Последний Хранитель Многомирья. Книга первая. Пока цветёт радостецвет

– Ох уж эти бабочки! – хлопнула раздасадованно ладонью о ладонь мамуша. Мурчун, выжидавший, чтобы все отвлеклись на разговоры да дела, было уж приготовился к прыжку за приглянувшимся оладушком, но вспугнулся от звонкого хлопка мамуши и пристыженно забился под стол. Мамуша же дальше успокаивала Хомиша: – Глупые крылатки. Путают они порой сны и принесли тебе чужие. Но теперь же ты ничего не опасаешься?

– Сейчас? – задумался муфель и прильнул к мамуше. – Сейчас хочется мне обнять все наше жилище. Поди рассуди, отчего так.

– И то верно! Рассуди, Флошечка, – поддакнул папуша, отрывая зубами суровую нитку. И уже продолжил бубунить что-то в усы о сапогах, обувщике Шноре и «знатной заплатке».

– Потому что чувствуешь, что оно доброе, – разъяснила Фло, – а все доброе обязательно нужно обнимать. Хотя знаешь, Хомиш, нет!

– Что «нет», мамуша? – переспросил Хомиш и отпрянул от муфлишки на вытянутые лапы.

– Обнимать нужно не только доброе, – улыбнулась мамуша. – Обнимать нужно всякое. Теплых обнимашек достойны все.

– Как и радости? – спросил Хомиш.

– Как и радости, – подтвердила мамуша. Притянула и снова жадно прижала Хомиша к переднику в пятнах муки: – Проснулся мой ма-а-алу-у-уня!

Все на свете стало теплым и пахнущим домашней выпечкой с лепестками любоцвета. И даже мурчун вновь выбрался из-под стола и походя потерся о лапы обнявшихся. Фрим, сидевший за большим обеденным столом, скукожил мордочку, продразнил «малуня!» да и прыснул от смеха. Все формулы и чертежи, которые братиша Хомиша до этого так искусно выводил ноготком, взлетели вверх вместе с мукой.

– Мамуша, а-ха-ха-хах… а-а-апчхи… – Фрим зачихался и едва договорил: – Мне вот любопытно – когда Хомишу будет, ну, к примеру, а-а-апчхи, лет сто, ты и тогда будешь его «ма-а-алу-у-уня» называть? А-а-апчхи!

Хомиш зыркнул на братишу и поджал губы. Мамуша тоже бросила на старшего укоризненный взгляд, пожала плечами, но не ответила. Тем временем Фрим просмеялся, прочихался и хотел продолжить упражняться в остороумии, но внезапно наехавшая на глаза думательная шапочка с лупоглазыми очками-стекляшками поверх нее помешала закончить, и хриплый бас папуши Фио закончил за него:

– А ну, не умничать тут на кухне! Чего эт?! – Голос папуши смягчился: – И ты, и Хомиш, вы сынуши наши. Оба. И оба для нас всегда будете малунями.

– Папуша! – Фрим вспыхнул и водрузил свои лупоглазые очки на прежнее место – поверх шапочки, а саму сбитую шапочку возвратил на макушку и намеренно громко возмутился: – Я бы хотел выразить свое мнение. Попрошу и тебя, и мамушу с ним считаться, все-таки по праву старшинства я могу об этом просить. Это Хомиш был в белоземной спячке последний раз. А я-то уж почитай как несколько лет не впадаю в детство. Вы, допустим, Хомиша и можете называть малуней, и ему, предположу, может это даже и нравиться, но для меня «малуня» – это слово больше обидное.

– Муку с носа вытри, а потом выражай мнение, – засмеялся папуша. – Фло, послушай, как старший за белоземье сумничал. – Он снова огрел по затылку Фрима, но в этот раз мягко и любя. Ладонь папуши прошла по касательной, и Фрим успел удержать на ушках шапку.

Фло смотрела на всех с нескрываемым обожанием. Морщинки, что лучики, в углах ее глаз светились счастьем. Мурчун совершил свой пушистый круг почета и обтер шерстистым боком лапы каждого, намекая на то время, когда пора пришла сытно набить брюшко.

– Голова старшего стала умнее. Младший на целую голову вырос, а в наших с тобой, Фио, головах добавилось седины. Ну, полно, семья Габинсов, не сердите мамушу, иначе оладушки не подойдут. Никто не любит сердитых лап, оладушки тоже. Даже мурчун.

– Оладушки, – обрадовался и сощурил глаза в предвкушении Хомиш. – Даже в белоземье бабочки приносили мне сны про твои оладушки, мамуша.

Глава 2. Встречи после белоземья особенно теплы

Папуша и Фрим в ожидании вкусного завтрака уселись за стол, а Хомиш поднялся в спальню, чтобы отыскать мягкие полосатые тапочки. Те, что мамуша связала ему на восемнадцатилетие.

В поисках он всем телом залез под свое деревянняное ложе и нащупал-таки то, что искал. С улицы раздался свист. Задорный, разрезающий прозрачный, уже набирающий тепло и новые запахи воздух.

Хомиш сразу понял – вызывают его, и сразу узнал, что за свистун. Выскочив стремглав из-под кровати, муфель подбежал, отдернул льняную занавеску и отрыл нараспашку круглое окно.

Прямо в него прилетел рыхлый снежок.

– Эгей! – закричал свистун и затанцевал так нелепо, как может танцевать только довольный муфель. – Попал, попал! Прямо в Хомиша попал! Ай да Лифон, ай да меткий стрелок!

Хомиш даже не успел ничего ответить и увернуться, как прямо в его плечо прилетел еще один холодный шарик. Стрелок заливался смехом, а Хомиш наблюдал, как снежки тают и превращаются на полу его спальни в мокрые пятнышки, и ничуть не злился.

– Эгей! – кричал звонко снизу Лифон, сложив ладони у рта, пытаясь раззадорить друга. – А ты чего? Чего не отвечаешь?

– Обожди, сейчас спущусь, – крикнул ему в окно Хомиш и игриво погрозил кулачком.

– Коли схочешь закидать меня, – вскрикнул Лифон, – а и не выйдет, не выйдет! Нет снега больше. Кончилось белоземье. Нет как нет его! Сечешь?!

– Так, да? – Хомиш огляделся, схватил тапок, что нашел под кроватью. – А вот тебе! – И из окна прямиком в шебутного друга полетел мягкий вязаный тапочек.

Увернуться у Лифона не получилось, и он стоял поверженный, наигранно потирая лоб.

– Тьфу ты! Тапками кидаться не считается, – настала очередь возмущаться и ему. – Ну все, все, хватит. Вылазь. Уж три дня как белоземье прошло, а ты спишь. Видал, что у меня есть! – и Лифон что-то вытянул из своей бездонной торбы и выбросил правую лапку вперед. В ней была книга.

Хомиш подался весь из окна и прищурился. Книга в лапках друга показалась ему знакомой. Муфель стремглав пересёк свою комнату, скатился по лестнице сломя голову, проскочил мимо семейства, ожидающего завтрака, открыл резко дверь и оказался рядом с другом.

– А ну-ка покажи, – затеребил он друга за плечи. – Это, верно…

– Ага, – залихватски подхватил Лифон, подмигнул свободным от низко нависающей на лицо челки глазом и прищелкнул языком: – «Сказ о белоземье».

Это была любимая книга Хомиша. Она всегда лежала рядом. Мамуша читала ему перед белоземьем, или если Хомиш просыпался посреди спячки и долго не мог вернуться ко сну.

– Как она у тебя?.. – удивился Хомиш и протянул свои лапы в ожидании, что Лифон отдаст вещь хозяину.

– Сдалась мне эта книга, – Лифон охотно вложил ее в протянутые лапы и продолжил: – Ждал, ждал, а все не просыпаешься. Я и посматривал одним глазком. И прогонял ею страшных бабочек, что летали над твоей головой. Поганые сны были?

– Да, – тень Хомиша, как и он сам, съежилась. Шкурка его на мгновение из ярко-фиолетовой стала бледной и приобрела оттенок волнения. Он вспомнил свои мрачные сновидения и вздрогнул. – Тревожно мне от них, Лифон.

– Да не трусь ты. Все давно уже проснулись. Эгей! Все расцветает. Глянь.

– Все уже проснулись? – уточнил Хомиш, но тень волнения так и стояла за его спиной.

– Ага, – утвердительно кивнул Лифон. – Ты последний. Но это пойдет. Последнее белоземье в спячке, да?..

Муфли давно не виделись. Шутка ли, белоземье в Многомирье длится целых три месяца, как и в мире людей. Три долгих и холодных месяца. Зато остальное время – это время цветолетья. И оба муфля наперебой бросились строить планы. Они спорили, загадывали, не зная еще о том, как много испытаний им предстоит пройти. Они забыли о черных бабочках сна, тех, что не давали Хомишу покоя всю холодную пору. А нужно знать, мой дорогой читатель, что бабочки снов никогда не прилетают просто так. А если бабочки были как у Хомиша – черно-красные, так держи ухо востро.

– Хо-о-о-омиш, – вдруг разбил очередной план двух закадычных друзей голос мамуши Фло, – сколько ждать? Все семейство за столом! Оладушки стынут. Шибче завтракать.

– Мамуша, а Лифон с нами? Можно? – спросил Хомиш, но мамуша строго посмотрела на незваного гостя. Тот потупил глаза.

– Лифон некоторое время назад уже попотчевался на кухне у меня. После я его застала совсем не там, куда уходят гости после вкусного угощения. Так ли, Лифон? Была огорчена тем, что он соврал. Доброму муфлю соврать не можно будет. Поэтому, Хомиш, не сегодня, – строго объявила мамуша Фло, после приготовилась уходить, но развернулась и добавила: – Сегодня пусть Лифон подумает, как нужно себя вести в тех жилищах, где для тебя открывают двери и сердца.

– Пойду я, Хомиш, – просипел муфель, хлопнул Хомиша по плечу и, отбросив чёлку, присвистывая, пошел от жилища Габинсов к забору. Сиганул через него и, встроившись в компанию пробегающего молодняка, исчез. Хомиш проводил друга взглядом и зашел в дом вслед за мамушей.

Аромат стоял на кухне мягкой завесой, такой сладостно-густой, что возьми лапкой да потрогай, да пальцы облизни, и почуствуешь вкус карамельного оладушка. И ладно б только это. Аромат гладил, ласкал и говорил сахарные умильные словечки. И рассказывал, как славно, что ты проснулся, как тебя ждали, и что у тебя впереди самое чудное время.

Это был аромат цветолетья. Той поры, которую обожает каждый муфель во всем Многомирье.

– Я тут чего вам наготовила. Давайте шибче кушать, гляньте, что за пухлощеки, – мамуша торжественно водрузила на стол овальное блюдо с самыми вкусными во всем Многомирье пушистыми блинчиками-оладушками. – Все белоземье придумывала, чем бы вас удивить да побаловать. А ну, попробуйте-ка, Габинсы, угадаете, с чем нынче оладушки от мамуши Фло?

Семейство только и ждало этих слов. Восемь лап потянулись и расхватали утреннее угощение. Фло, Фио, Хомиш и Фрим урчали и уплетали оладушки, снимая языком сахарную пудру. Раскусывали что-то мягкое, но волокнистое, прищуривались и прислушивались к вкусу.

– Ну, кто отгадает? Кто? – поинтересовалась Фло и, торжествуя, обвела всех глазами.