Глашатай

А потом – Стрельников до сих пор помнил это тупое ощущение бессильной ярости – никакого дела не стало. Отстранили следака – обвинили в должностном преступлении и превышении полномочий. Медсестру сбил грузовик – и Макс, специально выяснявший обстоятельства, был уверен, что случайностью в этом ДТП и не пахло. Задержанным неожиданно изменили меру пресечения – отпустили под подписку о невыезде. Зимин написал об этом еще одну статью, потом еще – но того резонанса, что вызвал первый материал, не было в помине. Общественность – в лице телевидения, радио, разнообразных организаций и ответственных лиц – молчала. Новый следователь – толстый, похожий на бульдога, с тупыми маленькими глазками – вскоре закрыл дело. Стрельников ездил к нему – и по вызову, и сам – объяснял, рассказывал, требовал, потом кричал, ругался матом, а однажды сломал стул в кабинете – все это не произвело на бульдога ни малейшего впечатления. Что интересно, самого Вадима не тронули – да и кому он был нужен, со своими подозрениями, ничем не подкрепленными, не доказанными, необоснованными. Макс подтвердил: да, тему слили. Толстый бульдог из ГУБОПа снял очень хорошую взятку. Хватило на дом, сад и двух дорогостоящих щенков. В больнице была теперь тишь да гладь: новый главврач предпочитал более чистые способы зарабатывания денег и покупал французскую медицинскую аппаратуру у китайцев, уютно пристраивая разницу в глубине своего банковского счета. Бомжей, вероятнее всего, разделывали по-прежнему – но теперь уже в другом месте. Стрельников после десятидневного отпуска за свой счет (бухал, курил и пел – то один, то вместе с Максом) вернулся на работу.

Теперь этот самый бульдог лежал перед ним. Затянувшуюся паузу робко прервала медсестра:

– Операционную готовить, Вадимвладиславыч?

Стрельников сначала пожал плечами. Потом посмотрел на эту активистку – она в ответ вжала голову в плечи, точно черепаха. Еще через две секунды тишины Вадим, наконец, сказал:

– Нет. Везите в палату. Оперировать не будем – не вижу смысла.

– То есть как это? – не выдержал ассистент, совсем молодой врач, недавний выпускник ординатуры. – Даже не попытаемся?

– Ага, – с видимым удовольствием отозвался Вадим. – Не попытаемся. Шансов нет. Все равно умрет.

– Эээ… Вадим Владиславович, – осторожно начал анестезиолог, – что-то случилось? Простите, что спрашиваю…

– Да нет, – ответил Стрельников, – со мной все в порядке. А к чему был вопрос?

– Ну, за те тринадцать лет, что я вас знаю, вы первый раз отказываетесь оперировать.

– Да ладно! – Вадим непритворно удивился. – Не может такого быть.

И тут же согласился про себя: да, точно. Если бы его спросили, какую фразу он слышал чаще всего, он ответил бы, не задумавшись: «Портишь статистику!». Процентов девяносто хирургов и все без исключения главврачи знали всего один символ веры: лишь бы не на столе! Дай им умереть, – он видел, как двигаются губы, произнося – конечно же – другие слова: про разумную осторожность, про гуманизм (если не оперировать, то он еще месяца два проживет!), про неоправданное стремление к излишнему риску, а однажды его упрекнули в попытке сразиться с Господом. Он сильно удивился тогда. Но резать не перестал. К своим сорока трем Вадим Стрельников был легендой больницы, да и всего столичного медицинского мирка; его цитировали, неумеренно восхваляли, к нему приводили лучших практикантов. Он раздражался, злился, хамил, потом устал и смирился. Когда Зимин однажды – под влиянием большого количества подарочного брюта – провозгласил тост за «библейские чудеса воскрешения», Вадим только хмыкнул. Но – выпил: зачем отрицать очевидное?..

– Я считаю, что надо оперировать, – подал голос ассистент. – Ведь есть шансы!

Стрельников не успел возразить – в смотровую вошли двое посторонних, в белых халатах, накинутых на форму, с развернутыми ксивами наготове. И заговорили одновременно:

– Кто хирург?

– Операция когда?

Стрельников резко повернулся:

– Вы, собственно, кто такие? С какой стати врываетесь в служебное помещение?

В общем-то, можно было не спрашивать: коллеги умирающего коррупционера; сейчас наверняка будут умолять сделать все возможное, спасти жизнь героя и борца, вспомнят про жену и детей товарища, возможно, предложат денег. Не в первый раз – да и не в последний, точно.

– Главное управление по борьбе с оргпреступностью, – отрапортовал первый. Второй кивнул.

– И что дальше? – поинтересовался Вадим.

– Можно с вами поговорить без свидетелей? – спросил первый. – Ведь это вы – хирург?

– Я хирург, – подтвердил Вадим. – Поговорить можно.

Ассистент, анестезиолог и медсестра дружно исчезли. Второй плотно закрыл за ними дверь, первый показал на тело:

– Скажите, шансы есть у него? Хотя бы минимальные?

– Один из ста, – уверенно соврал Стрельников. – И то вряд ли. Не вытащить уже вашего боевого друга. Так что – придется награждать посмертно.

Первый махнул рукой:

– Куда там – награждать! В наручники и в КПЗ – это вернее.

Вадим заинтересовался:

– А что так?

– Да его наши взяли, – пояснил первый. – Управление собственной безопасности. В бане с криминальным авторитетом и шлюхами…

– Надо же, – удовлетворенно ответил Стрельников, – и вам он нужен в качестве свидетеля, так?

– Ну, типа того, – отозвался первый. Второй – он так и стоял у двери на карауле – покивал головой, подтверждая.

Лучше поздно, чем никогда – но и это ничего не меняло. Стрельников как раз собирался сказать об этом, как вдруг второй спросил:

– А вы ведь – Стрельников, да?

– Ну, типа того, – нахмурился Вадим. – А мы знакомы?

Второй вдруг разулыбался и заговорил – сбивчиво и горячо:

– Так это ж вы моего батю спасли! С того света… ну, вытащили… мать говорили – если бы не вы… Даже потом письмо про вас написала в здравоохранение. Говорят, вы кого угодно можете поставить на ноги, я сам слышал!

Первый встрепенулся:

– Так, может, все-таки попробуете, доктор? А?

Вадим молча посмотрел на этих двоих, потом глянул на часы. Время еще есть – даже если начать прямо сейчас… Неожиданно он приказал:

– Дверь откройте!

Бригада стояла в коридоре – они не ушли, ждали, чем закончится разговор. Вадим повернулся к ним, бросил:

– Операционную готовьте.

***

Комментарий Максима Зимина

Да, много позже Вадим рассказал мне. Я ведь тоже знал этого Петухова. Дело о трансплантологах было нашим общим, я писал, звонил на радио, обращался, кстати, даже в Генпрокуратуру с жалобой – безрезультатно. Так или иначе, Вадим реально спас этого мудака. А мне гораздо позже знакомые менты рассказали о его дальнейшей судьбе. Оказывается, срок ему впаяли условный – и тут же после суда еще и на работу пристроили. Правда, теперь уже не в ГУБОП, а каким-то участковым в райотдел. Дальше – больше: этот идиот и там умудрился налажать – кажется, потерял оружие. И тогда его, чтобы хоть как-то наказать, но при этом не обидеть, отправили в Чечню, в командировку. Перед отъездом он боялся и плакал. Зато уже спустя три недели менты из райотдела получили умилительное письмо от него: писать некогда и не о чем, срочно пришлите водки и денег. Короче, когда он вернулся (все понимали, что он вернется – такие ни за что не полезут туда, где могут убить; будут сидеть и квасить, а после – рассказывать про свои подвиги), его по-тихому слили. Уволили даже из райотдела. И тогда он устроился постовым в метро. Вот такой вот круговорот дерьма в природе – вполне обычный, кстати, для наших силовых структур.

Глава пятая. Вербовка

2003 год, Москва

В аэропорт он приехал рано: до вылета оставалось полтора часа. Регистрация уже открылась; он протянул безликой девушке паспорт и билет, получил талон с плохо пропечатанным «гейтом» и поднялся на второй этаж. Свободных мест в зале ожидания было достаточно, Макс расположился в неудобном кресле и достал блокнот. Инструктаж перед поездкой был долгим, требовалось собрать имеющуюся информацию воедино и аккуратно распределить ее в нужных ячейках памяти. Ощущение внутренней собранности легко уживалось с нервной взвинченностью – как всегда в командировке: как будто включили завод. Главное – чтобы встретили: кроме расплывчатого обещания Айсмена «Ахмад тебя найдет, не волнуйся», у Макса не было вообще никаких ориентировок. Само собой, он спросил, нет ли у этого Ахмада телефона и фамилии, или хотя бы особых примет. Айсмен в ответ беспечно махнул рукой: глупости, мол, все и так будет нормально. А если нет? Что дальше? Самому искать? А кого? Зимин живо представил себя в Курчалое (на что он вообще еще похож, интересно, Курчалой этот), бегающим по улицам и спрашивающим случайных прохожих: а как бы найти мне Умара, у которого дочка в Норд-Осте была, с красивым поясом? А потом все, конечно, тут же бегут искать Умара, а сам отец смертницы встречает столичного журналиста хлебом-солью. Макс помотал головой, точно отгоняя комаров: нет, там же другое что-то вместо хлеба-соли – Васильев объяснял. Хаш. Горячий холодец. Весь Кавказ в этом: горячий холодец!