Девятый дом

– Можешь попробовать. Я по арфам не специалист, не подскажу. Мне бы с виолончелью разобраться. А то видишь, что творится. Невозможно ни играть, ни слушать.

И девочка вернулась к своей огромной виолончели, во все стороны от которой торчали хвосты струн, извиваясь и всем своим видом выражая недовольство таким наплевательским отношением к музыке.

Монг подошел ближе к своей новой подопечной в деревянной раме, чем-то напоминающей садовую беседку. Струны, на удивление, тоже были деревянными. Одинаковые по длине, но разные по толщине. Всего их было девять.

– Настраивать тут нечего. Разве только подпилить где-то или, может, лаком покрыть.

И он стал ходить вокруг арфы, заглядывая внутрь, как будто надеясь найти какой-то рычаг или кнопку. Потом отдалялся, стараясь оценить надежность конструкции. Потом зашел внутрь арфы и остановился. Прислушался: где-то рядом заплакал маленький ребенок. Он плакал тихо, но так жалобно, с детской обидой в голосе, что у Монга чуть не оборвалось сердце. Монг вышел за пределы арфы – тишина.

– Показалось, наверно.

Еще раза два обошел арфу, осматривая и поглаживая каждую струну. Убедившись, что это просто большой деревянный музыкальный инструмент, не хранящий никаких подвохов, никаких секретов, медленно сделал шаг внутрь арфы и замер.

Откуда-то издали сперва тихо, потом все громче снова начал плакать младенец. Крик был истошным, надрывным, проникающим в самое сердце, цепляющимся за него и растекающимся с каждым его ударом по венам, как будто говоря: слушай меня, чувствуй меня, спаси меня.

Монгу стало нехорошо, он буквально выскочил из арфы и стоял недвижимо несколько секунд, хотя ему показалось – вечность.

«Где он? Что с ним?» – думал Монг, судорожно соображая, куда бежать и что нужно делать.

– Нет, нет, я в своем уме. Это просто древняя развалюха, которую никто не удосужился починить, нормально настроить и как следует протереть с нее пыль. – Монг огляделся вокруг в поисках какой-нибудь тряпки или ветоши, но, как и ожидал, ничего не нашел. Тогда он решил снять с себя что-нибудь из одежды, но обнаружил, что на нем лишь кеды, джинсы и его любимая, видавшая виды и уже местами просвечивающая футболка с Куртом. – Вот кто бы сейчас помог настроить. – И в голове его зазвучало: «Come as you are, as you were, as I want you to be…».

Не раздумывая ни секунды, Монг стянул через голову футболку и прямо лицом своего некогда кумира стал водить вверх и вниз по струнам, стирая невидимую пыль с инструмента, надеясь хотя бы этим помочь ему. И тут Монгу вспомнилась его бабушка, которая с виду была божьим одуванчиком, но стоило только появиться какой-либо неприятности, как этот одуванчик превращался в рыцаря с мечом и доспехами. Рыцарь отважно выступал вперед, прикрывая маленького Монга собой и вонзая меч неприятности в самое сердце. Отец у Монга был сильный и смелый, но почему-то именно бабушка в его детском мире была хранителем его спокойствия и хладнокровным борцом с причинами его страхов.

После устранения любой проблемы бабушка любила повторять ненароком, но так, чтобы у мальчика непременно отложилось в голове: «Прежде чем махать мечом, обязательно подумай. Если ты чувствуешь свою силу и готов сделать все, что угодно, – остановись и не делай ничего. Будет только хуже. Бездумная борьба ни к чему хорошему еще не приводила. А вот если ты осознаешь свое бессилие, свою никчемность, свою малость перед бедой, – значит, ты на верном пути, и значит, в твоих силах сделать хоть что-то. И тогда бери меч и сражайся».

Монг никогда толком не понимал, почему сильному нельзя сражаться, а слабому можно. Ведь сильному сила на то и дана, чтобы ей пользоваться. А со слабого что возьмешь?

Вспоминая бабушку, он продолжал протирать струны своей футболкой. Он уже прошелся по каждой струне несколько раз, но чище они не становились.

«Зачем я это делаю?» – подумал Монг и вдруг понял, что он и есть тот самый беспомощный, который не в силах помочь этому загадочному инструменту под именем эолова арфа. Он не в силах заставить ее звучать чисто, так как у этих струн не предусмотрена настройка. Он не может сыграть на ней красивую мелодию, так как на арфе играет ветер. Он не может ни у кого спросить совета, так как никто ничего не знает, а если и знает, то не хочет говорить.

«Вытирать пыль со струн – вот что в моих силах сейчас, – решительно подумал Монг и еще раз протер футболкой все девять струн. – Ладно, пока так. Все-таки надо у кого-нибудь что-нибудь поспрашивать. Не может быть, чтобы вообще никто ничего не знал».

И он пошел по направлению к полной пианистке, которая яростно пыталась успокоить непослушные клавиши.

– Здравствуйте! Я вам не помешаю? Вы не сильно заняты?

– А! Это вы? Нет, нисколько. Я сейчас занята не более, чем обычно, но и не менее. В общем, я занята, как всегда, но мне это никоим образом не мешает общаться с вами.

– Я тут недавно. Мне многое непонятно. Вы могли бы мне рассказать об этом месте?

– А вам разве Гобс не рассказал? Он ведь никого не допускает до работы, пока не даст наставления. Наверно у него теперь другой подход. В последнее время все довольно сильно изменилось. Задачи ставит более сложные, приходится голову поломать, прежде чем поймешь, что да как. Но у нас никто не жалуется. Оно и понятно, ведь каждый хочет усовершенствовать свое мастерство и когда-нибудь перейти на следующий уровень. Вот как ваш предшественник, например.

– Да, мне о нем говорили. Я так понял, что это очень уважаемый человек. А куда он перешел?

– Я же сказала: на следующий уровень.

– Понятно. Расскажите мне, как тут все устроено.

– У каждого из настройщиков свой инструмент, и задача настройщика следить за чистотой звука. При появлении фальшивых звуков или, того хуже, скрипов настраивать. Каждый инструмент отвечает за отдельную задачу. А главная цель – сыграть в настроечном зале мелодию всем оркестром чисто. Мы все стараемся, конечно, но ни у кого инструмент не работает, как нужно. Я так сильно расстраиваюсь каждый раз. Но я верю! Мы все верим, что получится!

– А где расположен настроечный зал? – Мы с тобой как раз в нем находимся.

– А девочка с виолончелью сказала, что это музыкальный зал, – парировал Монг.

– Какой же это музыкальный зал? В музыкальном зале играют на инструментах. А здесь их настраивают. Так вот, мы с вами находимся в настроечном зале. Это одно из основных мест. Самое интересное, что здесь работают только настройщики. Музыкантов нет. Точнее, они, конечно, есть, иначе не было бы музыки. Но они далеко отсюда и играют, прямо скажем, абы как. А инструменты просто улавливают вибрации, которые производят музыканты, и преобразуют их в музыку. Я бы, конечно, музыкой это не назвала. Это больше похоже на скрежет, на вопль, на крики, на скрипы, временами на ультразвук. Но точно не на музыку. А задача настройщика добиться музыки.

– Так как же это сделать? – окончательно перестал понимать Монг.

– Как? Как? С музыкантами работать, – ответила женщина. Слово «музыкантами» она произнесла нарочито протяжно, сильно выдвинув нижнюю губу вперед, так что «а» приобрела оттенок «э», тем самым давая понять свое отношение к ним как к неразумным и трудно поддающимся управлению людям.

Женщина на секунду задумалась и погладила рояль с любовью, как своего ребенка, умиляясь им.

– Инструменты в нашем зале подобраны не случайно. Каждый инструмент отвечает за одну из частей человеческой сущности. Если люди сами в себе не гармоничны, то и инструмент фальшивит. И ничего тут не поделаешь. Сколько лет существует человек, столько и слушают здесь эту трескотню. Нет, нет, я не жалуюсь, я давно привыкла. Да и как можно жаловаться на них. Я же понимаю, что так вот сразу нельзя. Они же… люди. Нет, я не свысока, просто, понимаешь, хочется за них порадоваться. Вот раньше, когда я жила по ту сторону, работала школьной учительницей музыки. Знаешь, сколько через меня детей прошло. Никто ведь не считает урок музыки за предмет. А зря. Ты не представляешь, какая это радость видеть интересующиеся, жаждущие глаза в толпе детей. Потом эти глаза пойдут в музыкальную школу и сами проложат себе дорогу в жизни. А есть и такие, которым нужно просто дать послушать музыку, показать, какая она бывает. Он, может быть, нигде больше и не услышит ничего, кроме современной музыки. Так пусть хотя бы здесь, хоть немного.

– В эти инструменты встроены локаторы огромной мощности, которые улавливают даже малейшие колебания, – подытожила она.

– Я, кажется, понял, – медленно, еще обдумывая, сказал Монг, – а за какую часть человеческой сущности отвечает ваш рояль?

– Вот смотри. Ты кем хотел быть в детстве?

– Я всегда хотел быть авиаконструктором, мечтал изобрести такой самолет, который мог бы летать без участия человека. Тогда такое даже вообразить нельзя было, а я верил, что это возможно, просто люди еще не все изучили, еще не все просчитали. Вот я, когда вырасту, обязательно сконструирую такой беспилотник. Все детство что-то мастерил, придумывал. Жить без этого не мог, – вздохнул Монг и задумался, – но придумали это уже другие.

– А стал кем?

– Экономистом.

– И как? Доволен?

– Поначалу чувствовал себя очень важным, а потом разочаровался. Цифры, цифры, и ничего кроме цифр. Считаешь их и так, и сяк. А зачем – непонятно. Нет, начальству понятно зачем, а мне-то? У меня мало того, что весь дом был в самолетах, так и на работе тоже парочка стояла. Сижу я в своем кабинете и воображаю, что обдумываю изобретение новой модели. А тут входит начальник и спрашивает, где отчет.

– Экономисты не изобретают самолеты, – с едва уловимой ухмылкой пропела женщина под исполняемую роялем мелодию, напоминающую реквием.

– Да, это реквием по моей мечте, – печально закивал головой Монг, – но потом, когда я понял, что в экономике нет никакого смысла, уже поздно было менять профессию, вот и не стал.

– Как это нет смысла в экономике? Просто ты выбрал чужой путь, вот и маешься.

– Но я иначе не мог, у меня есть оправдание. Понимаете, девяностые, в экономике застой, наука в упадке. А профессия экономиста в большом почете, сразу на тебя смотрят, как на уважаемого человека.

– На какого? Ха-ха. И за какие заслуги тебя уважать? Чего ты добился? Какую пользу ты принес стране? А главное себе, – развеселилась женщина. – Вот, таких, как ты, у меня целая клавиатура. – И она пробежала указательным пальцем правой руки по клавишам справа налево, а затем принялась с новым усердием ловить неугомонные клавиши, которые нажимались сами по себе, когда хотели.

– А вы не устаете на своей работе? Я смотрю на вас: то, что вы делаете, совершенно бесполезно. Зачем? Люди не могут найти гармонию в себе. И не смогут никогда. И никогда эти клавиши не сыграют красивую мелодию. Это как борьба с ветром. Вы сами-то понимаете это? – возмутился Монг.

– Твои слова меня удивляют. Гобс сказал нам, что очень сильно на тебя рассчитывает, что с твоим приходом наша работа станет продуктивнее, что ты сможешь помочь нам. Эолова арфа – самый главный инструмент в оркестре. Как только арфа зазвучит чисто, остальные инструменты тоже начнут подстраиваться за ней. А ты говоришь – бесполезно. Да ты знаешь, что если не верить, все станет бесполезным, – женщина сдвинула брови. – Гобс никогда не ошибается, и в тебе он не мог ошибиться.

– Гобс, Гобс. Только о нем и слышу, – заворчал Монг и прижал двумя руками клавиши большой и малой октавы. – Помогу вам немного.

– Ох, дорогой, да не такая помощь от тебя нужна. Иди к своей арфе и работай, а с роялем я как-нибудь сама.