Что никак —
Ни мне, ни вам! —
Не найти нигде
Дорогу
К этим славным островам![84 - Заходер]
Детские стихи Яна Бжехвы подойдут и не изучающим польский язык. Если хотите поработать над собственной дикцией, красивой речью, повторяйте:
Nie pieprz, Pietrze, pieprzem wieprza, Не пепш, Петше, пепшем вепша,
Wtedy szynka bedzie lepsza.» Фтэды шинка бэндже лепша.
«Wlasnie po to wieprza pieprze, Влащне по то вепша пепшенн,
Zeby mieso bylo lepsze.» Жебы менсо было лепше.
«Alez bedzie gorsze, Pietrze, Алеж бэндже горше, Петше,
Kiedy w wieprza pieprzsie wetrze!» Кеды в вепша пепщенн ветше!
Taksie sprzecza Piotr z Piotrowa, Такщенн спшетча Петр с Петровонн,
Wreszcie poslal do tesciowa[85 - Brzechwa, 95 – 96.]….. Врешче послал до тещчовонн.
Кстати, про этого самого Петра, перец и кабана написал Б. Н. Полевой в книге «До Берлина – 896 километров». Одна из глав так и называется «Как переперчили дикого кабана»:
«Все мы, общаясь с поляками, понемногу узнаем польский язык. Шабанов в этом настолько преуспел, что ухитряется объясняться с пани Ядзей на высокие темы, величая ее при этом Ядвигой Казимировной. Но лучше всех усваивает этот красивый и нелегкий для нас язык Петрович. Он единственный из нас без труда проговаривает шутливую польскую скороговорку: «Не пепш, Петше, вепша пепшем, бо пшепетшишь, Петше, вепша пепшем». Эту скороговорку никто из нас не одолел.
На русский скороговорка эта переводится так: не перчи, Петро, дикого кабана перцем, ибо переперчишь, Петро, дикого кабана перцем. Петровича зовут Петром. Ну так уж случилось, такова игра судьбы, скороговорка эта звучит для него сейчас как кровная обида.
Почему? Сейчас расскажу. К казакам выезжал я на машине офицера связи. На ней же вернулся и обратно. А когда вернулся, Петрович был во дворе, лежал под «пегашкой» и что-то там колдовал в ее недрах. Поздоровался он издали, продолжая ремонт с какой-то подозрительной старательностью. Я сразу сообразил: что-то случилось. Хотел спросить Крушинского. Но когда тот пишет, лучше его не трогать. Он не услышит вопроса, а то и пошлет ко всем чертям. Зашел Шабанов, потрогал струны гитары и вдруг сказал:
– В военторговскую столовую тебе сегодня не идти. Ваши Петры угостят тебя сегодня отличной колбасой и кабаньим окороком. Ты пробовал кабаний окорок? Объедение. Ведь так, Петр Васильевич?
Находящийся в комнате шофер Крушинского Галахов, тоже Петр, человек пожилой, серьезный, несомненно положительный персонаж легкомысленного водительского мира, жалобно произнес, опуская глаза:
– Нехорошо, товарищ майор, договорились же насчет этого не трепаться.
Ну тут уж я, разумеется, не стерпел и потребовал рассказать, что означают все эти недомолвки. Оказывается, без меня произошла любопытнейшая история, героями которой оказались оба Петра, а героиней наша хозяйка.
К городу Соколуву примыкает прекрасный хвойный бор, частная собственность какого-то родовитого магната. До войны лес этот был его охотничьим заказником. В нем водятся не только птицы и зайцы, но лоси, косули и даже кабаны. Да, именно и кабаны. И вот предприимчивая пани Чоснык подбила наших Петров воспользоваться этими природными, ныне беспризорными богатствами и совершить вылазку в эти охотничьи угодья.
– Ваши соседи майоры трех зайонцов хозяйке привезли. А тут вепш: двести килограммов жирного сладкого мяса. Окорока, боже, какие окорока, сколько сала!.. Пан Владек делает прекрасные кевбасы. Ему их ясновельможные паны для святой недели заказывали. Вы никогда и не едали таких кевбас.
Не знаю, что тут сыграло большую роль, красноречивое описание колбас и окороков или статная фигура и выразительные глаза хозяйки, но Петры решили поохотиться на вепша. Однажды утром они исчезли, захватив с собой мой немецкий шмайсер. Исчезли на нашей «пегашке». Когда Крушинский хватился, ни Петров, ни машины не было. Не появились они и в обеденное время. Забеспокоившись, Крушинский стал расспрашивать соседских шоферов – никто ничего не знал. Только пани Ядзя что-то уж очень весело гремела кастрюльками на кухне. Но в ответ на адресованный ей вопрос лишь пожимала полными плечами: откуда ей знать, куда паны офицеры посылают своих жолнежей?..
Петры явились уже затемно, голодные и злые. Вид у них был плачевный.
– Что, на немцев напоролись? – забеспокоился Крушинский, узнав, что они были в лесу, ибо действительно немало немецких солдат и офицеров из разбитых частей группами и в одиночку бродят по лесным зарослям, выбираясь из окружения. Они не сложили оружия и иногда нападают на одинокие машины.
– На кабана напоролись, – мрачно признался положительный Петр Васильевич, не умевший врать, хотя у проворного Петровича явно была наготове другая, может быть, даже героическая версия.
– На кабана? Так вы же, кажется, и ехали на охоту?
И тут все разъяснилось. Оказывается, заехав в лес, они отвели машину в кусты, замаскировали ее и отправились на поиски охотничьего счастья. Птицу они действительно вспугивали на раз, но даже следов кабаньих не было. И они начали уже поминать нехорошими словами прекрасную соблазнительницу, предполагая, что она их разыграла. Решили даже повернуть назад, когда на свежей лесосеке, где штабелями были сложены сосны, заготовленные немцами на телеграфные столбы, наткнулись на целое кабанье семейство. Мамаша с поросятами сейчас же ретировалась в кусты, а глава семейства, огромный кабанище действительно, вероятно, весом на пару центнеров, остановился возле поленницы, смотря на охотников злыми, заросшими жестким волосом глазами. Петры смутились, принимать ли бой. Уж очень велики были желтые клыки у их противника. Однако, мгновение поколебавшись, Петрович сорвал с плеча трофейный автомат и дал по кабану очередь. Промазать он, по его уверениям, не мог – слишком велика была цель и находилась от них шагах в десяти. Однако кабан не упал и не задрыгал ногами в предсмертной судороге. Мгновение он постоял, как бы удивленно смотря на охотников, потом, мотнув своей огромной головищей, наклонил ее и ринулся в атаку. Ошеломленные охотники едва успели вскочить на довольно высокий штабель бревен, причем впопыхах Петрович уронил автомат. Разъяренный кабан ринулся на бревна, стал разворачивать штабель огромными своими клыками. Нет, Петрович, по-видимому, все-таки не промазал, но шкура животного была так толста, что, пробив ее, пули потеряли убойную силу и застряли в толстом слое сала. Наверное, они причиняли боль, и это приводило чудовище в ярость.
Минут пятнадцать кабан атаковал штабель бревен, пытаясь разрушить его, и, конечно же, у двух Петров птички не пели на душе. Петрович никогда не расставался на фронте с наганом. В барабане оказалось два патрона. Обе пули он, по его уверению, врезал кабану в голову. И снова никакого результата. Убедившись, что люди, причинившие ему боль, пока что недосягаемы, кабан оставил бревна и улегся под штабелем, не спуская злых, налитых кровью глаз с испуганных Петров. Шли минуты, часы, а он не уходил. Что пережили Петры, они не рассказывали, но, конечно же, они проклинали саму мечту разнообразить сочными душистыми колбасами и жирными окороками домашнего копчения, которые так вкусно выглядели в описаниях пани Ядзи, военторговскую кашу-«блондинку», заправленную американским комбижиром.
– Видеть не могу теперь эту Чесночиху, пся крев, – признался Петрович, а когда пан Чоснык попытался соблазнить его повторить охотничью вылазку, взяв на этот раз винтовку, он был послан по замысловатому адресу.
В довершение всех бед, пока наши охотники мерились терпением с разъяренным вепшем, кто-то спер с машины два бака с бензином, которые всегда возил с собой запасливый Петрович, прикручивая их к заднему бамперу. Вот почему теперь, жалея своих верных водителей, мы уже не повторяем польской скороговорки о Петше, пепше и вепше»[86 - Полевой].
Мои польские водители очень любили пошутить про некого Гжегожа Бженчишчикевича из Хжоншчижевошице. Приставали: «Произнеси, произнеси его фамилию». Смешной Гжегож оказался героем польской военной комедии «Приключения канонира Доласа, или как я развязал Вторую мировую войну», которого сыграл знаменитый актер Мариан Коциняк.
После жука и Гжегожа, водители умоляли быстро-быстро произнести фразу «Stоl z powylamywanymi nogami» – типа нашей скороговорки «с переподвыподвертом».
Попробуйте выговорить:
1.«Przygwozdz bzdziagwa gwozdziem zdzblo, to pobzdzi zdzblko». «Пшигвождж бждженгва гвожджем жджбло, то побжджи жджбко». «Пригвозди гвоздем стебель», – кричит стебелек».
2.«W czasie suszy szosa sucha». «В тшаще суши шоса суха». Аналог русской скороговорки: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку».
3.«Krоl Karol kupil krоlowej Karolinie korale koloru koralowego». «Круль Карол купил круловэй Каролине коралэ колору кораловэго». В русском варианте – «Карл у Клары украл кораллы. А Клара у Карла украла кларнет».
Эта скороговорка весьма проста: «Soczewica, kolo, miele mlyn». «Сотшевица, коло, меле млын». «Чечевица, колесо, мельница мелет». Зато она считается самой старой в польском языке – начало XIV века. Говорят, что эта простая фраза спасала жизни. Солдаты польского короля Владислава Локетка заставляли жителей Кракова произносить эту скороговорку, чтобы отличить преданных горожан от бунтовщиков, многие из которых имели немецкое происхождение. Кто не мог повторить скороговорку, тому отрубали голову.
«Pоjdzze, kin te chmurnosc w glab flaszy». Если вы присмотритесь, то увидите, что в этой фразе присутствуют все 32 буквы польского алфавита. Называется такой текст панграммой.
А вот вам детские считалки-заклиналки, написала их со слов своих племянников:
1. Raz, dwa, trzy, cztery, Раз, два, тши, тштэры,
Maszeruje Hackelbery, Машэруйе Хакэлбэры
Za nim ida Pixi Dixi, За ним идонн Пикси Дикси,
Co sie kapia w proszku «IXI». Цо щен компённ в прошку «Икси».
2. Misia Asia, Misia Fela, Мища Аща, Мища Фэла,
Misia Kasia, konfacela, Мища Каща, конфацэла,
Misia A, Misia Be, Мища А, Мища Бэ,
Misia Kasia, konface. Мища Каща, конфаце.
3. Raz, dwa – Jacek ma Раз, два – Яцек ма
trzy, cztery – smaczne sery тши, тштэры – сматшнэ сэры
piec, szesc – chcial je zjesc пеньч, шещчь – хчал йе зьещчь
siedem, osiem – spotkal Zosie щедем, ощем – споткал Зощенн
dziewiec, dziesiec – schowal w kieszen! джевенчь, джещеньч – сховал в кешэнь!
4. Ele mele-zjedz morele. Эле мэле – зьеджь морэле.
Bango, bango-wcinaj mango. Банго банго – фчинай манго.
Pomarancza z marakuja Помараньча з маракуйонн
do zabawy sie szykuja. До забавы ще шикуйонн.