Кружевные закаты

Во времена вечерних затиший обитатели усадьбы рассыпались по своим убежищам и копошились там. Николай бездейственно сидел в гостиной, втайне надеясь найти собеседника. И нашел, поскольку Янина Александровна Стасова слишком уважала его, чтобы пожать плечами и пройти мимо, углубившись в собственные дела.

– Как грустно, что гости так быстро покинули ваш дом, – нарушила Янина священное молчание, осторожно садясь в кресло с причудливо выполненной спинкой.

– Грустно… – на выдохе согласился Николай. – Но почему вы сказали «ваш дом»?

– Николай Артемьевич, – грустно улыбнулась Янина. – Перед чужими мы можем ломать комедию и разыгрывать благородство, но будемте честными хоть между собой.

– Янина Александровна… Если я когда-то дал вам понять, что вы в этом доме нежеланны…

– Да дело не в том, конечно, вы бы не позволили себе такой моветон. Но кто отменял внутренние порывы, недовольство, выросшее невесть откуда и невесть кому предназначающееся? Я понимаю, вы человек далеко не бедный, и все же… Я стесняю ваше желание быть лишь с моей сестрой. Вы уж простите, но идти мне истинно некуда.

– О чем вы толкуете? – Николай начинал злиться. – Не стану же я убеждать вас, что вы здесь отнюдь не обуза. Тем более, как вы с вашим чутким восприятием могли определить, наш союз с Анной Александровной невозможно наречь каноническим.

На это Янина не сообразила, что ответить – то ли развеять его сомнения, то ли поделиться своим недоумением насчет поведения сестры. В итоге Стасова предпочла промолчать, но не потрудилась скрыть удивления от его слов.

– Как вы находите Ирину Андреевну? – с легкой издевкой спросила Янина, решив перевести беседу в более обобщенное русло и подвигая свое кресло ближе к огню камина, потому что день выдался пасмурный и неприятный, что только усиливало подавленное настроение всего дома.

Спросила Янина это, чтобы не только и не столько завязать беседу, которая не окончится неловким молчанием, поскольку материала для откровенности было предостаточно, а любое упоминание самого близкого для обоих члена семьи неизбежно привело бы к ассоциациям и неприятным выводам обо всем, что творилось в последнее время. О госпоже Мартыновой она упомянула для действительного утоления любопытства, поскольку это качество ощутимо проскальзывало в ее отношении к тем, кто был вправду интересен. Тогда их жизнь и самые, казалось бы, незначительные события приобретали некий смысловой блеск. Существовали для них, людей, которым всегда было о чем подумать, существа ничего не представляющие из себя, но обладающие свойством располагать других. Любить их было лишним, но говорить и в некоторой степени даже пленяться ими казалось интересно.

– Не слишком ли вы терпеливы к ней? – спросила она же вдогонку, жестом приостановив готовящийся ответ.

– Я лишь проявляю вежливость – то есть уважение к другим людям независимо от их качеств.

– Злюк никто не любит…

– Вы считаете меня лицемером? – с некоторым неодобрением спросил Николай.

– Напротив… Меня восхищает ваша выдержка. К несчастью, сама я не так давно лишилась ее.

– Не безмолвный ли это крик?

Янина покачала головой, но слова его, очень злободневные, не оставили ее равнодушной, поразив точностью попадания.

– Она недурна собой… – продолжала Стасова, как бы отвлекшись от поднимаемого вопроса.

– Довольно привлекательная особа, – согласился Николай, слегка улыбнувшись.

Янина заметила это и с улыбкой посмотрела на свояка, как бы прося продолжить замалчиваемую мысль.

– Не будете же вы говорить, что вам неприятно ее поверхностное умение вертеть мужчинами. За этим стоит не истинная красота, а лишь расчет и… бог знает что еще. Просто такие женщины… – охотно пошел он навстречу ее призыву беззлобно посплетничать.

– Я прекрасно понимаю, что вы имеете мне сказать. Я вовсе не досадую, не завидую и не ревную. Просто… Успех подобных личностей порой наводит на мысли. Достаточно ли она хороша, чтобы считаться красивой? Меня всегда интриговали мерки мужчин, когда они оценивают, красива ли находящаяся рядом дама.

– Вам неприятно деление женщин по внешности?

– Мне неприятно, когда это становится основой выбора. Вернее, не красота как таковая, а умение кокетничать, быть легкомысленной. Согласитесь, такие особы пользуются успехом в любое время в любом окружении…

– Такое я мог ожидать от четырнадцатилетней глупышки, но никак не от вас. Стоит понять уже, что умные мужчины не польстятся на такое. Разумеется, это влечет, заводит, но… Не идет дальше.

– Четырнадцатилетней… Вот снова! Снова эта предвзятость по поводу пола, возраста, наружности… Не вам-то уж точно мыслить чьим-то мнением.

– Не думал, что вы так низко поставите меня…

Янина выдохнула, испытав в некоторой степени досаду на себя.

– Я не хотела задеть вас. Просто меня утомляют подобные разговоры. Я понимаю, что вы сказали это отнюдь не потому, что мыслите так на самом деле, но получилось все равно, как будто это так, потому что так приятно говорить, и часто произносимые многими слова приобретают неприятную окраску.

– Обесцениваются, – улыбнулся Николай и продолжал после паузы. – И все же вы не должны так осторожно и неприязненно относится к красоте.

– Это отнюдь не так, красота меня восхищает. Но люди порой бывают настолько ослеплены ей, что не читают всего остального, становясь затем несчастными. Кого же стоит винить в их слепоте и следующих неприятностях, разочарованиях в человеке рядом?

Николай согласился с ней в душе, не подумав, что в этой паутине заблуждений и интерпретации поведения небезразличного человека с таким же успехом могут болтаться и они сами, ощущая при этом некое превосходство над остальными, чьи проблемы выглядят более очевидно.

Янина осеклась, ведь могло показаться, что она говорит про самого Николая, и испугалась, что он почувствует это. Но Литвинов отнюдь не считал себя человеком, попавшимся на удочку ослепительной дурочке, и Янина понимала это. Сколько бы ни было у Яни претензий к легкомысленности и ограниченности, нарочитой, назло будто в некоторых вопиюще важных вопросах, она считала сестру человеком несравненно выше остальных. Подавляющую часть остальных Стасова не знала, но заранее была уверенна, что они ничего не стоят.

– Красота, если ей обладаешь, обеспечивает уверенностью. Поэтому мне вполне понятно, почему странна любовь к людям уродливым. Или даже не так – некрасивый может быть искрометен, остроумен, и его легко будет обожать, смаковать заключенную в нем добродушную силу; но неуверенный неудачник, который очень сильно зависит от собственной некрасивости, не будет привлекать. Даже если человек наделен правильными изначально пропорциями, но не может любить себя. Что-то пойдет не так – осанка, затравленное выражение глаз выдаст с головой. Люди чувствуют такое. Внутреннее ощущение себя гораздо важнее данных родителями черт. И в то же время история знает примеры, когда низкорослые не слишком привлекательные мужчины обладали такой харизмой и силой, что перед ними склонялись… То есть они плевать хотели на злость на природу.

Сказав нечто глубокое и умное, Янина по обыкновению ощутила прилив самоуважения и успокоенной гордости. Она почувствовала, что увлекается, как в моменты рассуждений сама с собой, и мнение слушателя уже не так важно, да это и не столь интересно, чтобы спорить на сей счет. Быть может, Николай вовсе не хотел задумываться над подобным, ему просто хорошо было сидеть рядом с человеком, от которого паром валила страсть, убежденность и здоровая атлетическая агрессия. Литвинова завела настырность собеседницы и явно второстепенное значение для нее его мнения. Тем не менее он отозвался, но уже на несколько более злободневную и личную тему.

– Если любишь, – задумчиво изогнулся Николай в искусстве диалога, – то не замечаешь физических недостатков. А если и замечаешь, они не имеют значения.

Как истинный мужчина, он как-то подрубил поток ее словоохотливости, но при этом исчерпал тему, потому что Янина не собиралась спорить или уточнять – она согласилась. Нутром первоклассного делателя выводов она почуяла, что столкнулась с достойным противником с самостоятельным внутренним маятником, и вновь убедилась, что этого человека есть за что уважать.

– А духовные? – спросила Янина с каким-то ожесточением.

– Тем более, – слабо раздвинул Литвинов уголки губ.

Янина чуть приоткрыла рот, всей своей не слишком внушительной, но устойчивой фигурой выражая несогласие, но, считаясь с его видением проблемы, промолчала. В процессе затеплившегося разговора она постепенно пришла в восторг и пожалела, что ранее не нащупала столь блестящего собеседника. Почему-то после потери надежды на собственное семейное благополучие с тихим спокойным мужем она разуверилась в том, что в России остались интересные личности. Порой она и хотела заговорить с кем-нибудь, проявить дружелюбие и инициативу, но что-то неизменно останавливало, хоть Янина и испытывала раздражение от того, что повинуется чувству, обязывающему и дальше просто сидеть у себя в комнате, поддавшись влиянию лишь своих мыслей.

– Не бывает горя от ума. От ума только польза. Если же к уму добавляется уныние и бездействие – здравствуй, горе от ума! Но это другая история. Здесь уже, кажется, горе от отсутствия силы воли или доверчивости. Доверчивость – страшный порок, – произнесла она после подобного столкновения с Литвиновым, не любящим спорить, одобряющим, скорее, монологи, как и она сама.

Николай, постепенно начинающий привыкать к высокопарному направлению беседы, улыбнулся.

– Как всегда, несете вы едва ли не ересь… Но как-то привлекательны эти слова. И сказаны они так… С напором, яростно что ли… И настолько правдиво, что все в целом это заманчиво.

– О, какая высокая оценка моих способностей, – ответила Янина, ничуть не обидевшись.

Они обменялись лукавыми одобряющими взглядами и искренне рассмеялись. Следующие взоры сквозили уже в теплоте, как бывает у людей, испытывающих друг к другу симпатию, но волею случая, лени или недостатка мотивации не сблизившихся ранее.

Николай потеплел от сознания того, что Янина, эта грозная обособленная Янина при близком рассмотрении оказалась не чем иным, как милой нелепой девчонкой, запутавшейся в обрывках их жизней и смущающейся, если думала, что попала впросак при обличении пороков общества. И такой она была лишь для него, он ясно видел это. Для Николая, который был старше, это открытие послужило дополнительным поводом относиться к ней с некоторой теплой иронией.

Именно с того обобщенного слитого смеха между ними установились особые отношения, связывающие обычно людей, обреченных не вступать в романтическую связь. Обычно существа, становящиеся друзьями по убеждению, не могут сказать, что было поворотной точкой в их взаимодействии. Янина могла сказать, и его явное дружелюбие в тот погожий день с легким пушком, ниспадающим на нечищеные пред усадебные дорожки, наполнило ее предрождественским настроением, несущим очищение и обновление. Давно не испытывала она подобного. Ей казалось, и она, должно быть, была права, наливая себе какао в пиалу – они имели гораздо большее, чем симпатию – духовную сплоченность. Оба знали, что ни с кем на важные темы больше поговорить не смогут.

28

За окном сочно расстилались сумерки, но Анна и Дмитрий словно не замечали этого, укутавшись в миры друг друга. Вернее, укуталась только Анна, ведь она не могла наверняка знать, чем живет человек, ставший для нее уже центром, болью, затмением всего остального. Едва ли можно было представить другого столь одержимого иным существом создания. От общей неустроенности своего бытия, от теней ли на небосклоне мутного времени… От этого тяжко становилось и объекту и источнику. В Дмитрии потихоньку пробуждалась жалость по отношению к кузине. Он просто хотел прожить свою жизнь без потрясений и скандалов, в достатке, чертовски хорошо проводя время и ни о чем особенно не задумываясь.

Соединиться они не смогут. Остаются случайные вырванные встречи с постоянной угрозой быть разоблаченными. В конце концов в свете пойдут толки, дойдет до Николая… Тот только с виду такой напористый и выдержанный, а так взбеситься может… Дмитрий прекрасно помнил, как он жестоко обошелся с солдатом, допустившим вольную шутку в отношении его матери. Того беднягу еле удалось спасти от дуэли. Причем для Литвинова было настоящей пыткой терпеть до официальной возможности поквитаться, а не покарать на месте обидчика, распускающего свой никудышный язык. Так что гнев этого человека, с которым он когда-то сошелся от нечего делать и который, похоже, весьма охладел к нему в последнее время, совсем не принесет пользы…