла!

– Маша, – с трудом произносит Аджай – у него сильно болит голова, – пожалуйста, говори по-английски, я не понимаю. Кто это был?

– Это? Это мой… брат. Двоюродный, нет, троюродный.

– А почему он так с тобой обращался?

– Ну, считал, что я должна идти домой, мне здесь не место.

– Но почему так грубо?

– Ну… характер у него такой – не сахар.

Они подъезжают к гостинице Аджая. Маша говорит:

– Ты еле идёшь, давай, я провожу тебя.

Они проходят мимо швейцара, поднимаются на лифте, Аджай открывает дверь своего номера и входит. Мария нерешительно останавливается на пороге.

– Ну, что же ты застыла? – спрашивает Аджай, – заходи! Что плохого сможет тебе сделать тяжело раненный человек?

Мария входит. Кумар снимает смокинг, бабочку, расстёгивает рубашку, засучивает рукава и идёт в ванную. Маша осматривает номер и видит на тумбочке фотографию молодой индианки с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Она берёт фотографию и внимательно рассматривает, пытаясь понять, кто же на ней изображён.

– Это моя мама, я и моя сестра Амрита, – говорит Аджай, незаметно подошедший сзади. Он вытирает полотенцем мокрые руки.

– У тебя есть сестра?! – удивляется Маша.

– Была. Умерла, когда нам было по 9 лет.