Алая дорога

– Покончила с жизнью после расставания с ним. Мне было тогда одиннадцать лет, и я только начал понимать что-то.

Елена смотрела на него во все глаза, не желая верить. Она всегда была чересчур чувствительна к таким вещам, ей стало страшно. Елена прекрасно понимала, что для него значит этот рассказ. Она вошла в узкий, почти закрытый круг людей, которым он доверял.

– Вы ведь не жили с ней? – решилась она на фразу, которую не сказала бы, если бы он сам не начал этот разговор.

Он вздохнул, понуро кивнув.

– Я жил с её дальними родственниками, мещанами. Они не знали ничего, кроме того, что для жизни нужно работать и накопить больше денег. Я их не виню, кто я им был, и почему они должны были обращаться со мной как со своим ребёнком? В доме и их собственных детей было полно. А я… страдал без неё, каждый день надеялся, хоть и знал, что она приезжает только в воскресенье, специально тайком пролезал к окну и ждал, что из-за угла вот-вот покажется её карета.

Мать Алексея была восхитительной женщиной с ямочками на щеках, мягкими карими глазами, словно погруженными в холодную ключевую воду, и пушистыми каштановыми волосами, неизменно выбивающимися из прически, и казалась ангелом, пойманным с неба и запакованным в прекрасное полное тело. Совсем ещё молодая и жизнелюбивая, не представляющая, что кто-то может быть ей врагом, хохотушка и вдова, она была заманчивой мишенью для местных ловеласов. Овдовев в двадцать один год и родив одного сына, она хотела больше детей и любящего мужа. Но получила испорченную репутацию и необходимость отправить незаконного ребёнка подальше от любопытных глаз.

– Она могла остаться со мной, но тогда пришлось бы идти наперекор обществу, жить в уединении, а это было самым страшным, что она могла совершить. Ради меня она не бросила свет, который при малейшей возможности жаждал проглотить её и чуть не сделал это. Она могла бы жить со мной в деревне, подальше от ядовитых глаз, но не захотела, или не смогла, погружаясь в новые романы, а меня видя только по воскресеньям, на службах.

Такой была Мария Литова, в девичестве Лиговская, такой запомнил её сын, видевшийся с ней редко, но тем ярче и памятнее были эти встречи. Лишённый матери ежедневно, он относился к ней как к божеству, благоговел перед ней, и невероятно, до помешательства, любил. Она, как могла, старалась стереть лаской и нереализованной любовью горечь его без материнских дней. Самыми светлыми воспоминаниями его безрадостного детства навсегда остались её ненавязчивый запах, волосы, на ощупь казавшиеся пеплом, её мягкие белые руки, обнимавшие его худенькую шейку при неизбежном прощании. Когда она говорила своё всегдашнее: «Скоро увидимся, сынок», Алёша готов был бежать за ней, пока его не собьет карета, но эти слова всё-таки помогали ему видеть в жизни просвет. Он был сиротой с обоими живыми родителями, и это наложило свой отпечаток на его характер. Но он ни в чём не винил мать, она была неприкосновенна.

– А… а ваш отец? – спросила Елена, не стыдясь дрожащего голоса.

Они отошли от картин к окну, и теперь могли посмотреть друг на друга, оба страдающие его болью, сроднившиеся ей.

Алексей цинично присвистнул. Его лицо помрачнело.

– Ему было наплевать, хоть он и прекрасно знал, где я и что со мной. Да это вообще все знали.

– Это из-за него она… умерла?

– Нет. Она, конечно, была зависима от своих мужчин, но не до такой степени, чтобы унижаться. После такого! Знаете ли, он ведь даже не пришел ко мне ни разу. Такие люди… Вы можете видеть их каждый день и не представлять, какая гниль может быть скрыта за их гладкой ровной внешностью.

– Почему ей не помогли родители?

– Это запутанная история.

– А я люблю распутывать, – сказала Елена и оторопела от собственной небывалой дерзости.

Алексей тихо улыбнулся, совсем как она любила.

– Ее родители были выдающимися людьми. Но к тому времени, как появился я, их уже не было. Бабушка в давность была актрисой, причем довольно известной. Пережила страстный, изматывающий роман с каким-то промышленником. Затем на ней, беременной, женился мой дед. Любил он ее страстно и давно. Ее первенец, тот самый, незаконный, связался с террористами…

– Кто в наше время с ними не связан, не говоря о прошлом. Темное время было, будоражащее… – пробормотала Елена, округлив глаза.

– Именно. Его казнили вместе с дочерью его настоящего отца. Тот ведь женился и жил припеваючи. Бабушка после того подкосилась. Она и так не была крепка здоровьем после бесчисленных родов, а тут такое… Вскоре она почила. Дед держался, пока не пристроил детей, в том числе и мою мать… Анналы их жизни каким-то чудом дошли до меня через брата. Я мог бы ничего и не узнать о своих корнях, а это так горько… Словно нечем зацепиться, как растению, выброшенному на поверхность земли.

– Я люблю вас, – выдохнула Елена, сама испугавшись своих слов, произнесенных сгоряча.

Нужно было как-то вознаградить его за откровение, а она давно хотела сказать это, почти с того момента, когда поняла себя. Лучше подвергнуть себя риску, чем ждать того, чего, возможно, и не существует. Уже много раз она представляла себе эту сцену, каждый раз всё более прекрасную, но наяву оказавшуюся скомканной. Сердце Елены гулко стукалось о рёбра, пока Алексей ошарашено смотрел на неё, забыв о своей исповеди.

– Елена, – сказал он, наконец, опешив, но глядя на неё с скрываемым за старательной попыткой казаться бесстрастным восхищением, – я не думал…

– Не думали о чём? – она приободрилась от его взгляда, выражающего одобрительное удивление, в её голосе послышался вызов, напористость, характерная для Аркадия Грушевского в спорах за карточным столом. – О том, что мне понятны и близки ваши мысли, что я только и жду, когда встречусь с вами снова? Свет мне больше не интересен, если там нет вас, а в душе, если не оправдается надежда на встречу, такая пустота и апатия…

Её решительность вмиг сдуло ветром страха, и теперь она готова была расплакаться, на этот раз от стыда. Елену начинала бить дрожь, почти как от холода.

–Теперь вы меня возненавидите.

Но он тепло прижался губами к её перчатке, и, казалось, не был настроен на порицание.

– Дорогая моя, вам лучше пойти домой, вы устали.

Елена содрогнулась.

– Вы меня презираете? – прошептала она, ступив вперед и прищемив своей шнурованной туфелькой его ногу.

С умилительным для него страхом встречая просветлевшие шоколадные глаза, она приободрилась.

– Что вы, Елена, – он немного подумал, и с ласковым лукавством посмотрел на неё, – надеюсь, ваш последний вальс на балу у Орловой – мой?

Елена почувствовала, как призрак страха и отчаяния, витавший над ней, с тихим вздохом, вырвавшимся из груди, растаял, подарив лучик света, готовый при возможности превратиться в яркое летнее утро. Алексей же был обескуражен такой стремительностью и порывался говорить о чём угодно, лишь бы не возвращаться обратно к объяснениям.

– Почему вальс?

– Это был любимый танец моей матери.

– А почему последний?

– Последнее лучше запоминается.

Он подал ей руку, и сквозь тонкую материю рукава Елена чувствовала его тепло. Они долго говорили, пока гуляли, точно старые друзья. Удивительно, что существуют люди, не делающие из чувств трагедию или мелодраму. Они просто принимают их и благодарят, или стараются поскорее забыть.

Глава 8

Настал знаменательный в жизни любого светского человека день – костюмированный бал, который устраивала в своём огромном Царскосельском поместье Наталья Львовна Орлова, светская королева Петербурга, женщина смелая, остроумная и кокетливая. В ней, что редко для таких людей, не было ничего пошлого и надменного, поэтому молодёжь, только что вырвавшаяся из гимназии, преклонялась перед её талантами. Юноши влюблялись, девушки подражали. Она действительно обожала ту жизнь, которую вела, но прекрасно знала, что есть и другая, стараясь не шиковать и не злить и так уже утрачивающих последние капли терпения бедняков. Елена до дня, когда Наталья Львовна стояла у входа в свой дышащий шармом дом и тихим голосом приветствовала собирающихся гостей, не была коротко знакома с этой законодательницей мод, богатой вдовой и интересной женщиной, матерью Ады. Елена видела их вместе много раз, но мельком, и не имела счастья свести с ней что-то большее, чем поверхностное знакомство.

– Ах, Helen, приятно видеть вас, моя красавица! Клянусь, во всём Петербурге не найти двух девушек прекраснее, чем вы и Ада. Ну, идите, радуйтесь. Для чего ещё нужны балы?! – пропела Наталья Львовна и ласково похлопала Елену по плечу, задёрнутому шёлковой материей.

Войдя в бальный зал, Елена в восхищении озиралась кругом и не могла насмотреться. Воображение человека, привыкшего к незатейливой, хоть и восхитительной, красоте родных деревенских просторов, не могло не затронуться. Сусальное золото на огромных люстрах, лакированный паркет с различными узорами из разного цвета древесины, золочёные стены, словно во дворце. Всюду ослепляющий торжественный свет, смех, буйство красок и огней, красивые и безобразные лица, платья различных эпох, умудрённые жизнью матроны и наивные девушки, охотники за наслаждениями, старые сплетники, передовая молодёжь и консерваторы. Невообразимо было представить, что у всего этого разношерстного общества есть что-то общее, но оно было – все принадлежали к высшему сословию, поэтому пользовались расположением Натальи Орловой. А если не пользовались сами, то были любовниками, детьми или друзьями тех, кто пользовался.

Наталья Орлова, не сказав mademoiselle Грушевской ничего, что не говорила бы десяткам других протеже своей дочери, проявила гораздо больший интерес к отцу Елены. И сегодня, когда со дня на день должна была быть объявлена помолвка Ады и Аркадия Петровича, хозяйка дома открыла бал именно с ним. Елена, стоящая в общей разряженной толпе, с восхищением смотрела на эту грациозную пару, плывущую по гладкому блестящему паркету и оставляя за собой только удары каблуков об пол. Тёмные мысли из-за грядущего брака рассеялись в свете событий, напрямую касавшихся её самой, и Елена не сомневалась, что голубое весеннее небо будет вечно светить над её причёсанной головкой, подсушивая вставленные туда цветы.

Наталья Львовна позволила гостям проявить фантазию и не стала задавать тему для костюмов. Елена выбрала образ гречанки, а точнее – Сафо. Одеваясь к выходу, трясясь по выбоинам дороги в новеньком автомобиле, она думала только об Алексее, всё остальное сильно потускнело на его фоне. Зайдя в зал, Елена впервые отвлеклась от радужных мыслей – её наряд мог показаться кому-то чересчур смелым на фоне национальных русских костюмов, платьев времён Петра и Екатерины, карнавального безумия или одежд из популярных романов. Но Елена вспомнила слова Алексея: «Знаете, Елена, тот, кто мыслит, хоть раз вызывает недовольство общества». Елене хотелось мыслить, поэтому она выдохнула и направилась вперёд, всё время ища одно лицо. Протискиваться к спасительной стене, где можно было отдышаться перед штурмом паркета, было нелегко и рискованно. Существовала невыдуманная опасность помять платье, встретившись с массивными плечами дородных дам и пухлыми брюшками военных чинов. Тогда бал не принесёт никакой радости. Как прикажете очаровывать Нестерова, если юбка изомнётся? Позор, да и только. А ещё девушка из высшего общества!

Так что горемычная обольстительница осталась стоять у самого края сбившихся к стенам гуляк. Жалов, углядевший Елену раньше остальных её призрачных ухажеров, с улыбкой опытного ловеласа направился к ней, выкрикивая какой-то модный анекдот и параллельно отдавая должное её образу. Он был одет в гусара войны с французами, что, как и любая форма, шло ему безоговорочно.

– Вы сегодня хороши как никогда, Елена Аркадьевна!

– А что, обычно я никогда не хороша? – парировала Елена, пресытившись его галантностью. «Неужели нельзя просто поцеловать руку? Он ведь отпускает по сто таких комплементов на день», – нервно подумала она, чувствуя жжения в глазах от излишне надушенных плеч соседок.

Жалов слегка опешил, но быстро переменил тактику, угадав её настроение.

– Как приятно снова оказаться на балу, хоть и не во дворце. Матушка рассказывала мне, что последний стоящий костюмированный бал она видела в третьем году. Потом – японская война, – он поперхнулся. Его патриотические чувства не могли примириться с позорным фактом поражения, – вы понимаете, и они сами собой сошли на нет. Так что спасибо Наталье Львовне, она умеет делать такие вещи качественно.