Алые зори Егора Романова

Алые зори Егора Романова
Светлана Шкляева

Роман написан по тревожным событиям перестроечного периода, затрагивая две чеченские компании. Герой романа, простой русский парень, попадая в сложные ситуации, не теряет присутствие духа. Он с честью преодолевает все невзгоды и помогает всем, кто нуждается в его поддержке.

Алые зори Егора Романова

Светлана Шкляева

© Светлана Шкляева, 2018

ISBN 978-5-4490-2866-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

На берегу деревенской речки Малиновки, на лавке, притулившейся к березам двойняшкам, сидели двое мужчин и спорили:

– Я ведь тебя не спрашиваю, какой ты, – возмущался полноватый, розовощекий Андрюха Грицко, – я спрашиваю: ты кто?

– Я русский – ответил ему молодой, светловолосый, широкий в плечах парень по имени Егор, с виду – прямо богатырь из русских сказок.

– Вот балда. Ну, я, к примеру, украинских корней, вот тот поляк, а тот немец, – указывая на стоящих неподалеку мужиков, горячился Андрюха. – Чувствуешь? Есть еще на свете англичане, французы, чехи, румыны и т. д. Кто? Что? – имя существительное. А русский – это прилагательное, – нравоучительно констатировал он высоким бабьим голосом, тыча в грудь Егору толстым пальцем, похожим на сосиску.

– Сам ты прилагательное, – пробасил Егор.

– Ну, посуди сам, я же на вопрос кто ты, не отвечаю – я украинский. И никто из других национальностей на всем белом свете не называет себя прилагательным, только вы, русские, продолжал Андрюха.

– Много ты понимаешь, – возразил Егор – когда отвечают, я русский, всегда рядом подразумевается слово человек. Уразумел? Русский человек!

– А мы значит не человеки, если не называемся польскими или украинскими? – съехидничал Андрюха.

– В старину, когда мы были отдельными племенами: вятичами, кривичами, древлянами, полянами и прочими, мы так и представлялись: я вятич, я древлянин, я северянин. Одному племени было трудно обороняться от набегов противников, и славянские племена, говорящие на родственных языках, объединились в большое сообщество для помощи друг другу. Они стали называть себя русичами, русскими людьми. Объединившись, мы стали неизмеримо большим и сильным народом, чем какое-то отдельное племя. Когда чужаки спрашивали нас, кто вы люди? Мы отвечали, что мы русские люди. Со временем слово люди перестали употреблять для краткости, но оно всегда имелось в виду – выдал длинную тираду Егор.

– А почему это русские, а не вятские или древлянские? – полюбопытствовал Андрюха.

– Этого я точно не знаю, – ответил Егор, – версий и догадок много. Родственных и похожих слов в русском языке немало. Например, роса, река Рось, русый, так как русские люди в основном были русоволосыми, наконец, племя Русины. Может быть от имени князя какого. Да разве сейчас найдешь концы, откуда взялось это название.

В большой, по деревенским меркам, Михайловке, которая по размерам вполне могла сойти за село, Егор слыл грамотеем. Он окончил среднюю школу с отличием, но в институт поступать не стал. Семья большая, матери надо помогать, одна не поднимет младших братьев и сестер. До труда и науки Егор был охотник, в его руках спорилось все, за что ни возьмется. Быстро овладел вождением трактора, комбайна и добросовестно трудился на родных колхозных полях, пока не призвали в армию. Отслужив положенный срок, снова сел за руль трактора и пахал исправно до самого развала Советского союза. Колхоз «Путь к коммунизму» был ни бедным, ни богатым, так, средней руки, но себя кормил исправно, да и государству кое-что отгружал, картошку, например. Она охотно произрастала на колхозных полях в большом количестве. Хлебные поля тоже давали неплохой урожай. По осени, чтобы до заморозков успеть убрать картофель, из города приезжали студенты и рабочие предприятий. Колхозники часто пользовались этим обстоятельством. Пока горожане трудились на колхозных полях, сами колхозники трудились на своих придомовых огородах.

По пути к коммунизму, колхоз так и не дошел, хотя некоторые признаки этого призрачного коммунизма кое в чем проявлялись. В коммунизме не предполагались деньги. Вот и колхозники последние несколько месяцев в глаза их не видели. Кто не мог жить без труда, тот работал, кто не хотел, тот не работал. Ведь какой лозунг изначально был провозглашен в этом светлом недосягаемом будущем: «От каждого – по способностям, каждому – по потребностям». То есть, если даже у тебя нет абсолютно никаких способностей, ни к науке, ни к работе, а потребности о-го-го какие, то ты получишь все, что захочешь, за счет тех, кто в силу своих недюжинных способностей, создает блага. Гуманно. Но не надорвутся ли и не обидятся ли способные, волоча за собой воз бесполезных бездельников? Слава богу этот лозунг не воплотился в жизнь, да и авторы, спохватившись, подправили текст. Он зазвучал так: «От каждого – по способностям, каждому – по труду». Колхоз развалился вместе с Советским союзом, и «способным» стало незачем волноваться. Страна, оставив свою утопическую мечту о светлом коммунистическом рае, сломя голову, окунулась в дикий капитализм со всеми его прелестями. Ловкачи разного рода прибирали к рукам народное достояние. Бывшие колхозники на первых порах пребывали в растерянности. Как дальше жить? С чего начинать этот капитализм? Первым опомнился бывший председатель колхоза. Он кое-как собрал собрание бывших колхозников и попытался уговорить народ вернуться на свои рабочие места, хотя бы временно: доярок к своим коровам, полеводов в поля. Народ не соглашался работать задарма.

– Я что ли вам Изаура какая батрачить от зари до зари бесплатно! – живописно жестикулируя крупными жилистыми руками, зычно кричала высокая, широкоплечая Настюха, насмотревшись мыльных зарубежных сериалов. Мужики вокруг дружно загоготали:

– Сравнила тоже, где Изаура, а где ты. Изаура тростиночка, а ты Илья Муромец в юбке.

– Как дам по башке, морда конопатая! Насмехается еще, – пригрозила Настюха рыжему пареньку, стоявшему рядом. Настюха страдала от своей дородности. Мать с отцом на голову ниже ее да и комплекцией поизящнее.

– И в кого я такая дылда уродилась? – спрашивала она у родителей.

– В батюшку мово, – отвечала мать, – могучий был, одни только ручищи чего стоили, подковы гнул. Из-за этой могучести деревенские женихи обходили Настюху стороной, опасаясь ее тяжелой руки. Рыжий паренек предусмотрительно отодвинулся от могучей соседки.

– Нет, правда, Семеныч, какой нам резон гнуть спины задаром? – обратился к председателю Егор, дотоле молча стоявший немного в стороне от толпы.

– Егор, ты же разумный человек, – обратился к нему председатель, – если мы не будем пахать, сеять, косить, доить коров, с чего жить будем? Со своих огородов немного нажируете. Не заготовим сена, стадо сгубим. Стадо сгубим, без молока, мяса и масла останемся. А хлеб нынче, какой уродился, мы его оставим пропадать на корню? Что ж вы себе враги что ли? Давайте по осени урожай соберем, хлеб, картошку, разделим по домам. Излишки продадим. Кое-какие деньги получим, а зимой подумаем, как нам поделить землю, технику, остальные угодья. Закон о частной собственности на землю сейчас обсуждается в правительстве. К весне, может, все прояснится, и тогда вперед, каждый сам по себе! А сейчас мужики и бабоньки – за работу, есть-то надо каждый день. Председатель умолк, ожидая ответа селян, нервно теребя в руках потрепанную кепку.

– А как землю делить будем, по едокам или по работникам? – выкрикнул кто-то из толпы.

– Давайте не будем бежать впереди паровоза, – остудил вопрошающего председатель. – Закон выйдет, по нему и будем делить. Собрание еще погудело с полчаса и стало не спеша расходиться. – То, силком сгоняли в колхозы, теперь распустили. Иди куда хошь. Делай что хошь. Мечемся туда-сюда. А чего мечемся? – ворчали старики между собой.

Глава 2

Солнце уже садилось в туманную дымку над темно-синей полосой леса. До какого-то момента зарево заката разгоралось все ярче и ярче до немыслимо жарких красок, затем понемногу стало остывать. И вот уже июльский прохладный, томный вечер окутал сизой дымкой окрестности. Окна деревенских домов затеплились огнями. По дворам спешили закончить дела по хозяйству: доили коров, закрывали в курятниках кур, уток и гусей на ночь. В этом году лис развелось, не закроешь птицу, тут же на утро лишь пух да перья останутся. Даже в запертые курятники умудрялись забираться. Мужики капканы собрались ставить.

Егор сидел на лавке у дома, глядел на раннюю, яркую, одинокую звезду на еще не почерневшем небе и думал: – Какая яркая звезда! А я ведь даже не знаю, как ее звать. Стыдно. Каждый вечер я смотрю на нее, а она на меня. Завтра же спрошу у Александра Николаевича, что это за звезда? Александр Николаевич сельский учитель, умный, начитанный, много чего знает. Егор часто обращался к нему по разным вопросам и получал вразумительный ответ. – Надо больше читать – решил он для себя, а то уже приходится у Бориски, младшего брата, кое о чем спрашивать. Неловко как-то. Это я должен быть примером для младших, а не они для меня.

Егор был правильным человеком во всех смыслах: не пьянствовал, не курил, много работал. Отец умер, когда ему едва исполнилось пятнадцать лет, и вся мужская работа пала на его плечи. По сути, он стал главой семьи. Мать жалела его. Лучшие куски приберегала для него. Кормилец, следует беречь и уважать. Учила младших двух братьев и двух сестер почитать старшего брата. Возможно все это и послужило раннему остепенению Егора. В свои двадцать семь, ему казалось, что он живет уже давным-давно. Деревенские женщины завидовали Марье, говорили, что ей повезло с сыном, он не то, что остальные деревенские обормоты. А Марья и не отрицала, поддакивала и молилась тайком, отводя от сына сглаз собственными заговорами. Тревожилась мать не зря. Рослый, сильный, симпатичный, умный парень присушил не одну деревенскую девицу. – Женится, заживет своим домом, и она останется наедине со своими проблемами. Правда Бориска с Толькой уже подросли и девчонки помогают, но все равно старший сын для Марьи был опорой и авторитетом. – Имеет право, – думала она, – в возраст уже вошел. Но Егор не торопился с женитьбой, и не обнадежил еще ни одну девушку. На дискотеки в местный клуб, он не ходил. По вечерам, после работы, уединившись в своей крохотной каморке, читал, и не все подряд, а что советовал ему Александр Николаевич. – Всего не перечтешь, жизни не хватит, – поучал он Егора. – Жизнь одна и тратить ее надо с умом, не отвлекаясь на бесполезное чтиво. Тяга к самообразованию жила в Егоре неистребимо. Учитель истории, литературы и по совместительству директор деревенский школы – все в одном флаконе по причине нехватки преподавателей, сумел пробудить в Егоре интерес к русской истории и русской литературе. Егор одолел «Войну и мир», которую не очень понимал, будучи школьником, а теперь, ему открылся целый мир. Он влюблялся, сражался и погибал вместе с героями толстовского романа. Прочитал Достоевского. Особенно его впечатлили его дневники. Прочитал он и произведения, ранее запретных авторов, которые были на слуху, например, Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Читал он и современных отечественных и зарубежных авторов, изучил всю историю дома Романовых, ведь у Егора была царская фамилия Романов. Нет, он не искал родственных связей с царским двором, просто хотел знать как можно больше о своей родине России. Откуда есть пошла Русь?

В редкие часы досуга Егор любил посидеть с удочкой на берегу лесного озера. Часто, устремив вдаль задумчивый взгляд, он забывал про поплавок и рыбу. Утренние и вечерние зори с алыми разливами, располагали к созерцанию. Совсем недалеко, за полосой леса, еще лежали остатки ковыльной степи, разбавленной небольшими перелесками и дубравами. Там у слияния Непрядвы и Дона произошло одно из величайших событий русского средневековья «Куликовская битва». Полки Дмитрия Донского перешли бродами Дон и ударили по войску Мамая. Этот маневр решил исход боя и дальнейшую судьбу России. Егор был на том поле, посетил храм в селе Монастырщино, построенный в честь павших на этом поле русских ратников. В Михайловке не сохранилось документальных сведений о том, что Дмитрий Донской останавливался у них на отдых, но слухи такие ходили, потому что деревня стояла на пути войска русского князя. Даже огромный, могучий, многовековой раскидистый дуб у озера, под которым не раз сиживал Егор, мог быть свидетелем тех славных событий. И Егор гордился тем, что родился и живет в этих местах, прославленных русской отвагой. А то, что в их деревне проживала смешанная русско-польская семья, немецкая и пара украинских семей, он относил как раз ко времени похода Дмитрия Донского. Как они оказались в российской глубинке одному богу известно. Может наймитами были в войске, может предки княжеских слуг. В этих семьях и сами не знали, откуда они пришли, только неясные смутные догадки и все.

Чтение литературы вызывало у Егора разные чувства: то он радовался победам соотечественников, то приходил в горькое недоумение от событий не совсем далеких репрессивных лет, то впадал в глубокие размышления о судьбах героев эпохи зарождения русского государства. Особенно его поразила совсем небольшая книжица «Слово о полку Игореве», патриотическая поэма древней Руси. Точное время написания ее неизвестно. В произведении речь шла о событиях двенадцатого века. Егор читал ее не спеша, смакуя каждое слово, каждую строку, погружаясь с головой в далекие тревожные события древней Руси. Потом снова и снова возвращался к этому удивительному произведению. Поэма притягивала, завораживала красотой и образностью выражений древнего автора.

«Боян же вещий, если хотел кому песнь воспеть, то растекался мыслию по древу, серым волком по земле, сизым орлом под облаками.»

Тот, кто написал эти строки, был поэтом в самом высоком смысле. Так не мог сказать обычный простой человек и, тем более, чужак, как предполагают некоторые псевдоисторики. Это был, хорошо образованный по тому времени, человек, прекрасно владеющий русским языком, знающий историю своей Родины, любящий и болеющий всей душой за нее. Силой и мужеством веет от этого произведения, хотя речь идет о поражении русского войска. Егор не знал, смог бы он вот так, лицом к лицу, с превосходящим по численности, врагом, встать на смерть, как ратники князя Игоря. Нынче битвы не те, что во времена древней Руси. Противник – на расстоянии выстрела. В глаза друг другу смотреть не обязательно. В армии Егор стрелял по мишеням, стрелял и на учениях по воображаемому противнику. Особенного мужества и храбрости для этого не требовалось. Отслужил и забыл. Мирная, размеренная, полная трудов, жизнь в российской глубинке Егору нравилась. Он твердо решил для себя, что когда его семья получит свои земельные паи, будет заниматься фермерством. Что может быть лучше честного, привычного труда на благо своей семьи?

Как и предлагалось на собрании, по осени собрали неплохой урожай овощей и зерна. Поделили часть по домам, излишки продали заезжим перекупщикам по дешевке. С колхозным стадом вышла неувязочка. Ни кто не хотел брать на зиму лишнюю обузу. Скотину надо было кормить, а кормов не заготовили в нужном количестве. С десяток коров пристроили по дворам, а остальных сдали на убой. Убогий пастух Егорушка тезка Егора остался не при делах и запил. Было такое чувство, что скоро конец света. Никому ничего будет не надо. Но видно по инерции всю осень рубили и солили капусту, ставили в холодных сенях бочки с солеными огурцами и грибами. До весны надо что-то есть. Почему-то конец света предполагался на весну.

Зима подходила к концу. Ближе к весне деревня заволновалась, загудела. Конец света не состоялся, стало быть нужно снова пахать, сажать и сеять. Выбранный деревенский актив приступил к разделу колхозной земли. Всем хотелось получить более удобные участки. Егору полагалось три полных пая и на троих неработающих добавили еще пай. Колхозниками в их семье посчитали мать, самого Егора и восемнадцатилетнего брата Бориску. Сестра Галина училась на ветеринара в Туле, следовательно, в колхозе не работала, а брат Толик и младшая сестра Алена были еще школьниками. Получив в собственность несколько гектаров земли, Егор согласился обрабатывать и надел соседа, тезки Егорушки, безобидного деревенского алкаша. Он все равно не будет обрабатывать свой пай, так зачем пропадать земле? Егор обещал по осени выделять ему долю урожая на жизнь. Участок земли между деревенским прудом и лесом был не самым лучшим, но и не худшим. Егора радовала близость воды. Легче будет организовать полив поля. И когда земля отошла от зимней спячки, он с энтузиазмом приступил к пахоте. После развала колхоза остались два трактора, один на ходу, другой без запчастей, один комбайн, дышащий на ладан да груда разного металлолома из борон, косилок. Поделить их не смогли, а продать и разделить, между колхозниками, полученные за них деньги, было нереально. Кто купит этот хлам? Решили оставить технику в общее пользованье. Потому Егору пришлось опять пахать всю, бывшую колхозной, но ставшую частной, землю. Люди за это рассчитывались натурой: кто – приносил молока кринку, кто – сметаны и творога, кто – пару десятков яиц, а кто-то говорил спасибо, обещая отблагодарить по осени. Все лето семья Егора в полном составе трудилась не покладая рук на своих полях. Даже сестра Галина, сдав сессию, приехала помогать родственникам. Осенью брата Бориску призвали в армию. Провожали, как водится, всей деревней, с гармошкой и наказами, чтобы не опозорили земляков. Новобранцем Бориска был не один. Еще трое его дружков ушли вместе с ним. Мать плакала, а Егор успокаивал ее: – Ну что ты расстраиваешься. Отслужит и вернется, и не заметишь, как время пролетит.

Глава 3

Не вернулся Бориска. Неспокойно было на Кавказе. Доходили слухи, что там творятся темные дела. Похищают людей, убивают или просят такие деньжищи на выкуп пленников, какие в деревне отродясь не видывали. Дотоле дружно живущие бок о бок чеченцы, ингуши, русские и другие народы вдруг возненавидели друг друга. Грабеж и насилие процветали при бездействии местных властей, а то и при прямом их покровительстве. Народ, глядя телепередачи о бедствиях, которые происходили на южных рубежах страны, с трудом верил в происходящее. Наконец в декабре 1994 года разразилась настоящая война. В последнем письме Бориска сообщал, что их часть перебрасывают на Кавказ. Вся семья по газетам с напряжением следила за развертывающимися военными событиями. Сведения были скудными. В газетах всколзь упоминались названия чеченских городов: Грозный, Моздок, Гудермес, Аргун. Егору были известны эти места. Он в свое время служил там. В Грозном жил его друг по службе Аслан Бакиев. Егор и представить не мог, что придет время и он со своим, никогда не унывающим, шутником Асланом окажутся противниками. Он не раз бывал в доме друга, когда отпускали в увольнение. Мама Аслана, гостеприимная, улыбчивая Мадина, радушно принимала друга сына, выставляла на стол все что есть. Русский богатырь, как шутливо называла она его, по ее понятию, должен есть за троих. Сестра Аслана, Алия, кокетливо бросала взгляды на белокурого, синеглазого парня, отчего Егор смущался. Алия была еще подростком и мать выпроваживала ее и младшего братишку Ахмада в другую комнату, чтобы они не беспокоили гостя. Отца Аслана Егор видел всего один раз. Тот трудился где-то на нефтепромысле и дома бывал наездами. – Так не бывает, – думал Егор – не может Аслан воевать против русских. Ведь он сам почти русский. Пушкина читал наизусть, Лермонтова «Мцыри» декламировал, как заправский артист, восхищался, как тонко русский дворянин смог описать характер горского мальчика-пленника. Аслан после службы собирался поступать в институт на факультет журналистики, и поступил. С Егором он обменивался редкими письмами, извинялся, жаловался на нехватку времени. А за последние пару лет Егор не получил от него ни одного письма. И вот – Бориска. Третий месяц – ни слуху ни духу.

Тревога и слезы полились по деревне, когда весной 1995-го привезли в гробу первого новобранца Сашку Чернова. Мужики и бабы стояла у его закрытого гроба. Мужики – молча, а бабы утирали слезы. Все сетовали: ни посмотреть, ни поцеловать на прощанье. Им объяснили, что гроб открывать нельзя. Да и как его откроешь, запаян намертво. Что там такое, что даже смотреть запрещается? Сашка в гробу или не Сашка? Мать его Анисья и сестры Верка с Надькой выли словно волчицы, слышно было во всех концах деревни. Бывший председатель бывшего колхоза, а теперь владелец большей части колхозных земель, что-то говорил, изображая скорбь. Люди угрюмо молчали, ведь еще несколько парней из их деревни где-то бьются с врагами, которые совсем недавно были их соотечественниками, а, может, уже и не бьются, пали как Сашка, ведь вестей-то от них нет.

Пропал Бориска. Майкопский мотострелковый полк, в котором служил он, был основательно потрепан при штурме Грозного. Вскоре матери пришла бумага, в которой говорилось, что рядовой Романов Борис пропал без вести. Мать от этого известия свалилась в обморок. Толик и Алена хлопотали над матерью, брызгали в лицо водой, совали под нос пузырек с нашатыркой. Подоспевший Егор поднял с полу мать и положил на кровать. Она, очнувшись, смотрела на старшего сына безумными глазами и повторяла непослушными губами одно: Бориска, Бориска. Егор уже знал о брате. Ему соседи сказали, когда он шел домой.

– Мам, он не погиб, а пропал без вести. Это значит, что среди погибших он не числится, – пытался успокоить Егор мать. Глаза матери наполнились слезами и она, наконец, сорвалась на громкое рыдание, выходя из ступора.

– Мам, не плачь, он не умер. Хочешь, я поеду и найду его? У меня в Грозном друг, ты его знаешь, я писал тебе о нем. Он поможет мне.

– Куда-а-а, Егорушка? Там война-а-а – рыдала мать.

– Да может Бориска и не в Грозном, мало ли где, отстал от своей части, так бывает, – предположил Егор для успокоения матери. Мать с надеждой взглянула на него и выдохнула сквозь слезы: – дай-то бог!

На дворе стоял март. Оплавленная корка рыхлого снега с хрустом проламывалась под ногами. Егор обходил свое поле, поправлял щиты для снегозадержания, чтобы земля впитала в себя больше влаги от снеготаяния, а дума неотвязная тяжело ворочалась в голове: – надо съездить, на месте разузнать все о брате. Мать извелась, почернела, плачет втихомолку от нас. Но разве обманешь? Глаза красные, осунулась, почти не ест. В войну не полезу, порыскаю среди наших, может о друге Аслане что узнаю, а там и он поможет. До посевной обернусь, уже твердо решил он для себя. Через несколько дней Егор обратился к матери:

– Мам, я поеду, может, о Бориске что узнаю. Не держи меня и не переживай. Я осторожно. Если почувствую опасность, не сунусь куда не надо. Постараюсь побыстрей вернуться. Береги себя, не изводись. Определенность, какая бы она ни была, лучше, чем неизвестность. Поставим точку в этом деле и будем дальше жить. Мать посмотрела на Егора запавшими глазами с темными кругами вокруг них, перекрестила сына и напутствовала тихо: